Феномен Туркмении

Почти сразу же после распада СССР Ашхабад провозгласил политику «нейтралитета», которая в итоге вылилась фактически в самоизоляцию от бывших союзников по СССР. Такой курс был результатом личного выбора президента Сапармурата Ниязова. Объективный анализ происходящего в республике провести довольно сложно, поскольку многие данные либо не разглашаются, либо публикуются в заведомо искаженном виде.

От Советского Союза Туркменистан унаследовал значительные богатства подземных кладовых, в первую очередь природного газа, по разведанным запасам которого он оказался на четвертом месте в мире. За счет общего бюджета СССР к 1990-м годам в республике была построена добывающая и перерабатывающая промышленность – нефтегазовая, химическая, машиностроительная. Сапармурат Ниязов изначально ориентировался на построение в стране такой экономики, которая сочетала бы в себе элементы рыночных принципов ведения хозяйства и доминирующее участие государства, фактически выстраивая систему государственно-монополистического капитализма с азиатской спецификой. Как и соседи по региону, Туркменистан провел после распада СССР ряд реформ, в основном связанных с формированием специфических органов власти и управления, а также базовых экономических институтов.

Однако, в отличие от других стран «центральноазиатской пятерки», туркменские реформы носили ограниченно рыночный или даже квазирыночный характер, ставя своей целью приспособить экспортный сектор национального хозяйства к интеграции с внешними рынками сырья и, отчасти, капиталов. Во всем остальном подразумевалось сохранение преобладающей роли государства с вкраплениями социализма. На первых порах Ашхабад был вынужден поддерживать с Москвой как можно более тесные отношения: только Россия могла гарантировать безопасность самой южной постсоветской республики. В первые годы независимости в армии Туркменистана служило много российских офицеров. Именно поэтому до начала 2000-х годов русскоязычным гражданам страны было разрешено иметь двойное гражданство. Однако, с точки зрения приоритетов развития, Ашхабад чем дальше, тем отчетливее ориентировался на закрытость своей экономики. К 2000-м годам Туркменистан создал модель экономики, сращенной с государством, которое стало главным распределителем и контролером материальных и финансовых ресурсов. Была введена в обращение национальная валюта – манат, создана двухуровневая банковская система, доминирующее положение в которой занимали банки с государственным участием в капитале, перестроены бюджетная и налоговая системы. Иностранные инвестиции и собственные капиталовложения были направлены на создание крупных промышленных предприятий, среди которых следует выделить нефтеперерабатывающий завод в городе Туркменбаши, аэропорт в Ашхабаде, предприятия по переработке хлопка и выпуску готовых текстильных изделий. Но ход рыночных реформ был довольно медленным. Можно сказать, что основные из них получили свое развитие после 2007 года, уже при втором президенте Гурбангулы Бердымухамедове. В частности, рынок ценных бумаг, в том числе государственных, был создан лишь в 2010-х годах.

Знаковым для Туркменистана событием стала смена власти. 21 декабря 2006 года Ниязов умер от инфаркта. Бразды правления неожиданно для многих перешли к 49‑летнему Гурбангулы Бердымухамедову, которого, по некоторым данным, выбрал в преемники лично Туркменбаши. К тому моменту он уже пять лет занимал пост зампреда кабинета министров Туркмении. Передача власти прошла впечатляюще спокойно. Однако чуда не произошло: новый президент страны в целом продолжил политический и экономический курс своего предшественника и наставника, то есть на «замораживание» Туркменистана, замещая культ личности Ниязова своим. И тем не менее, на какое-то время в социально-экономической жизни произошли некоторые подвижки. Были открыты библиотеки, закрытые в 2005 году указом Сапармурата Ниязова, восстановлено десятилетнее школьное образование, прежде сокращенное на один год, возобновлена деятельность Академии наук, был возрожден институт аспирантуры и докторантуры в вузах страны.

В 2013–2014 годах произошел переход школ на двенадцатилетнюю систему обучения. Началась реализация госпрограмм поддержки обучения местных специалистов за рубежом в таких странах, как Малайзия и Турция, по ряду специальностей, необходимых нефтегазовому комплексу. Эти реформы преследовали целью не только обозначить чуть более либеральный, чем у предшественника, вектор развития, но и восстановить квалификацию управленческих кадров. Однако в целом, несмотря на ограниченные структурные реформы, основу туркменской экономики и при новом президенте по‑прежнему составляют добыча и экспорт газа. Это приводит к высокой зависимости бюджета от мировых цен на сырье, при этом механизмов демпфирования негативных воздействий от неблагоприятного изменения внешнеторговой конъюнктуры не создано, что уже вынудило власти с середины 2010-х начать сворачивать социальные программы. Позитивные сдвиги заметны разве что в сельском хозяйстве: Туркменистан не только сумел достичь самодостаточности по зерну, посевы которого расширялись за счет хлопка, но и начать экспортировать пшеницу.

Постсоветская приватизация в Туркменистане носила крайне скромный характер и была ограничена переходом в частные руки лишь субъектов малого предпринимательства преимущественно в сфере услуг, торговли и сельском хозяйстве. Земля и недра остались в собственности государства, земельного рынка не существует и поныне. Костяк туркменской экономики с начала XXI века составляют крупные государственные предприятия и банки. Большинство из них являются монополистами в своей сфере, особенно это касается нефтегазового комплекса, на который приходится более трети ВВП Туркменистана. Добыча газа сосредоточена в рамках государственного концерна «Туркменгаз», который разрабатывает более 30 месторождений, в том числе Довлетабад, Шатлык, Малай, Керпичли. Добычу нефти ведет госконцерн «Туркменнефть», а геологоразведкой занимается «Туркменгеология». За счет нефтегазовых доходов населению вплоть до 2019 года предоставлялись на бесплатной основе, хотя и в рамках установленных государством квот, отдельные услуги ЖКХ, а также отдельные товары первой необходимости: моторное топливо для автовладельцев, соль, хлеб. Это был своего рода социальный контракт, который был заключен при Сапармурате Ниязове, ориентировавшемся на практику ближневосточных «петрократий» – Саудовской Аравии, Катара, ОАЭ. По его инициативе в 2003 году была принята Стратегия экономического, политического и культурного развития Туркменистана, рассчитанная на семь лет, с упором на повышение жизненного уровня населения. Был обещан рост зарплат с впечатляющим темпом 20–25% в год, увеличение в 5,3 раза государственного финансирования социальных программ, сохранение бесплатного образования и здравоохранения. В стратегию были заложены совершенно фантастические темпы экономического и промышленного роста на среднем уровне 22–24% ежегодно.

Но на практике большинство положений этого документа так и не были реализованы ни в части роста реальных доходов населения, ни по количественным параметрам экономического и промышленного развития. Более того, Туркменистан – единственная на постсоветском пространстве страна, чьи макроэкономические показатели не вызывают доверия международных экспертов. Даже МВФ отказался в итоге от использования официальной туркменской статистики и стал закладывать в свои публикации оценки, полученные миссией Фонда. Экспортные доходы не были использованы для диверсификации экономики. Преимущественно они направлялись на поддержание определенного материального уровня населения страны в рамках навязанного сверху социального консенсуса, но без особых успехов. Итогом этого стали замораживание социально-экономического развития страны, высокая безработица, гуманитарная деградация и без того слабо урбанизированного населения, затухание систем здравоохранения и образования. Чтобы оплачивать престижные проекты, Туркменбаши приказал закрыть все больницы за пределами столицы, а едва ли не все начальное образование было сосредоточено на изучении «священной книги» «Рухнама». Вместе с этим начался и заметный отток русскоязычного городского населения – как правило, хорошо образованного и высококвалифицированного.

Определенный поворот произошел и во внешнеторговой политике. Сапармурат Ниязов, при всей своей склонности к изоляционизму, предпочитал использовать уже сложившиеся экономические связи с Россией, унаследованные от единой народнохозяйственной системы СССР. Благодаря этому туркменский газ экспортировался по западному направлению в РФ и на Украину, а также в другие страны СНГ при посредничестве «Газпрома», объемы поставок превышали 40 млрд кубометров в год. Но уже в 2007 году возник газовый конфликт с Москвой из-за цен и условий транзита через российскую систему магистральных газопроводов, и тогда Туркменистан стал проводить более многовекторную политику, разыскивая новых, более надежных покупателей. В итоге Россия согласилась закупать больше газа и повысить закупочную цену на него, при этом «Газпром» должен был начать строительство газопровода «Восток—Запад» от месторождений в Марыйском велаяте к существующей инфраструктуре Прикаспийского газопровода. Тем не менее, в 2009 году Ашхабад объявил международный конкурс на реализацию этого проекта, а год спустя и вовсе заявил, что проложит трубы сам. Это стало сигналом к свертыванию российско-туркменского газового партнерства, что в 2010‑х привело к полному отказу России от закупок природного газа в Туркменистане. В этих условиях Ашхабад начал переориентироваться на выстраивание отношений с Пекином.

Довольно быстро Китай стал крупным инвестором в нефтегазовый сектор. При его финансовой поддержке были построены три нитки газопровода «Туркменистан–Узбекистан–Казахстан–Китай», сейчас строится четвертая, которая соединит газовые инфраструктуры Туркменистана, Узбекистана, Таджикистана и Кыргызстана для подачи газа в южную и центральную часть Синьцзян-Уйгурского автономного района Китая. Кроме того, КНР много инвестирует в туркменскую газопереработку и газодобычу: на средства Китайской национальной нефтегазовой корпорации идет освоение перспективных месторождений проекта «Галкыныш», строятся новые газоперерабатывающие заводы на правобережье Амударьи. Впрочем, китайская активность здесь в основном ограничивается очисткой добываемого газа от примесей и влаги для последующего экспорта в КНР.

Хотя статистика по туркмено-китайскому газовому партнерству максимально закрыта, по оценкам экспертов, Китай фактически контролирует более 80% туркменского газового экспорта и 2/3 газопереработки. При этом большая часть поставок засчитывается в погашение межгосударственных кредитов, которые Ашхабад привлек у Пекина за последние 10–12 лет, и не приносит особых выгод ни экономике, ни бюджету страны. А традиционный способ, которым Китай реализует совместные строительные проекты за счет только своего бизнеса и своей рабочей силы, вызывает растущее недовольство среди населения, страдающего от низких зарплат и высокой безработицы. То есть, пойдя на газовый разрыв с Москвой, Ашхабад всего лишь поменял зависимость от одного покупателя на еще большую зависимость от другого, причем на гораздо худших условиях. С каждым годом туркменская экономика, утратившая динамику под грузом накопившихся проблем, все сильнее отстает даже от некоторых соседей. Впрочем, по некоторым оценкам, уже просматриваются перспективы возврата к долгосрочному российско-туркменскому газовому сотрудничеству.

Туркменистан наиболее уязвим с точки зрения конвенциональной безопасности, а именно вооруженных конфликтов. Если силы внутренней безопасности страны относительно эффективно не допускают роста диссидентских и радикальных настроений (насколько можно судить из открытых источников), то внешняя периферия имеет уязвимые участки. А именно – граница с Афганистаном. В период противостояния талибов (запрещены в РФ) и официальной власти первые использовали границу с Туркменистаном как своего рода учебный лагерь, обстреливая пограничные посты. Не имея возможности как-либо урегулировать этот вопрос, туркменская сторона предпочла откупаться от талибов товарами и горюче-смазочными материалами в обмен на прекращение огня. Сейчас на туркмено-афганской границе наблюдается затишье. Однако это направление все еще представляет наибольшую опасность для Ашхабада. Тем не менее, руководство страны остается приверженным принципу полного нейтралитета, не вступая в какие-либо военно-политические соглашения.