Возрождение рантье и переворот. Часть 2.

Борьба Finance Capital за приватизацию и монополизацию общественной инфраструктуры

Другой причиной деиндустриализации является рост стоимости жизни в результате преобразования государственной инфраструктуры в приватизированные монополии. Когда Соединенные Штаты и Германия обогнали британский промышленный капитализм, было признано, что основным ключом к промышленному преимуществу являются государственные инвестиции в автомобильные, железные дороги и другие виды транспорта, образования, здравоохранения, связи и другой базовой инфраструктуры. Саймон Паттен, первый профессор экономики в первой бизнес-школе Америки Wharton School при Пенсильванском университете, определил общественную инфраструктуру как «четвертый фактор производства», помимо труда, капитала и земли. Но в отличие от капитала, объяснил Паттен, его целью не было получение прибыли. Это было сделано для минимизации стоимости жизни и ведения бизнеса путем предоставления базовых услуг по низким ценам, чтобы сделать частный сектор более конкурентоспособным.

В отличие от военных сборов, которыми обременены налогоплательщики в досовременных экономиках, «в индустриальном обществе целью налогообложения является повышение промышленного процветания» путем создания инфраструктуры в виде каналов и железных дорог, почтовой службы и государственного образования. Эта инфраструктура была «четвертым» фактором производства. Налоги будут «свободными», объяснил Паттен, в той мере, в какой они будут вкладываться в общественные внутренние улучшения, во главе с транспортными средствами, такими как канал Эри [2].

Преимущество этих государственных инвестиций заключается в снижении затрат вместо того, чтобы позволить приватизаторам устанавливать монопольную ренту в виде платы за доступ к базовой инфраструктуре. Правительства могут устанавливать цены на услуги этих естественных монополий (включая создание кредитов, как мы наблюдаем сегодня) по себестоимости или предлагать их бесплатно, помогая рабочей силе и ее работодателям продавать меньше, чем промышленники в странах, где такие государственные предприятия отсутствуют.

В городах, пояснил Паттен, общественный транспорт повышает цены на недвижимость (и, следовательно, экономическую ренту) на периферии, поскольку канал Эри принес пользу западным фермам, конкурирующим с фермерами северной части штата Нью-Йорк. Расширение лондонского метро вдоль линии Jubilee и метро на Второй авеню в Нью-Йорке показало, что подземный и автобусный транспорт можно финансировать за счет государства, взимая налог с более высокой арендной платы, создаваемой для участков вдоль таких маршрутов. Оплата капитальных вложений за счет таких налоговых сборов может обеспечить транспортировку по субсидированным ценам, соответственно минимизируя структуру затрат в экономике. То, что Джозеф Стиглиц популяризировал как «закон Генри Джорджа», правильнее было бы называть «законом Паттена» о безобременном налогообложении [3].

В режиме «безобременного налогообложения» доход от государственных инвестиций не принимает форму прибыли, а направлен на снижение общей структуры цен в экономике, чтобы «способствовать общему процветанию». Это означает, что правительства должны управлять естественными монополиями напрямую или, по крайней мере, регулировать их. «Парки, канализации и школы улучшают здоровье и интеллект всех классов производителей и, таким образом, позволяют им производить более дешевую продукцию и более успешно конкурировать на других рынках». Паттен заключает: «Если суды, почта, парки, газовые и водопроводные работы, благоустройство улиц, рек и гаваней, а также другие общественные работы не повышают благосостояние общества, они не должны проводиться государством». Но это процветание для экономики в целом не было достигнуто путем отношения к государственным предприятиям как к тому, что сегодня называется центром прибыли [4].

В каком-то смысле это можно назвать «приватизацией прибыли и социализацией убытков». Пропаганда смешанной экономики в этих направлениях является частью логики промышленного капитализма, стремящегося минимизировать затраты на производство и занятость в частном секторе, чтобы максимизировать прибыль. Базовая социальная инфраструктура – это субсидия, предоставляемая государством.

Премьер-министр Великобритании от консерваторов Бенджамин Дизраэли (1874–1880) отразил этот принцип: «Здоровье людей – это действительно основа, от которой зависит все их счастье и все их полномочия как государства» [5]. Он спонсировал Закон об общественном здравоохранении от 1875 года, за которым последовал Закон о продаже продуктов питания и лекарств, а в следующем году – Закон об образовании. Эти услуги будет предоставлять государство, а не частные работодатели или частные монополии.

В течение столетия государственные инвестиции помогали Соединенным Штатам проводить политику экономики высокой заработной платы, обеспечивая стандарты образования, питания и здоровья, чтобы сделать их труд более продуктивным и, таким образом, продавать низкооплачиваемую «нищенскую» рабочую силу. Цель заключалась в том, чтобы создать положительную обратную связь между повышением заработной платы и увеличением производительности труда.

Это резко контрастирует с сегодняшним бизнес-планом финансового капитализма – сократить заработную плату, а также сократить долгосрочные капиталовложения, исследования и разработки при приватизации общественной инфраструктуры.

Неолиберальное наступление Рональда Рейгана в Соединенных Штатах и Маргарет Тэтчер в Великобритании в 1980-х годах было поддержано требованиями МВФ, чтобы страны-должники сбалансировали свои бюджеты за счет продажи таких государственных предприятий и сокращения социальных расходов. Инфраструктурные услуги были приватизированы как естественные монополии, что резко повысило структуру затрат в таких странах, но привело к огромным комиссиям по финансовому андеррайтингу и прибыли на фондовом рынке для Уолл-стрит и Лондона.

Приватизация ранее существовавших государственных монополий стала одним из самых прибыльных способов финансового обогащения. Но приватизированное здравоохранение и медицинское страхование оплачиваются рабочими и их работодателями, а не государством, как при промышленном капитализме. А перед лицом растущей стоимости приватизированной системы образования доступ к занятости среднего класса финансируется за счет студенческих долгов. Эта приватизация не помогла экономике стать более богатой или конкурентоспособной. На уровне экономики этот бизнес-план – гонка вниз, но она приносит пользу финансовому благополучию наверху.

Финансовый капитализм обедняет экономику, увеличивая структуру затрат

Классическая экономическая рента определяется как превышение цены над внутренней себестоимостью. Капитализация этой ренты - будь то земельная рента или монопольная рента от приватизации, описанной выше - в облигации, акции и банковские ссуды, создает «виртуальное богатство». Экспоненциальное создание кредита при финансовом капитализме увеличивает «виртуальное» богатство - финансовые ценные бумаги и имущественные права - за счет управления этими ценными бумагами и требованиями таким образом, чтобы они стоили больше, чем материальное реальное богатство.

Основной способ разбогатеть - это получить прирост стоимости активов («прирост капитала») по акциям, облигациям и недвижимости. Однако эти экспоненциально растущие финансовые накладные расходы, связанные с использованием заемных средств, поляризует экономику, концентрируя владение богатством в руках кредиторов, владельцев арендной недвижимости, акций и облигаций, истощая «реальную» экономику, чтобы платить сектору FIRE.

Постклассическая экономика изображает приватизированную инфраструктуру, разработку природных ресурсов и банковское дело как часть индустриальной экономики, а не наложенную на нее классом, ищущим ренты. Но динамика финансово-капиталистической экономики заключается не в том, чтобы богатство было получено главным образом за счет инвестиций в промышленные средства производства и накопления прибыли или заработной платы, а за счет прироста капитала, полученного в основном за счет погони за рентой. Эти прибыли не являются «капиталом» в классическом понимании. Это «прирост финансового капитала», потому что они являются результатом инфляции цен на активы, подпитываемой заемным финансированием.

Путем раздувания цен на жилье и пузыря на фондовом рынке заемных средств Америка за счет заемных средств, наряду с финансированием и приватизацией базовой инфраструктуры, выкинула ее цены на мировых рынках. Китай и другие нефинансовые страны избегают высоких затрат на медицинское страхование, образование и другие услуги бесплатно или по низкой цене, рассматривая их как общественное предприятие. За рубежом общественное здравоохранение и медицинское обслуживание обходятся гораздо дешевле, но в США неолибералы называют их «социализированной медициной», как будто финансовое здравоохранение сделает экономику США более эффективной и конкурентоспособной. Транспорт также финансируется и работает с целью получения прибыли, а не для снижения стоимости жизни и ведения бизнеса.

Следует сделать вывод, что Америка решила больше не заниматься индустриализацией, а финансировать свою экономику за счет экономической ренты - монопольной ренты, от информационных технологий, банковского дела и спекуляций, оставив промышленность, исследования и разработки другим странам.

Даже если бы Китая и других азиатских стран не существовало, Америка не могла бы вернуть себе свои экспортные рынки или даже свой внутренний рынок с текущими накладными расходами по долгу и приватизированным и финансовым образованием, здравоохранением, транспортом и другими секторами базовой инфраструктуры.

Основная проблема заключается не в конкуренции со стороны Китая, а в неолиберальной финансиализации. Финансовый капитализм - это не промышленный капитализм. Это возврат к долговому рабству и неофеодализму рантье. Банкиры сегодня играют ту роль, которую играли домовладельцы на протяжении XIX века, сколачивая состояния без соответствующей стоимости, за счет прироста капитала на рынке недвижимости, акций и облигаций в кредит, за счет заемных средств, расходы на которые увеличивают стоимость жизни и ведения бизнеса в экономике.

Новая холодная война сегодня - это борьба финансового капитализма против промышленного капитализма

Сегодняшний мир раскалывается из-за экономической войны за то, какую экономическую систему он будет иметь. Промышленный капитализм проигрывает борьбу с финансовым капитализмом, который оказывается его противоположностью - так же, как промышленный капитализм был антитезой постфеодальному помещичьему землевладению и хищническим банковским домам.

В этом отношении сегодняшняя Новая холодная война - это конфликт экономических систем. Таким образом, он ведется против динамики промышленного капитализма США, а также экономики Китая и других стран. Следовательно, борьба также носит внутренний характер в Соединенных Штатах и Европе, а также носит конфронтационный характер с Китаем и Россией, Ираном, Кубой, Венесуэлой и их действиями по дедолларизации своих экономик и отклонению Вашингтонского консенсуса и его долларовой дипломатии. Это борьба финансового капитала, ориентированного на США, за продвижение неолиберальной доктрины, предусматривающей особые налоговые льготы для доходов рантье, освобождение от налогообложения земельной ренты, ренты за природные ресурсы, монопольной ренты и финансового сектора. Эта цель включает приватизацию и финансирование базовой инфраструктуры, максимизацию извлечения экономической ренты вместо минимизации стоимости жизни и ведения бизнеса.

Результатом является война за изменение характера капитализма, а также социал-демократии. Британская лейбористская партия, европейские социал-демократы и Демократическая партия США вскочили на неолиберальную подножку. Все они причастны к жесткой экономии, распространившейся от Средиземноморья до ржавого пояса Среднего Запада Америки.

Финансовый капитализм эксплуатирует рабочую силу, но через сектор рантье, который также приводит к каннибализации промышленного капитала. Это движение стало интернационализированным в борьбу против стран, которые ограничивают хищническую динамику финансового капитала, стремящегося приватизировать и демонтировать регулирующую власть правительства. Новая холодная война - это не просто война, которую ведет финансовый капитализм против социализма и общественной собственности на средства производства. Ввиду присущей промышленному капитализму динамики, требующей сильной государственной регулирующей и налоговой власти для сдерживания вмешательства финансового капитала, этот постиндустриальный глобальный конфликт происходит между социализмом, развивающимся из промышленного капитализма, и фашизмом, определяемым как реакция рантье с целью мобилизации правительства. откатить социал-демократию и восстановить контроль над финансовыми и монополистическими классами рантье.

Старая холодная война была борьбой против «коммунизма». Помимо освобождения от земельной ренты, процентных сборов и частных промышленных прибылей, социализм поддерживает борьбу трудящихся за лучшую заработную плату и условия труда, улучшение государственных инвестиций в школы, здравоохранение и другую социальную поддержку, лучшую гарантию занятости и страхование по безработице. Все эти реформы сократят прибыль работодателей. Более низкая прибыль означает более низкие цены на фондовом рынке и, следовательно, меньший прирост финансового капитала.

Цель финансового капитализма не в том, чтобы стать более производительной экономикой, производя товары и продавая их по более низким ценам, чем у конкурентов. То, что на первый взгляд может показаться международным экономическим соперничеством и завистью между Соединенными Штатами и Китаем, лучше всего рассматривать как борьбу между экономическими системами: финансовым капитализмом и цивилизацией, пытающейся освободиться от привилегий рантье и подчинения кредиторам. с более социальной философией правительства, уполномоченного контролировать частные интересы, когда они действуют эгоистично и причиняют вред обществу в целом.

Врагом в этой Новой холодной войне является не просто социалистическое правительство, но и само правительство, за исключением тех случаев, когда оно может быть поставлено под контроль крупных финансов для продвижения неолиберальной программы рантье. Это обращает вспять демократическую политическую революцию 19 века, которая заменила Палату лордов и другие верхние палаты, контролируемые потомственной аристократией, более представительными законодателями. Цель состоит в том, чтобы создать корпоративное государство, заменив выборные палаты правительства центральными банками - Федеральной резервной системой США и Европейским центральным банком, наряду с внешним давлением со стороны Международного валютного фонда и Всемирного банка.

Результатом является «глубинное государство», поддерживающее космополитическую финансовую олигархию. Это определение фашизма: изменение демократического правления с целью восстановления контроля над финансовыми и монополистическими классами рантье. Бенефициаром является корпоративный сектор, а не труд, чье негодование обращено против иностранцев и против определенных врагов внутри.

Не имея иностранного изобилия, корпоративное государство США способствует занятости за счет наращивания военной мощи и государственных расходов на инфраструктуру, большая часть которых передается инсайдерам для приватизации в стремящиеся к получению ренты монополии и синекуры. В Соединенных Штатах военные приватизируются для ведения боевых действий за границей (например, Blackwater USA / Academi), а тюрьмы превращаются в центры прибыли с использованием недорогого труда заключенных.

Ирония заключается в том, что, хотя Китай стремится отделиться от западного финансового капитализма, он фактически делал то же самое, что Соединенные Штаты сделали во время промышленного взлета в конце 19-го и начале 20-го веков. Будучи социалистической экономикой, Китай стремился достичь того, чего ожидалось достичь от промышленного капитализма: освободить свою экономику от доходов рантье (землевладение и ростовщичество), в основном за счет прогрессивной политики подоходного налога, касающейся в основном доходов рантье.

Прежде всего, Китай сохранил банковское дело в открытом доступе. Хранение денег и создания кредита публично вместо приватизации - самый важный шаг к снижению стоимости жизни и стоимости бизнеса. Китаю удалось избежать долгового кризиса, списав долги, вместо того, чтобы закрывать предприятия с задолженностью, которые, как считается, отвечают государственным интересам. В этом отношении именно социалистический Китай постигает судьбу, которую индустриальный капитализм первоначально ожидал увидеть на Западе.

Резюме: Финансовый капитал как ищущий ренту

Трансформация академической экономической теории при современном финансовом капитализме повернула вспять прогрессивную и действительно радикальную направленность классической политической экономии, которая превратилась в марксизм. Постклассическая теория описывает финансовый и другие секторы рантье как неотъемлемую часть индустриальной экономики. Сегодняшние форматы учета национального дохода и ВВП составлены в соответствии с этой антиклассической реакцией, изображающей сектор FIRE и связанные с ним секторы поиска ренты как дополнение к национальному доходу, а не вычитание. Проценты, рента и монопольные цены считаются «прибылью» - как если бы весь доход был получен как неотъемлемая часть промышленного капитализма, а не хищническая добыча как накладные расходы и финансовые требования.

Это противоположность классической экономической теории. Финансовый капитализм - это стремление избежать того, чего ожидали Маркс и большинство его современников: индустриальный капитализм эволюционирует в сторону социализма мирным или иным путем.

Некоторые заключительные наблюдения: финансовый захват промышленности, правительства и идеологии

Почти каждая экономика представляет собой смешанную экономику - государственную и частную, финансовую, промышленную и ориентированную на получение ренты. Внутри этих смешанных экономик наблюдается финансовая динамика - долг, растущий за счет сложных процентов, привязывающийся в первую очередь к привилегиям извлечения ренты и, следовательно, защищая их идеологически, политически и академически. Эта динамика отличается от динамики промышленного капитализма и действительно подрывает индустриальную экономику, отвлекая доходы от нее на оплату финансового сектора и его клиентов-рантье.

Одним из проявлений этого внутреннего антагонизма являются временные рамки. Промышленный капитализм требует долгосрочного планирования для разработки продукта, составления маркетингового плана и проведения исследований и разработок, чтобы не отставать от конкурентов. Основная динамика - Д-Д-Д ’: капитал (деньги, Д) инвестируется в строительство фабрик и других средств производства, а также в использование рабочей силы для продажи своей продукции (товаров, C) с прибылью (M’).

Финансовый капитализм сокращает это до M-M’, зарабатывая деньги исключительно финансово, взимая проценты и получая прирост капитала. Финансовый способ «создания богатства» измеряется оценкой недвижимости, акций и облигаций. Эта оценка долгое время основывалась на капитализации их потока доходов (ренты или прибыли) по действующей процентной ставке, но теперь она почти полностью основана на приросте капитала как главном источнике «общей прибыли».

Приобретая промышленные компании, финансовые менеджеры сосредотачиваются на краткосрочной перспективе, поскольку их зарплата и премии основаны на результатах текущего года. Речь идет о показателях фондового рынка. Цены на акции в значительной степени стали независимыми от объема продаж и прибыли, теперь, когда они увеличиваются за счет того, что корпорации обычно выплачивают около 92 процентов своей выручки в виде дивидендов и обратного выкупа акций. [6]

Еще более разрушительно то, что частный капитал создал новый процесс: M-долг-M ’. В одной недавней статье подсчитано, что: «Более 40% фирм, которые производят выплаты, также привлекают капитал в течение того же года, в результате чего 31% совокупного выкупа акций и дивидендов финансируется извне, в основном за счет долга» [7]. финансово хрупкий сектор, особенно авиационная отрасль после кризиса COVID-19.

Мэтт Столлер объясняет, что сущность прямых инвестиций заключается в том, чтобы «финансовые инженеры  собирали большие суммы денег и занимали еще больше, чтобы покупать фирмы и грабить их. Такие бароны частного капитала не являются специалистами, которые помогают финансировать полезные продукты и услуги, они заключают сделки по резке печенья, нацеленные на фирмы, которые, по их мнению, обладают рыночной властью для повышения цен, которые могут увольнять работников или продавать активы и / или иметь какие-то юридическое преимущество лазейки. Часто они разрушают основной бизнес. Гиганты индустрии, от Blackstone до Apollo, являются детьми короля мусорных облигаций 1980-х годов и мошенника Майкла Милкена. По сути, они огромные мафиози» [8].

Частный капитал сыграл большую роль в увеличении корпоративного левериджа, как за счет собственных действий, так и за счет запрета крупным публичным компаниям использовать заемные средства. Как объяснили Эйлин Аппельбаум и Розмари Батт, крупные фирмы, занимающиеся выкупом акций, следуя схеме, разработанной в 1980-х годах, получают прибыль за счет финансового инжиниринга и сокращения затрат (сделки меньшего размера нацелены на более «растущие» компании, но в то время как эти частные инвестиционные компании утверждают, что они добавляют ценность, может быть, они просто умеют определять перспективные компании и подниматься на волне производительности).

Вопреки их маркетингу, структура вознаграждения за частный капитал означает, что они зарабатывают деньги, даже когда они банкротят фирмы. И они стали настолько влиятельными, что трудно получить политическую поддержку, чтобы остановить их, когда они причиняют вред большому количеству граждан, используя такие методы эксплуатации, как сбалансированный («неожиданный») биллинг [9].

Классическим описанием этого процесса грабежей с целью получения прибыли является статья Джорджа Акерлоффа и Пола Ромера 1993 года, в которой описывается, как «у фирм есть стимул разоряться ради прибыли за счет общества (грабить) вместо того, чтобы идти ва-банк (играть в азартные игры). при успехе). Банкротство с целью получения прибыли произойдет, если плохой бухгалтерский учет, слабое регулирование или низкие штрафы за злоупотребления дадут владельцам стимул платить себе больше, чем стоит их фирма, а затем не выполнить свои долговые обязательства» [10].

Тот факт, что «бумажная прибыль» от цен на акции может быть сведена на нет во время финансовых штормов, делает финансовый капитализм менее устойчивым, чем остающаяся промышленная база материальных капиталовложений. Соединенные Штаты загнали свою экономику в угол путем деиндустриализации, заменив накопление материального капитала «виртуальным богатством», то есть финансовыми претензиями на доход и материальные активы. С 2009 года, и особенно после кризиса Covid в 2020 году, его экономика переживает так называемое К-образное «восстановление». Рынки акций и облигаций достигли рекордных высот, что принесло пользу самым богатым семьям, но «реальная» экономика производства и потребления, ВВП и занятость снизились для сектора, не связанного с рантье, то есть экономики в целом.

Как мы можем объяснить это несоответствие, если не признаем, что действуют разные динамика и законы движения? Прирост благосостояния все чаще принимает форму растущей оценки финансовых и имущественных требований рантье к активам и доходам реальной экономики, во главе с правами на извлечение ренты, а не средствами производства.

Финансовый капитализм такого рода может выжить только за счет получения экспоненциально возрастающей прибыли извне системы, либо за счет создания денег центральным банком (количественное смягчение), либо за счет финансирования иностранных экономик, приватизируя их для замены недорогих услуг государственной инфраструктуры стремящимися к ренте монополиями. выпуск облигаций и акций, в основном финансируемых за счет долларовых кредитов, направленных на получение прироста капитала. Проблема с этим финансовым империализмом заключается в том, что он делает экономики принимающих клиентов такими же дорогими, как их США и другие спонсоры в мировых финансовых центрах.

Все экономические системы стремятся к интернационализации и распространению своего правления по всему миру. Возродившуюся сегодня холодную войну следует понимать как борьбу между тем, какая экономическая система будет иметь мир. Финансовый капитализм борется против наций, которые ограничивают его навязчивую динамику и спонсируют приватизацию и демонтаж государственной регулирующей власти. В отличие от промышленного капитализма, цель рантье не в том, чтобы стать более производительной экономикой, производя товары и продавая их по более низким ценам, чем у конкурентов. Финансовый капитализм имеет глобалистскую динамику, стремясь использовать международные организации (МВФ, НАТО, Всемирный банк и разработанные США торговые и инвестиционные санкции) для отмены национальных правительств, которые не контролируются классами рантье. Цель состоит в том, чтобы превратить все экономики в финансово-капиталистические слои наследственных привилегий, применяя политику жесткой экономии, направленную на сокращение долларового излишка.

Сопротивление промышленного капитализма этому международному давлению обязательно носит националистический характер, потому что ему нужны государственные субсидии и законы для налогообложения и регулирования сектора ПОЖАРНЫХ огней. Но он проигрывает борьбу с финансовым капитализмом, который превращается в его врага, так же как промышленный капитализм был противником постфеодального землевладения и хищнической банковской системы. Промышленный капитализм требует государственных субсидий и инвестиций в инфраструктуру, а также регулирующих и налоговых полномочий для сдерживания проникновения финансового капитала. В результате возникает глобальный конфликт между социализмом (естественная эволюция промышленного капитализма) и прорантье-фашизмом, реакцией государства, финансов и капитализма на мобилизацию государственной власти социализмом для отбрасывания постфеодальных интересов рантье.

Таким образом, в основе сегодняшнего соперничества Соединенных Штатов против Китая лежит столкновение экономических систем. Настоящий конфликт - это не столько «Америка против Китая», сколько финансовый капитализм против индустриального «государственного» капитализма / социализма. На карту поставлено то, будет ли «государство» поддерживать финансиализацию, приносящую пользу классу рантье, или будет способствовать развитию индустриальной экономики и всеобщего процветания.

Помимо временных рамок, другим важным контрастом между финансовым капитализмом и промышленным капитализмом является роль государства. Промышленный капитализм хочет, чтобы правительство помогло «социализировать издержки», субсидируя инфраструктурные услуги. За счет снижения стоимости жизни (и, следовательно, минимальной заработной платы) приватизация остается большей прибыли. Финансовый капитализм хочет вырвать эти коммунальные предприятия из общественного достояния и сделать их приватизированными активами, приносящими ренту. Это увеличивает структуру затрат в экономике и, таким образом, обречено на провал с точки зрения международной конкуренции между промышленниками.

Вот почему страны с самыми низкими затратами и наименее финансируемыми экономиками обогнали Соединенные Штаты во главе с Китаем. То, как Азия, Европа и США отреагировали на кризис COVID-19, подчеркивает контраст. Пандемия вынудила закрыть около 70 процентов местных ресторанов из-за большой задолженности по аренде и задолженности. Арендаторы, безработные домовладельцы и инвесторы в коммерческую недвижимость, а также многочисленные потребительские секторы также сталкиваются с выселением и бездомностью, неплатежеспособностью и потерей права выкупа или продажей имущества в результате бедствия по мере снижения экономической активности.

Менее широко известно, как пандемия привела к тому, что Федеральная резервная система субсидировала поляризацию и монополизацию экономики США, предоставив кредиты только на долю 1% банкам, фондам прямых инвестиций и крупнейшим корпорациям страны, помогая им поглощать небольшие суммы. и средний бизнес в беде.

В течение десятилетия после спасения Обамы от банковского мошенничества в 2009 году ФРС описывала свою цель как поддержание ликвидности банковской системы и избежание ущерба для держателей облигаций, акционеров и крупных вкладчиков. ФРС наделила коммерческую банковскую систему достаточными кредитными возможностями, чтобы поддерживать цены на акции и облигации. Ликвидность была увеличена в банковской системе за счет покупки государственных ценных бумаг, что было нормальным явлением. Но после того, как в марте 2020 года поразил вирус covid, ФРС впервые начала покупать корпоративные долги, в том числе мусорные облигации. Бывший глава FDIC Шейла Бэйр и экономист казначейства Лоуренс Гудман отмечают, что Федеральная резервная система купила облигации «падших ангелов, которые во время пандемии опустились до статуса мусора» в результате того, что занимались заимствованиями с чрезмерным кредитным плечом для выплаты дивидендов и покупки их собственные акции [11].

Конгресс рассматривал возможность ограничения компаниям использования выручки от купленных облигаций «для чрезмерного вознаграждения руководителей или распределения акционерного капитала» в то время, когда он одобрял условия, но не предпринял попыток удержать компании от этого. Отмечая, что «Sysco использовала деньги для выплаты дивидендов своим акционерам, уволив при этом треть своих сотрудников… в отчете комитета Палаты представителей было обнаружено, что компании, получающие выгоду от производственных мощностей, уволили более миллиона рабочих с марта по сентябрь». Бэр и Гудман приходят к выводу, что «мало доказательств того, что скупка корпоративных долговых обязательств ФРС принесла пользу обществу». Как раз наоборот: действия ФРС «создали еще одну несправедливую возможность для крупных корпораций стать еще крупнее, покупая конкурентов на субсидируемые государством кредиты».

В результате, как они обвиняют, меняется политическая форма экономики. «Серийное спасение рынка со стороны денежных властей - сначала банковской системы в 2008 году, а теперь и всего делового мира в условиях пандемии» было «большей угрозой [для уничтожения капитализма], чем Берни Сандерс». «Сверхнизкие процентные ставки ФРС позволили отдать предпочтение акциям крупных компаний по сравнению с их более мелкими аналогами», сосредоточив контроль над экономикой в руках фирм с наибольшим доступом к такому кредиту.

Небольшие компании являются «основным источником создания рабочих мест и инноваций», но не имеют доступа к почти бесплатным кредитам, которыми пользуются банки и их крупнейшие клиенты. В результате финансовый сектор остается матерью трастов, концентрируя финансовое и корпоративное богатство за счет финансирования поглощения небольших компаний как гигантских компаний для монополизации рынка долговых обязательств и финансовой помощи.

Результатом этой финансовой концентрации «большая рыба ест маленькую рыбку» является современная версия корпоративного государства фашизма. Радхика Десаи называет это «кредитократией» - правлением учреждений, контролирующих кредит. [12] Это экономическая система, в которой центральные банки перенимают экономическую политику от выборных политических органов и Казначейства, завершая тем самым процесс приватизации контроля в масштабах всей экономики.

Источник

Список используемой литературы:

[2] “The Theory of Dynamic Economics,” Essays in Economic Theory ed. Rexford Guy Tugwell (New York: 1924), pp. 96 and 98, originally in The Publications of the University of Pennsylvania, Political Economy and Public Law Series 3:2 (whole No. 11), 1892, p. 96. Europe’s aristocratic governments developed their tax policy “at a time when the state was a mere military organization for the defense of society from foreign foes, or to gratify national feelings by aggressive wars.” Such states had a “passive” economic development policy, and their tax philosophy was not based on economic efficiency. I provide the details in “Simon Patten on Public Infrastructure and Economic Rent Capture,” American Journal of Economics and Sociology 70 (October 2011), pp. 873-903.

[3] George advocated a land tax, but his opposition to socialism led him to reject the value and price concepts necessary to define economic rent quantitatively. His defense of bankers and interest rendered his policy recommendations ineffective as he moved to the libertarian right wing of the political spectrum, opposing government investment but merely taxing the rent taken by privatizers – the reverse of what Patten and his pro-industrial school of economists were advocating, based on classical value and price theory.

[4] “The Theory of Dynamic Economics,” p. 98.

[5] Speech of June 24, 1877. He used Latin and said “Sanitas, Sanitatum” and translated it as “Sanitation, all is sanitation.” It was a pun on a more famous aphorism, “Vanitas, vanitatum,” “Vanity, all is vanity.”

[6] William Lazonick, “Profits Without Prosperity: Stock Buybacks Manipulate the Market and Leave Most Americans Worse Off,” Harvard Business Review, September 2014. And more recently, Lazonick and Jang-Sup Shin, Predatory Value Extraction: How the Looting of the Business Corporation Became the U.S. Norm and How Sustainable Prosperity Can Be Restored (Oxford: 2020).

[7] Joan Farre-Mensa, Roni Michaely, Martin Schmalz, “Financing Payouts,” Ross School of Business Paper No. 1263 (December 1, 2020), quoted by Matt Stoller,” How to Get Rich Sabotaging Nuclear Weapons Facilities,” BIG, January 3, 2021.

[8] Matt Stoller, ibid. See also his article “Crime Shouldn’t Pay: Why Big Tech Executives Should Face Jail,” BIG, December 20, 2020.

[9] George Akerloff and Paul Romer, “Looting: The Economic Underworld of Bankruptcy for Profit,”

[10] Sheila Bair and Lawrence Goodman, “Corporate Debt ‘Relief’ Is an Economic Dud,” Wall Street Journal, January 7, 2021.

[11] Desai, Radhika. 2020.‘The Fate of Capitalism Hangs in the Balance of International Power’. Canadian Dimension, 12 October. See also Geoffrey Gardiner, Towards True Monetarism (Dulwich: 1993) and The Evolution of Creditary Structure and Controls (London: Palgrave, 2006) and the post-Keynesian group Gang of 8 popularized the term “creditary economics” in the 1990s.