Дневник Немощного (главы XXVI - XXIX) Скорбь не о рае. Адамиани. Дедушка Исидор

Глава XXVII

Размышляя о потерянной сказке, я подумал, что только Адам и Ева могли вспомнить и представить уже увиденное, могли стремиться к нему обратно и скорбеть о нем в том первозданном, еще безлюдном, но уже падшем мире.
Нам же и в самых смелых мечтах не приблизиться к тому, чего желает для нас Создатель.
Откуда же человек черпает вдохновение? Мы, поэты, ответим: как и Адам и Ева, в воспоминаниях об Изначальном.
И персидско-таджикский «Адам поэтов» Рудаки, и Хайам, и Руми, и Низами, и Саади, и Бараташвили, и Пушкин, и Терентий Гранели, и Галактион Табидзе, Важа, Есенин, Теннисон, Такубоку, Ли Бо и Ду Фу – все они сладко плачут об Изначальном.
В меньшей мере это проступает у творцов крупных эпических поэм, с чьей высоты Шота Руставели говорит обо всех прочих, что их стих пригоден "для шутливых поношений", и это, казалось бы, естественно: большое полотно имеет другое содержание и у Руставели, и у Гомера, и у Алигьери и Шекспира, но и там, нет-нет да проглядывает эта извечная дума поэтов.
Пребывая в том Изначальном, поэт мог быть отчаянным, капризным, необузданным юнцом, но войдя в мужественный возраст, устремив взгляд на небосклон, он скорбит об утраченном. Это качество делает любого человека немножко поэтом, ибо никто не может не искать счастья и видеть его там, где он сам есть.
Я с особой остротой ощущаю это сейчас, в нынешнем моём положении. Не знаю, как это описать, но, несмотря на боль и страдания, почти снесенный к берегам Стикса, я чувствую мощные волны блаженства.
Царь поэтов (прим. переводчика: Галактион Табидзе) в воспоминаниях, где он «печалится» о том, что не имеет пальто, или еще о чем-то, описывает одно потрясающее мгновение, пережитое в квартире на Плеханова.
Он мельком упоминает, что, выйдя в освещенную солнцем лоджию, внезапно ощущает неимоверное счастье. Это чувство, не зависящее ни от чего земного, и ни один человек, даже сам Галактион, не может вызвать его силой воли, его дарует лишь Изначальное.
И, если вдуматься, царь писателей (1), до конца считавший себя поэтом – он и был великим поэтом, но, в то же время, был царем писателей – в своей неподражаемом стихотворении «Железная кровать» описал снаружи эту квартиру Царя Поэтов. Если вы не видели его лица на снимке, где он, лет двадцати пяти, в черном пальто провожает Царя Поэтов в последний путь, обязательно посмотрите.
Мне кажется, их жизнь – оправдание нашей жизни, даже если бы у нас не было неизмеримо бόльшего пред Богом в лице нашего монашества и наших святых.
Но даже если бы у нас были только эти двое и больше никого из великих, это уже придало бы смысл всему нашему ЭРИ, даже вместе с нашей бессмысленной современностью. Богу это известно лучше, чем нам, человечеству же – почти неизвестно.
Не спрашивайте меня о других, и уж тем более о Руставели – это Космос, это царь всего мирского, но нам здесь лучше не распыляться.
Как нам быть, чтобы вновь оправдать наше существование? Возможно ли в нашем захламленном быту найти ту фиалку, что своей нежностью пробьет бетон уродства и пошлости? Где ныне то, ради чего мы живем? Его Святейшество воплощает в себе это в полной мере, но неужели в миру таких не осталось? Неужели мы иссякли?
Или, быть может, они есть, но мы их не видим? Может быть, их много, а если не много, то хотя бы несколько? На что мы похожи – мы и остальной мир?
Что должно случиться, чтобы праведник проявил себя? Для этого нужно обратиться к Изначальному.
Это нытье о нашем ЭРИ, о вере, которую пытаются, дескать, у нас отнять горстка бесов и подчиняющиеся им вечные свиньи; этот Политикум, в который и мне пришлось втянуться после нескончаемого ворчания стоящих на берегу и тех, кто стоит между берегом и рекой; это ощущение болота – в миру, но не в Церкви; это наше неумение веровать и в то же время усердно работать. Что же нам со всем этим делать?!
Самый пошлый ответ на этот вопрос таков: «Народ голодает, сейчас не время думать об этом». Чаще всего мы слышим это от тех, кто не особо голодает, но считает себя умнее других. «Практические люди».
Кто-то из них продался Матрице с потрохами, кого-то она не приняла и он, разобидевшись, по вынуждению примкнул к ЭРИ, но всё еще надеется урвать выгоду, кресло, должность. Если б такой человек был хоть на что-то годен, он бы пошел работать, но он ленив.
Есть и хорошие, очень хорошие, но уже надломленные. Либеральный концлагерь длится вот уже 30 лет, а они ни разу не прикоснулись в этой газовой камере к единственному источнику кислорода – к Святому Причастию и к другим Таинствам. Для этого они слишком умны, слишком образованы. Если с ними об этом заговорить, они внутренне взорвутся от гнева. Так и сохнут как воблы прямо на глазах – а ведь люди хорошие. Та инерция, которую они сохранили с советского периода, то семейное воспитание и личные качества, которые их украшали, уже давно истратились, истончились, рассеялся и размазался и тот центр, что раньше, в 80-ые годы был четче сконцентрирован. Им ничем не помочь. Можно только молиться за них.
Так, где же отыскать народное ядро? Человека набожного, способного работать, как вол, умного и, в то же время, готового вечно учиться новому? Чаще ведь так: если работящий, то бес, а если верующий – ни на что не годен.
В этих полевых условиях возвращение к Изначальному – не только поэтическое, но и деятельное – и есть наш нынешний Дидгори.
Всё это тяжким грузом лежит у меня на сердце и сейчас, в болезни, когда врачи запрещают мне буквально всё, кроме лечения, и твердят, что, если я не хочу, чтобы все усилия оказались напрасными, мне ни в коем случае нельзя переживать. Но даже сейчас внутренний голос говорит мне, мы ничего не добьемся только своими силами.
Однако и Бог ничего нам не даст без наших усилий. Мы почувствуем его тихое дуновение, о котором писали несколькими главами раньше после урагана, землетрясенья, и огня. В тот миг, когда нам покажется, что мы сделали всё, что могли, тихое веяние наполнит собой вены и сухожилия, сердце и разум Давида, и тогда рухнет Голиаф. Тот кто думает, что это возможно свершить, не выйдя на поле брани, не взяв в руки пращи, не повернувшись к смерти лицом, не пренебрегши насмешками «практичных людей», тот горько, очень горько ошибается.
А кто претерпит всё до конца в своей верности семье, соблюдении таинств, в упорном труде и учебе, в скорби о своих грехах и ошибках, тот сподобится увидеть Зарю Солнечной Ночи Его Святейшества. (2)
Всех с Рождеством Богородицы!

(1) Отар Чиладзе
(2) Святейший и Блаженнейший Каталикос Патриарх Всея Грузии, Архиепископ Мцхета-Тбилисский и Митрополит Сухумо-Абхазский, Илья II-ой, в нескольких проповедях называл все свое служение Солнечной Ночью.

Глава XXVIII

Чем больше глав в этом дневнике, тем больше это меня удивляет и радует. Я снова пропустил три дня вместо одного: помимо химиотерапии, у меня вновь было острое ощущение, что я и по этому пути иду неправильно.

Быть может, в будущем я пожалею о том, что собираюсь написать в этой главе, так как публичная исповедь у нас не принята, да и не многие поймут меня, но что поделаешь.
Сколько ни кривляйся, мне не приблизиться к тому образу человека, к которому призвал нас Его Святейшество, сказав: будьте, как могилы, которых не обижает хула, но и не радует похвала.
Это всегда давалось мне с трудом, особенно, с тех пор, как любовь к Родине и моя неугомонность вывели меня, поэта, на общественное поприще, будто бы не хватало того, что за четверть века до этого назад мне пришлось заняться предпринимательством, еще и вдали от Родины.
Если б я примерно тогда же по мере сил не начал жить церковной жизнью, даже не знаю, что бы я делал. Сейчас, с тех пор, как я повесил себе на шею ярмо ненавистной практической политики, всё стало еще тяжелее.
Всякое испытание Господь попускает человеку, для его же Блага. Кажется, я уже и раньше говорил о том, что в нашем удивительном языке слово «испытание» (განსაცდელი - гансацдели) означает одновременно и то, что предстоит что-то испытать, прочувствовать внутренне (განიცადე - ганицаде), и испытать себя (გამოსცადე - гамосцаде) и ждать, набраться терпения (დაიცადე - даицаде - пережди) в пределах земного времени, уповая на то, что и это пройдет.
По какой бы причине со мной ни случилось то, что случилось, это попустил Господь! И я не уверен, что смог хотя бы приблизиться к правильному осмыслению этого испытания.
Эти проклятые мысли: если меня отравили, что вполне возможно, хочется воскликнуть: «Ох, эти сволочи!» Когда вижу, сколько людей мне сочувствует, невольно думается: «ах, какой я хороший!» и прочая дрянь.
А если это случилось само собой, то сколько же сострадания в нашем народе. И всё те же мысли о себе…
А ведь на самом деле, разве твои истинные ошибки и грехи хоть сколько-то сопоставимы с этим испытанием?! Но дело даже не в этом: сколько же осуждения таится у тебя в сердце, сколько непрощения, сколько гордыни под прикрытием добра и любви к Родине!
И это время, сколько бы ни даровал его тебе Господь, отмеряно тебе для того, чтобы ты оплакал свои грехи и очистился от них, но разве этим ты занят? И для чего пишешь этот дневник? Правда, ты сказал: чтобы помочь другим. Правда, стараешься не читать комментариев, но ведь правда и то, что тебя радует похвала и обижает ругань, которая всё же до тебя доходит?!
Чему обижаться – клеветы или хулы? Но ведь на самом деле терпеть это лекарство от твоих грехов и ошибок, так почему же ты не благословляешь своих хулителей?
И что тебя радует в похвале? Ведь ты при этом уподобляешься ослу, на котором Спаситель в Вербное воскресение въехал в Иерусалим, и который, по слову Иоанна Златоуста, услышав Осанну, решил, что приветствуют его.
Что нас спасет? Что спасет тебя? Кому уподобиться? Теперь ты понимаешь, почему Церковь никогда не благословляет человека на такой шаг, а лишь обещает молиться за него, если он возьмет на себя это бремя. А разве Церковь не молится для нас всегда и так?
С кого брать пример в этом злосчастном мире – и среди тех, кто пошел в политику, и среди тех, кто обеспокоен ею, одним словом, всем, кого афиняне не называли идиотес?
Каждый окормляеться своей Традицией, и мы – своей.
В нашей Традиции лучшие люди это святые. Бόльшая часть их – мученики. Хотя каждый из тех, кто не был казнен, всё же прошел свой мученический путь, который проходит каждый человек, только, в отличии от других, прошли его праведно. Но всё же большинство святых – мученики.
И кто их мучил? В нашей традиции они, как правило, терпят мучения от своего же народа. Есть, конечно же, многие, мучимые иноземными завоевателями, сложившие голову в боях за Родину, но большинство не таковы, даже с учетом ста тысяч, истребленных в Тбилиси и шести тысяч монахов  – в Гарежди, с учетом массового мученичества от рук иноземцев, эти иные случаи, быть может, исчисляются большим количеством человеческих жертв, но, как количество случаев, их всё же меньше, чем принятие мучения от собственного народа.
Бόльшая часть наших праведников была мучима и убита своим же народом за Истину. Або Тбилисский (Тбилели) был по национальности арабом, и для некоторых, почему-то «не считается», хотя почему. Но начиная со святой Шушаник и кончая Ильей (Праведным) Чавчавадзе – всех не перечислить.
Йотам (Йоафам) Зедгенидзе, или братья Карбелашвили, множество безымянных, проданных в рабство из Анаклии и других мест и умерших на чужбине, или юродивый монах Гавриил (Ургебадзе), который почил своей смертью, но кто переломал ему позвоночник? Кто колол ему яд в сумасшедшем доме?!
И разве не приняли муки и те, кого, казалось бы, никто не мучил? Когда Эквтиме (Эвтиимия) Такаишвили в конце его мученического пути, вернувшегося с чудом спасенным им кладом всех наших музеев из Парижа после ВОВ, выгнали из университета, и за его гробом шло не больше тридцати человек – чьих это рук дело?
Кто притих и ни слова не сказал в оправдание Дмитрия Кипиани?  А еще прежде, в его бытность распорядителем (Моурави) семьи Дадиани, кто измотал его адвокатами, кто вынудил продать всё своё имущество и чинил препятствия во всех благих начинаниях? Сам он, быть может, с легким сердцем заступался за свой народ, измучивший его, но кто заступился за него?
А наши парни, что сидят в тюрьме по делу 5 июля этого года, пока я здесь борюсь со смертью, – интересно, сколько человек придет в воскресение к зданию парламента с требованием их освободить, скольких этим бесам еще не удалось запугать, закомплексовать и свести с ума?
А в те дни, когда в Коджори и Кикети гибли юнкера, кто кутил в переполненных тбилисских духанах?
Кто ныне терзает и мучит святейшего и блаженнейшего человека из живущих среди нас, люди какой национальности, бывшие его приближенными, без конца предают его?
Почему так происходит? Значит ли это, что мы самые плохие в мире? В это я никогда не поверю.  Это не так.
Причина в том, что наш ЭРИ, в соответствии с нашей Традицией, совершенствовался в вере, которая Истинна, иными словами: Истина для него превыше всего, даже национальной принадлежности.
Поэтому лучшие его сыны, к которым мы точно не принадлежим, обличают свой народ там, где ЭРИ отступает от Истины. Они это делают с присущей им любовью, но вечное большинство карает их за это тем, что молчит и не вступается за них при их гонениях – писать комментарии в интернете, сплетничать во дворе и качать головой ведь ничего не стоит.
Так было и во времена ветхозаветной церкви.
Святых избранного Богом Народа, как правило, побивал камнями этот же народ. Они тогда звались Пророками.
Последним из них был Иоанн Креститель, которого так же обезглавил собственный народ - его элита – дойдя в своем ослеплении до того, что не опознала собственного Мессию и своими же руками отдала Бога на казнь римским оккупантам.
А все, кто уверовал в этого Истинного Бога, в первую очередь, мать святой Сидонии, скончавшаяся в Мцхета от стигмат Спасителя, в час Его распятия, сподобились этой Благодати, приняли этот крест: вырастить в своем ЭРИ праведников, которых свои же будут мучить и убивать за Истину.
Праведники, мучимые чуждыми иноверцами есть везде, каждый народ почитает их как святых, и я никого не хочу обидеть. И, хоть в нашей традиции и не принято сравнивать с Истинной Верой что-либо, находящееся вне этой веры, но мы, христиане, любим язычника Сократа именно за то, что и он принял ту же смерть, и сами афиняне раскаялись в том, что умертвили его, прокляв и наказав позже его убийц так же, как это происходило во всех подобных случаях.
Однако, легко задним числом оплакивать погибших, валить вину на прежнее правительство, на прошлое поколение. А разве не вечно так поступаем мы – жаждущие похвалы и обижающиеся на хулу?
Заступиться за праведника трудно в тот момент, когда подученная злобной Иродиадой дочь ее Шломит или Саломея вынуждает распаленного страстью собственного отчима и дядю Ирода исполнить страшную просьбу: принести ей на блюде голову Иоанна, томящегося в темнице; когда римляне во имя святости империи кидают своих же латинян на растерзание львам в Колизее; когда по приказу императора Диоклетиана колесуют каппадокийца Георгия, возможно, по происхождению Георгиана; когда родной отец, богач и представитель элиты живьем терзает и обезглавливает святую Варвару; когда русские и грузины расстреливают и мучают собственный народ во имя Маркса, Ленина или того же Сталина – кто принял бόльшие муки, чем эти мученики, и возможно ли перечислять их всех?
Вот, что спасет от несчастья нас всех и меня, в том числе. Мне кажется, не имея любви, я не способен не только правильно осознать это испытание и, соответственно, справиться с болезнью, но без любви я ничего не могу делать правильно. А о какой любви может быть речь, если каждый из нас погружен в самовосхваление и осуждение других – здесь я не имею в виду осуждение греха и, тем более, его пропаганды, и противостояние греху.
Быть может, мне не дано понять этого до конца, но мне кажется, единственный путь человека – тем более, если он вырос в Истинной Традиции – это молитва, обращенная, в первую очередь, к святым праведникам, которые живее каждого из нас. Молитва о том, чтобы они хоть немного приблизили его к истинному образу человека, тому образу, который они собой являют.
Нет ничего выше этого, и нет ничего сильней – ни наша дорогая национальность, ни полые идолы Гаци и Гаима. Соблазнившись подобным бредом, мы тот час же оступаемся в Модерн, становясь или нацистами, или марксистами, или либералами, и перестаем быть ЭРИ, состоящим из потомков Адама, то есть Адамиани (примечание переводчика – по-грузински Адамиани - ადამიანი, значит человек, т.е. тот, кто носит качества Адама).

Глава XXIX

Двоюродный брат моей прабабушки, Эсмы Гагуа, супруги Иосифа Васадзе, Исидор Гагуа был известным в Тбилиси зубным врачом. Его квартира, она же - рабочий кабинет, располагалась в самом начале проспекта Руставели, в доме, на месте которого сейчас стоит здание телеграфа. В ту пору проспект Руставели носил имя наместника русского царя на Кавказе, генерала Головина, и по нему ходил первый трамвай.
Дедушка Исидор считался ведущим специалистом по зубной косметике, то есть, эстетической стороне, в области же лечения зубов был другой корифей – Апполон Урушадзе, представитель близкой нам семьи. Его внучка Паола Урушадзе – известный поэт и переводчик поэзии, и ближайшая подруга моей матери. Когда моим дедушке с бабушкой, Епифану Васадзе и Тамаре Кипиани, не с кем было оставить детей, они приводили моего отца и мою тетю, покойную Нану Васадзе, к дедушке Исидору.
Отец накопил в этом доме много воспоминаний, пронес их через всю жизнь и, благодаря прекрасному дару рассказчика и писателя, частично передал их мне. Его Святейшество всем нам дает благословение писать дневники и воспоминания о наших семьях, и в этом благословении, как всегда, заключены величайшие любовь и мудрость.
Часть воспоминаний, вошедших в этот дневник, касающихся Галактиона и Бесо Жгенти, или стихов, которые Важа-Пшавела посвятил моей второй прабабушке Лизико Лекишвили, нигде не описана историками. Так теряется история нашего ЭРИ.
Даже если это не касается кого-то из великих людей, история каждой семьи интересна сама по себе.
Мы имели бы намного более полную летопись последних веков и знали бы о себе намного больше, если б не пренебрегали необходимостью вести записи о происходящем.
Описывая историю собственной семьи, каждый из нас вносит свой вклад в созидание нашей культуры и истории.
К примеру, известно, что исландские саги это не что иное, как традиция исландского народа записывать события, случившиеся с их семьей, а ведь без преувеличения можно сказать, что вся исландская культура и всё, что собой представляет исландский народ, стоит именно на сагах. Эта культура жива ими, жива до сих пор, по этим бессмертным сагам снимают известные сериалы, вдохновленные ими простые исландские рыбаки играют в футбол чуть ли не лучше всех, и весь этот материал на самом деле создан семьями, а не историками.
Поэтому, совсем не обязательно, чтобы историю писали только историки, это часто даже вредит истории. Вернее, у них, как ученых, иные задачи, чем у каждого из нас.
Мы, обычные люди – первоисточник истории. Мы способны принести радость нашим друзьям и близким внутри нашего общества тем, что перескажем и запишем историю своих семей и свою собственную.
Я недавно приступил к более или менее систематическому изучению истории, как науки, и могу сказать, что среди великих историков – таких, как Фернан Бродель, Арнольд Тойнби, Гилберт Кит Честертон, Робин Джордж Коллингвуд, Уильям Макнилл, Джон Тош, Анри Корбен, Жорж Дюмезиль, Лавис и Рамбо, Лев Тихомиров или Марк Блок – часто в той или иной форме встречается мысль о том, что никто не исказил историю в такой мере, как это сделали сами историки, особенно, представители модерна и позитивизма.
В этом отношении, просто рассказать ту или иную историю, тем более, если это делается с бережной любовью – большое дело, хотя бы и в пределах этого Дневника Немощного.
Наконец-то у меня появилась возможность читать воспоминания моей покойной тети, которую я называл летописцем семьи Васадзе и просил записать всё, что ей запомнилось с детства. Благословляю ее за это. Несмотря на болезнь, Нана – это воплощение доброты и ласки – исполнила мою просьбу, чем оказала неоценимую услугу нашим потомкам.
Другую часть событий, которые будут рассказаны здесь, я услышал от отца. Эти дорогие моему сердцу брат и сестра, как видно, унаследовали дар писательства и красноречия от родителей, так как дедушка Епифан был большим ученым в области биологии, а бабушка Тамара – легендарной личностью, пережившей Ленинградскую Блокаду, она выжила и написала о тех днях дневник, известный, пожалуй, каждому блокаднику. Этот дневник стал главным подарком Грузии к 300-летию города Санкт-Петербурга. Она же перевела на грузинский язык «Золотого осла» Апулея и «Гойю» Лиона Фейхтвангера.
К дедушке Исидору, - рассказывает отец, - по утрам иногда приходил хмурый, но вежливый человек с дрожащими руками. Он с большим почтением передавал дедушке несколько бутылей, наполненных темной жидкостью. Дедушка Исидор благодарил его, платил ему деньги и провожал до дверей.
Позже отец заметил, что дедушка Исидор тайком выливал жидкость в раковину, ополаскивал бутыли и отдавал тому человеку взамен полных.
- Дедушка Исидор, что в тех бутылях, которые тебе приносит тот человек, а ты выливаешь в раковину? – не утерпел однажды отец.
- Это сок дикого винограда, Шио, - признался дедушка, - который этот человек собирает на склонах Черепашьего озера, выжимает и приносит мне, как полезное для моей работы вещество.
- Почему же ты его выливаешь?
- Потому, что на самом деле оно мне не нужно, сынок.
- Зачем же ты напрасно мучаешь этого человека? Если хочешь помочь, просто дай ему денег.
- Как можно, сынок, - ответил дедушка Исидор, - так человек испортится.
В нашей жизни такой уровень нравственности уже почти немыслим.  Либо забытое, либо искаженное понимание Христианства, после долгого разрыва понятое зачастую крайне поверхностно, так как мы не хотим углубляться в его таинства и жить им, неизбежно несет за собой деградацию нации. Никакая политика и реформы, никакое экономическое развитие, т. н. прогресс не смогут нам ее заменить.
Однажды к дедушке Исидору пришли близкие знакомые и сказали:
- Отец нашего семейства сошел с ума, ни один психиатр не может ему помочь, может быть, ты поможешь?+
На вопрос дедушки, что с ним такое, ему ответили:
- Уже несколько месяцев, как он ходит и твердит, будто у него на голове стоит двухлитровая бутылка, и он никак не может ее снять. Во всём остальном он нормален. 
Дедушка велел привести его. Открыв двери измученному врачами человеку, подозрительно озирающемуся на всех, он сразу же спросил его:
- Что это у тебя на голове, приятель?
- Ты тоже видишь? – изумился отец семейства.
- Как же мне не видеть двухлитровой бутылки, я же не слепой?!
- Ох, дай тебе Бог здоровья!
- Иди, иди, попробую как-нибудь снять ее с тебя.
Усадив беднягу в стоматологическое кресло, он крепко привязал ему запястья ремнями, которые в то время имелись у всех таких кресел. Потом достал свой крючок и ланцет, склонился над его головой и пару раз сделал пациенту так больно, что тот закричал. Сам тоже взмок от усилия и, задыхаясь, сказал:
- Сегодня больше не смогу, иди домой, ложись спокойно спать, может быть, завтра закончим.
Назавтра человек с забинтованной головой, но обнадеженный, снова пришел к нему и робко сел в кресло. Дедушка снова помучил его, заставил покричать и наконец, воскликнув: «Ну, вот!» сбросил на пол двухлитровую бутылку, которую прятал за спиной. Она в дребезги разбилась об пол.
- Бог тебя наградит, Исидор! – вскричал обрадованный пациент, ощупав себе голову, - Никогда не забуду того, что ты для меня сделал! – после этого он вернулся к семье, здоровый и спокойный.
Приезд в Грузию Никиты Хрущева непосредственно коснулся дедушки Исидора. Во время визита «императора» - явного грузинофоба и тайного русофоба – у нас случилось много знаменательных происшествий, не миновавших и моего предка. Вы наверняка видели эти кадры кинохроники, на которых наша элита с тем же энтузиазмом встречала Хрущева, с каким их дети и внуки встречали Джорджа Буша.
Известна не одна хамская выходка Хрущева, из тех, что он позволил себе, будучи гостем благороднейшего Василия Мжаванадзе. Это происходило до того, как он отнял Крым у России и отдал его Украине – оправдав это решение тем, что оно, якобы, облегчило строительство ГЭС и водного канала.
Когда он спросил, почему у нас принято оставлять «пупки» от хинкали и, получив ответ, что это традиция, он проворчал: «Зажрались!», а по возвращении в Москву отдал приказ «Госплану» сократить республике квоту на муку.
Когда он вместе с Мжаванадзе сидел в «Пацхеби» (прим. переводчика: простая ограда с навесом, «ფაცხები»), великодушный шофер-кахетинец Василия Павловича принес к столу собственноручно зажаренные им сочные свиные «суки» (прим. переводчика: «სუკი» - мясо со спины) и наивно предложил двум начальникам: «Ешьте суки», - никакие пояснения неправильного перевода не могли успокоить Хрущева, и после этого случая того шофера никто не видел, во всяком случае – на службе у Мжаванадзе.
Именно Хрущева мы должны «благодарить» за открытие в Верийском Саду первого пункта для выдачи морфия наркозависимым, с чего и началось наше растление, жертвы которого на сегодняшний день почти что приравниваются к числу погибших в Великой Отечественной Войне, и которым не будет конца до тех пор, пока мы не уничтожим либеральное государство и не создадим новое, на основах ЭРИ.
А начался визит Хрушева так. На подходе к Сухуми внезапным толчком поезда у супруги Хрущева выбило передний зуб, потому что как раз в этот момент она пила грузинский чай, и стакан на подстаканнике стукнулся о ее зубы. Не могла же она с выбитым зубом приехать в прекрасный, ныне превратившийся в ад Тбилиси. В Гори срочно, экстренным образом вызвали дедушку Исидора вместе с его бормашиной.
Гостья осталась очень довольна работой зубного врача, и с тех пор супруги функционеров со всего Советского Союза встали в очередь к дедушке Исидору, как к «врачу супруги Хрущева».
В то время у него не было семьи, и одна женщина негрузинского происхождения помогала ему по хозяйству. В один прекрасный день квартиру-кабинет дедушки Исидора ограбили и унесли из сейфа золото для зубных коронок, что крайне обеспокоило этого порядочного человека. Подозрение пало на прислугу, которая потом исчезла. Но, если вдуматься, подобными подозрениями и по сей день полнится наш до неузнаваемости изуродованный город, который спасет лишь столетний мораторий на строительство жилых зданий, а так же столетний план на озеленение и разрежение жилых массивов, наряду с правильной стратегией дезурбанизации в масштабах всей страны, о чем я уже писал в одной из предыдущих глав, посвященной архитектурной политике.
В истории нашего семейства считается, что и эта ветвь рода Гагуа – гурийцы, хотя, явно мегрельское происхождение этой фамилии не оставляет сомнений в том, что по крови я не только месх (Робакидзе называл Гурию странным осколком Месхети), но и колх, если не считать двух моих бабушек-княжон, моей дорогой Мариам (Бубы) Абашидзе – красы Верхней Имерети, которой на днях исполняется 101 год и от которой скрывают мою болезнь, но боюсь, она обо всём догадывается, и Тамары Кипиани, у которой сванские корни, и о которой я расскажу как-нибудь отдельно.
Если такие воспоминания чего-то стόят – а я знаю, что многие этим занимаются – то, быть может, нам почаще писать их друг для друга, надо ведь чем-то облагораживать наше общее, переполненное «сэлфи» и пустыми, а часто, увы, и ехидными комментариями, киберпространство.
Каждый человек нуждается в ласке, и если мы ласково помянем наших предков, они погладят нас по голове невидимой рукой, и в этом прикосновении будут мягкость и утешение, целительные для нашего духа и плоти.

Перевод: Тамар (Тата) Котрикадзе

Первая глава |  Вторая глава | Третья глава | Четвертая глава | Пятая глава | Шестая глава | Седьмая глава | Восьмая глава | Девятая глава | Десятая глава | Одинадцатая глава | Двенадцатая глава | Тринадцатая глава | Четырнадцатая глава | Пятнадцатая глава | Шестнадцатая глава | Семнадцатая глава |Восемнадцатая  глава | Девятнадцатая глава | Двадцатая глава | Двадцать Первая глава | Двадцать Вторая глава | Двадцать Третья глава | Двадцать Четвертая глава | Двадцать Пятая глава | Двадцать Шестая глава | Двадцать Седьмая глава | Двадцать Восьмая глава  | Двадцать Девятая глава | Тридцатая глава | Тридцать Первая глава |  Тридцать Вторая  глава | Тридцать Третья глава | Тридцать Четвертая глава | Тридцать Пятая глава | Тридцать Шестая глава | Тридцать Седьмая глава| Тридцать восьмая глава | Тридать Девятая глава | Сороковая глава  | Сорок Первая глава | Сорок Вторая глава| Сорок Третья глава