Разнообразие политических течений в азиатских странах

Китайские ученые много лет уделяли пристальное внимание социальным изменениям в КНР и развитию либеральных и консервативных движений. Очевидно, что сегодня в Китае присутствуют сторонники государственной системы (и всех ее ограничений, которые она накладывает на гражданские права и свободы), а также государственного контроля над экономикой, и те, кто благосклонно относятся к западным идеалам и поддерживают конституционную демократию, права человека и рыночные реформы. Оба течения являют собой довольно сплоченные интеллектуальные и политические фракции, которые сознательно враждебны друг другу. Исследователи обнаруживают, что этатизм пользуется большей народной поддержкой среди населения внутренних регионов с низкими доходами, тогда как для «либералов» верна обратная зависимость. Причем прогосударственные и левые убеждения тесно связаны с «культурным консерватизмом», определяемым как придерживание «традиционных, конфуцианских ценностей» или, по крайней мере, как проявление благожелательного отношения к таким традициям. Соответственно, те, кто согласен, что «современное китайское общество нуждается в конфуцианстве» склонны верить в сохранение государственного контроля над различными секторами национальной экономики и средствами к существованию людей (What it Means to Be ‘Liberal’ or ‘Conservative’ in China // Foreign Policy).

За некоторыми заметными исключениями, наиболее видные сторонники неоконфуцианства в Китае в последние годы часто демонстрировали склонность к левым социально-экономическим взглядам, поэтому ряд видных интеллектуалов левого толка выступали за идеологическую преемственность между конфуцианством и китайским социализмом. Это любопытно, потому что исторически отношения между левыми и приверженцами культурного консерватизма были антагонистическими. На протяжении большей части XX в. левые выступали против «бесчеловечной и контрпродуктивной» традиционной культуры Китая. Конфуцианство, в частности, было переосмыслено в ходе многочисленных акций, начиная Движением 4 мая в 1919 г., возникшем под влиянием Октябрьской революции в России и которое по сути своей было антияпонской, антиимпериалистической, марксистской и выступающей за пересмотр конфуцианских норм и историографии Китая в угоду социал-дарвинизму и социализму массовой акцией, и заканчивая кампанией «Критики Линь Бяо и Конфуция» во времена Культурной революции.

Интересно также, что большинство элит династии Цин (1644-1911 гг.) твердо верили в ограничение правительственного контроля, родовое саморегулирование и экономическую децентрализацию, и до последних нескольких лет нашего века доминирующие социально-экономические или политические позиции в китайском интеллектуальном мире были в основном либеральными: большинство интеллектуалов выступали за усиление ограничений государственной деятельности, свободу рыночных механизмов и усиление защиты гражданских и политических прав — это тянулось еще с 1980-х гг., в период проведения политики реформ и открытости Дэн Сяопина. Именно так действовал китайский интеллектуальный и политический мир со времен поздней династии Цин, когда приток западных технологий, институтов и мысли заставил конфуцианские элиты коренным образом переориентировать свои идеологические взгляды.

Растущая поддержка консервативных и антидемократических политических сил стала растущей глобальной тенденцией, и Юго-Восточная Азия была в авангарде этого сдвига. В последние годы консервативные правительства или правительства со значительными консервативными элементами одержали победу в нескольких крупных странах Азии.

Например, будучи преимущественно националистически-роялистским движением, консервативное гражданское общество в Таиланде стремится сохранить традиционный политический порядок, и эта цель отчасти отражает саму тайскую идентичность, основанную на вере в то, что соблюдение монархического правления и буддизм обеспечат выживание нации. Когда социальные изменения, особенно демократизация, бросили вызов этой идентичности, консервативные движения объединились, чтобы противостоять предполагаемым угрозам. Их философия сосредоточена на сдвоенных идеологиях национализма и роялизма, которые побуждают их защищать три столпа: тайскую национальную идентичность, монархию и буддизм традиции Тхеравады (Conservative Civil Society in Thailand // Carnegie Europe).

В Малайзии консервативные идеи также тесно связаны с религией. Многие исламские группы оказывают большое влияние на политику страны. Поскольку религия быстро породила множество споров в Малайзии, многие консервативные исламские группы стали более активными. В основе их недовольства лежит убеждение, что немусульмане и «либеральные» мусульмане покушаются на господство ислама в Малайзии. С 1970-х гг. здесь было много исламских групп, которые занимали консервативную позицию по вопросам, касающимся прав человека в целом и прав женщин в частности, прав различных меньшинств, а также отношений с немусульманскими группами. Рост малайского национализма со временем привел к дебатам о том, какую роль религия должна играть в политике Малайзии. Согласно конституции, быть малайцем значит быть мусульманином, малайская идентичность просто неотделима от ислама (Rising Islamic conservatism in Malaysia // The Jakarta Post).

В Брунее с 2019 г. вступили в силу законы шариата, предусматривающие суровые наказания за преступления, вплоть до смертной казни, причем изначально из-за резкой критики со стороны международного сообщества султан Брунея Хассанал Болкиах отказывался их вводить (Законы шариата вступили в силу в Брунее // Российская газета). Еще в 2014 г. он говорил, что включение исламских диктатов в Уголовный кодекс станет «частью великой истории нации» и обеспечит «особое руководство» от Бога. Бруней является автократией, которой султан правит с абсолютной властью в течение полувека. Народного представительства нет, все средства массовой информации жестко контролируются, а с 1962 г. действует раз в два года «чрезвычайное положение», несмотря на явное отсутствие внутренних или внешних угроз (The Sultan of Brunei Intends to Stone Adulterers (Wait, What Century Is This?) // TIME).

В отношении Сингапура отмечается, что в целом республика стала более либеральной с 2002 г., когда она впервые приняла участие во «Всемирном обзоре ценностей» — глобальном исследовательском проекте, отслеживающем изменение общественных убеждений и их влияние на социально-политическую жизнь стран с течением времени в 80 государствах мира. Однако по сравнению с другими странами Сингапур оказался в середине списка на основе позиций общества по вопросам, связанным с сексуальной ориентацией, семейными ценностями и т.д. Такие страны, как Австралия, Великобритания и США, выдали более либеральные показатели от шести до семи баллов из десяти, в то время как Китай стал лидером среди самых консервативных стран с оценками от одного до трех. Опросы американского Института политических исследований, проведенные с ноября 2019 г. по март 2020 г., также показали, что индекс религиозности в Сингапуре снижается, а семейных ценностей и понятий вроде сыновней почтительности (81% опрошенных полностью согласен с тем, что выросшие дети обязаны обеспечивать долгосрочный уход за своими родителями) наоборот сохраняется на прежнем уровне. Снисходительное отношение к однополым семьям в процентном соотношении проявили меньше респондентов, чем в Японии и Гонконге, но выше, чем в Малайзии и Южной Корее. Больше половины также выступили за оправданность смертной казни (Singapore still conservative on moral, sexuality issues, but more liberal since 2002: IPS survey // The Straits Times).

Сегодня в Азии возрастает количество онлайн-движений солидарности антиавторитарных активистов, вроде «Альянса молочного чая», объединяющего демократических активистов Гонконга, Тайваня, Таиланда, Мьянмы и т.д., а также появляется много молодых политиков, продвигающих прогрессивные идеи. Хотя все они действуют в очень разных национальных контекстах, их объединяет общая поддержка демократических ценностей, антиправительственные настроения и ведение прогрессивной политики в целом. Если они смогут преодолеть проблемы, с которыми сталкиваются в т.ч. со стороны существующих политических партий, они могут дать импульс к проведению важных социальных преобразований. Известно, что студенческая молодежь в Азии в любые времена была основной движущей силой реформ, например, в Июньской демократической борьбе в Южной Корее в 1987 г., протестах на площади Тяньаньмэнь в КНР в 1989 г., протестах «Движения гражданского неповиновения» против военного правительства в Мьянме в 2021 г. или выступлениях «Движения подсолнухов» на Тайване в 2014 г. против заключения соглашения о свободной торговле между Тайванем и Китаем и проникновения крупных компаний КНР в страну, как следствие. Причем оппозиционные группы часто налаживают крепкие связи и ведут сотрудничество со своими коллегами по всему континенту. Молодые политики вместе с этим все чаще появляются в правительствах Малайзии, Филиппин, Гонконга, Тайваня и т.д. (Youth politics in East and Southeast Asia // Lowy Institute).

Поэтому политические движения, отстаивающие консервативные или либеральные ценности, в странах Юго-Восточной Азии ведут уже давнее противостояние, и говорить об однозначном преобладании лишь одной из сторон невозможно, пожалуй, ни в одной из стран, отчего в будущем мы сможем наблюдать еще многие социально-политические конфронтации и дебаты, меняющие в очередной раз политический путь той или иной страны Азии.