«…Многоценный чертог и Дева…»

Введение Богородицы во храм

Как известно, событие, легшее в основание праздника Введения во храм Пресвятой Богородицы, не упоминается в канонических Евангелиях и известно нам из более поздних апокрифических текстов – из греческого Протоевангелия Иакова II века, созданного на основе устных преданий, а также более позднего латинского Евангелия Псевдо-Матфея (IX в.). Как видим, греческий текст – это запись очень ранняя, можно сказать, почти по свежим следам, чего не скажешь об апокрифе латинском. 

В Протоевангелии Иакова говорится, что родители Марии – праведные Иоаким и Анна – с самого рождения Дочери дали обет посвятить Ее Богу, то есть отвести в Храм Иерусалимский, чтобы она получила воспитание там с другими девами, чтобы научилась всему, что полагалось знать и уметь благочестивой женщине – молитвам, Священному Писанию и разным рукоделиям, в том числе работам с тканями – прядению, ткачеству, шитью, вышиванию. Этим умениям в древности уделялось большое внимание – владение ими приравнивалось к особой женской мудрости: «И все женщины, мудрые сердцем, пряли своими руками», – говорится в книге Исход (35:25). Известно, что Дева Мария овладела и знанием Писания, и этой женской мудростью в совершенстве, отчего и была позднее удостоена чести прясть пурпурные нити для новой храмовой завесы.

Необходимость этого шага диктовалась также тем, что дни земной жизни Иоакима и Анны склонялись к концу, и они уже знали, что жить им осталось недолго, а потому надо было пристроить Дочь на воспитание в Храм, как позднее, уже в средние века, в христианской Европе будет принято отдавать дочерей благородных семейств на воспитание в монастыри.  

Итак, читаем в Протоевангелии Иакова:

«Дитя достигло трехлетнего возраста, и сказал Иоаким: “Позовите непорочных дев еврейских, и пусть возьмут светильники и зажгут их, и пусть не обращается назад Дитя и дух Ее да не отделится от Дома Божия”. И девы сделали так и вошли в храм. И первосвященник принял Дитя, поцеловал Ее и сказал: “Мария, Господь дал величие имени Твоему во все роды, и в конце дней Господь проявит в Тебе цену искупления сынов Израилевых”. И он поставил Ее на третью ступень жертвенника, и Господь Бог излил милость Свою на Нее, и Она дрожала от радости и плясала на ногах Своих, и полюбил Ее весь дом Израилев. Пошли родители Ее, дивясь и славя Бога, что Дитя не обернулось к ним. Мария воспитывалась, как голубица, в храме Господнем и получала пищу из рук Ангелов».

В этом коротком рассказе есть несколько деталей, на которые стоит особо обратить внимание. «Пусть не обращается назад Дитя», – сказал Иоаким, и маленькая Мария так и сделала. И верно – нельзя оборачиваться назад, к прежней жизни, пусть даже и счастливой, когда идешь к Богу; нужно оставить все прежнее и смотреть только вперед. Примеры непослушания такого рода напутствиям нам даны и в Писании, и в мифологии: это и всем известная Лотова жена, оглянувшаяся при бегстве из горящего Содома – собственно, на родной дом – и превратившаяся в соляной столп, и также всем известный Орфей, выводивший на свет Божий из царства мертвых тень своей жены Эвридики, – и здесь следствие этого оборота назад оказалось трагичным. Оба рассказа – библейский и мифологический – объединяет одна деталь: в обоих случаях герои уходят от смерти в жизнь – Орфей с Эвридикой буквально из ада, а Лот с семейством бегут из горящего Содома с его смертными грехами, тянущими его жителей в погибель – не только телесную, но и душевную. Так и здесь Младенец Мария, покидая родительский дом, вместе с тем покидает и мир, где смешаны радости и печали, благие дела и грехи, и входит в Храм – место богопочитания и молитвы, где можно забыть обо всем земном и полностью предать себя в руки Божии.

Но маленькая девочка не только не обернулась, чтобы попрощаться с родителями, но от радости, как бы предвкушая будущую встречу с Богом, «плясала на ногах своих» – и это при том, что Она своих родителей в земной Своей жизни  более не увидит (мы не знаем, посещали ли Ее родители в храме или нет – умерли сразу).

Таким образом, поведение Младенца Марии у врат Храма можно рассматривать как особое знамение, как божественный знак посвящения Ее на служение Богу, на служение особое, только Ей одной присущее. И в этом смысле Ее Введение во Храм можно рассматривать как своего рода аналог Крещению сына Ее Иисуса во Иордане. Введение во Храм Богоматери стало Ее зримым явлением миру, которое, однако, прошло для народа израильского незамеченным – и в самом деле, еще одну девицу родители привели на воспитание в Храм.

И вот последняя фраза из отрывка о Введении: «Мария воспитывалась, как голубица, в храме Господнем и получала пищу из рук Ангелов».

Вряд ли сравнение Марии с голубицей здесь случайно. Голубка в христианстве – зримый образ Св.Духа, но также и символ Божией Матери.

И второе: «…получала пищу из рук ангелов». Эта деталь очень важна: получается, что Мария с трех лет причащалась посылаемым Ей небесным хлебом, Сама не зная того, приготовляя Свое тело для принятия Небесного Младенца. Евангелие Псевдо-Матфея пишет об этом более подробно:

Мария была предметом удивления для всего народа. В три года она ходила степенно и так всецело отдавалась восхвалению Господа, что все изумлялись и восхищались. Она не походила на младенца, а казалась уже взрослой и исполненной лет, - с таким прилежанием и постоянством она возносила моления. Лицо Ее блистало, словно снег, и с трудом можно было смотреть на него. Она прилежно занималась рукодельными работами по шерсти, и все, чего взрослые женщины не могли сделать, Она показывала им, будучи еще в таком нежном возрасте. Она поставила себе за правило предаваться молитве с утра до трех часов и заниматься ручными работами с трех часов до девяти. И после девяти часов Она не переставала молиться, пока ангел Господень не являлся Ей, и Она получала пищу из рук его {3}, дабы более и более преуспевать в любви Божьей. Из всех других девиц старше Ее, с которыми Она обучалась служению Богу, не было другой, которая была бы более исполнительной в бдениях, более сведущей в мудрости Закона Божия, более исполненной смирения, лучше певшей псалмы Давидовы, более милосердной в благотворении, более чистой в целомудрии, более совершенной во всякой добродетели. Никто никогда не слышал от Нее дурного слова, никто никогда не видел Ее в гневе. Все речи Ее были исполнены милосердия, и истина исходила из уст Ее. Она всегда была занята молитвой или размышлением о Законе Божием. Она простирала заботы свои на своих подруг, боясь, чтобы какая-нибудь из них не согрешила словом, или не смеялась громко, не была исполнена гордости, или нехорошо поступила по отношению к отцу или матери своим. Благословляя Бога непрерывно, тем, кто приветствовал Ее, дабы не могли они оторвать Ее от хвалы к Богу, Она отвечала: "Благодарение Господу". И от Нее пошел обычай, принятый благочестивыми людьми, отвечать приветствующим их: "Благодарение Господу". Она вкушала пищу, которую ежедневно получала из рук ангела, а ту пищу, которую давали Ей священники храма, Она раздавала бедным. Очень часто видели, как ангелы беседовали с Ней и с великим почтением повиновались Ей. И если кто-нибудь, одержимый немощью, прикасался к Ней, то становился здоровым тотчас же.

Из этого рассказа явствует, что Мария питалась только небесным хлебом, пренебрегая пищей земной, соответственно, и тело Ее стало состоять только из райской первозданной материи, что представляется мне не то, чтобы преувеличением, – но теряется весь смысл Боговоплощения именно от земного, такого же, как у нас всех, тела земной Девы – дочери рода человеческого. И это вполне в духе латинской Церкви, склонной к такого рода манихейским перегибам – не могли там люди вместить, чтобы обычное тело, состоящее из падшей и якобы презренной материи, приняло в свои недра и девять месяцев носило Сына Божия.

Впрочем, есть еще деталь в рассказе о Введении, которая вызывает, по меньшей мере, недоумение. И в текстах обоих апокрифических евангелий, как видим, она отсутствует. Оказывается, эту деталь  добавили к рассказу апокрифа еще более поздние средневековые авторы: «принимая Дитя, первосвященник ввел Ее в Святая Святых храма».

Святая Святых Иерусалимского Храма, как известно, было помещением, скрытым от взоров людей. Это было самое святое место Храма – место Божественного присутствия. Там во мраке небольшого помещения кубической формы пребывала незримая Слава Господня. Туда входил, да и то раз в год, в праздник Йом кипур (Судный день), только первосвященник – кропил стены кровью жертвенных животных и произносил вслух полное имя Божие, которое в Писании обозначается четырьмя буквами (так наз. тетраграмматон). Жертвоприношения совершались во дворе Храма – там же были и алтари. Ковчега Завета с полученными Моисеем из рук Божиих скрижалями Закона во Святом Святых тоже уже не было – эти святыни были утрачены еще во времена завоевания Иерусалима ассирийцами с царем Навуходоносором во главе. Святая Святых нового Храма, построенного после возвращения из вавилонского плена и затем перестроенного при царе Ироде, было оставлено пустым. И это отсутствие чего бы то ни было земного и подразумевало именно Присутствие Бога (Славы Божией, Благодати или Шхины, как чуть позднее, начиная с 3 века, поименуют это священное понятие иудейские мистики). Известно, что завоеватель Иерусалима Гней Помпей, несмотря на протесты храмовых священников, все-таки вошел во Святая Святых и – ничего там не обнаружил – ни статуи, ни какого бы то ни было иного изображения Божества, чему был несказанно удивлен. Впрочем, ничего удивительного – ведь только «чистые сердцем Бога узрят» – или хотя бы почувствуют священный трепет – при встрече с Высшей Силой. Однако, Помпей был для иудеев и для их Храма чужой, и Бог иудеев тоже был для него чужим, поэтому и чувства глубокого благоговения, т.е. того, что премудрый Соломон назвал страхом Божиим, у него не было и в помине, а без него невозможно ощутить и Божественное Присутствие – только удивление от отсутствия священных изображений.

Возвращаясь к Введению Богородицы во Храм, – как же могли храмовые священники допустить туда маленькую девочку? Факт совершенно невероятный. Тем не менее, факт этот в Предании устоялся. Остается  полагать, что первосвященник Захария по Божию откровению ввел Младенца Марию в Святая Святых тайно и ненадолго – так, чтобы никто не узнал, иначе скандал мог бы быть грандиозный. Но, может быть, это предание следует понимать не буквально, а духовно – в том смысле, что будущая Богородица Сама, Своею пречистою плотию готовится стать вместилищем Божества? Она Сама и есть будущее Святая Святых – место присутствия Божества, и именно к этой великой миссии Она готовится в стенах Храма Иерусалимского.

Но вот что мы читаем в записи проповеди старца Иоанна (Крестьянкина):

«Телесные же силы Ее поддерживались небесной пищей, приносимой Ей Архангелом. И первосвященник Захария, не могущий сам ежедневно входить во Святая Святых, с удивлением, недоумением и ужасом слышал беседы Девы с Архангелом во Святилище. И, не находя ничего подобного в явлении Ангелов другим людям, первосвященник укреплялся в мысли, что пришло время исполнения всеобщего ожидания, и от Благословенной придет спасение, от Жены – Обещанный, от Девы – Бог».

Таким образом, по мнению старца, которого многие считают преподобным, святым нашего времени, Мария не просто была введена во Святая Святых на некоторое время, но пребывала там практически постоянно, беседуя с Ангелом и принимая небесный хлеб из его рук. Об этом же свидетельствует нам и иконография Введения, о чем мы поговорим немного позже.

И далее старец Иоанн говорит:

«А Мария, питаемая Божией благодатию, потеряв в последние годы Своей жизни при храме единственную привязанность к земле – праведных родителей, дала обет Богу – до конца жизни сохранять девство и остаться рабою Господа, Ему Единому служа и предаваясь во всем и всегда Его Святой воле».

Обет девства, который приняла Мария незадолго до того, как покинуть Храм, это тоже факт из позднего латинского апокрифического евангелия псевдо-Матфея. Истинное ли это Предание или уже искаженное на латинском Западе под влиянием нехристианских идей, то есть, действительно ли юная Мария дала такой обет – мы не знаем. Очевидно только, что такого рода даже намерения были в ветхозаветном Израиле совершенно немыслимы, так как чадородие считалось благословением Божиим, более того – каждая еврейская женщина мечтала (да и сейчас мечтает) родить Мессию, а для этого надо сначала выйти замуж за благочестивого человека. Могла ли Мария догадываться о Своем особом предназначении? Едва ли – во всяком случае, свидетельство тому – Ее удивленные слова в беседе с Архангелом: «Как будет это, когда я мужа не знаю?» (Лк. 1:34). И уже потом: «Се раба Господня, да будет мне по слову твоему». Напомню, что Мария была Дева, обрученная Иосифу, но обряд бракосочетания еще совершен не был. Вот что говорится в Евангелии от Матфея: «Рождество Иисуса Христа было так: по обручении Матери Его Марии с Иосифом, прежде, нежели сочетались они, оказалось, что Она имеет во чреве от Духа Святого» (Мф.1:18). То есть, Иосиф и Мария собирались сочетаться законным браком и жить обычной семьей, несмотря на большую разницу в возрасте и наличие у Иосифа детей от первого брака, и никаких мыслей о пожизненном девстве у Марии, очевидно, не было. Если бы Бог заранее не избрал Ее Себе в Матери, Мария стала бы обычной благочестивой женой и, возможно, матерью многочисленных детей, которая в свое время приложилась бы к народу своему, но мы бы о Ней ничего не узнали. Но вот – чудо: Дева становится Матерью и остается Приснодевой. И начало этому великому, уникальному служению Марии в качестве Богоматери было положено в день Введения Ее во Храм, который мы празднуем 4 декабря (по новому стилю). И на всенощной, посвященной этому великому празднику, впервые звучат замечательные слова: «Христос рождается, славите, Христос с небес, срящите…» 

Исполнились слова первосвященника Захарии, которые можно считать пророческими. Ведь Мария входит в Храм, чтобы самой сделаться живым Храмом Божиим – Богоневестой (не случайно в праздник Введения в православных храмах читается 44 псалом) и Матерью Бога Воплотившегося. Именно это – главный смысл праздника Введения, об этом и поется в кондаке праздника:

Пречистый храм Спасов, / многоценный чертог и Дева, / священное сокровище славы Божия / днесь вводится в дом Господень, благодать совводящи, / яже в Дусе Божественнем, / юже воспевают Ангели Божии: // Сия есть селение небесное.

(Пречистый храм Спасителя, многоценный чертог и Дева, священная сокровищница славы Божией сегодня вводится в дом Божий, вводя с Собою благодать, которая — в Божественном Духе. Ее воспевают ангелы Божии. Это скиния небесная).

Богоматерь называется здесь одновременно и храмом, т.е. местом Божественного Присутствия, — ведь в ней вселился Бог, и жилищем — ибо Бог, вселившийся в Ней, был не только Сыном Божиим, но одновременно и человеком.

На вечерне праздника Введения прочитываются три паремии: фрагменты из книги Исход (40:1-5,9-10,16,34-35), 3-й книги Царств (7:51; 8:1,3-7,9-11) и книги пророка Иезекииля (43:27; 44:1-4). Первые две паремии посвящены описанию древнейших ветхозаветных святилищ (скинии моисеевой и собственно храма, а третья — будущего и таинственного Храма, которым предстоит стать Самой Деве. Во фрагменте из книги Исход излагаются указания, которые дал Бог Моисею перед устроением им Скинии — походного храма в виде палатки, предшественницы ветхозаветного Храма Иерусалимского. Вторая паремия повествует об освящении Храма, выстроенного царем Соломоном и о тех чудесных явлениях, которые сопутствовали этому освящению. Таким образом, и Скиния, и Храм рассматриваются христианскими экзегетами как символические ветхозаветные прообразы Богоматери, ставшей подлинным Храмом и Домом Божиим.

В предпоследней строфе Акафиста Божией Матери – одного из древнейших богородичных песнопений (сер. V – нач. VI в.) – два приветствия прямо связывают Марию со Скинией и ее принадлежностями:

Радуйся, Селение (по-гречески «Скиния») Бога и Слова!

и

Радуйся, Ковчеже, позлащенный Духом!

(т.е. Ковчег Завета, где хранились скрижали с начертанными на них Десятью Заповедями, которые получил Моисей из рук Божиих, собственно, и составляющими заключенный с народом Божиим Завет. Так же и Мария становится вместилищем Слова Божия – Логоса, таким образом, Ковчег Завета толкуется как прообраз Божией Матери, носившей Слово Божие во чреве).

Еще одно приветствие Акафиста Богородице именует Ее: Святая святых бóльшая, т.е. еще святее, чем место Божественного Присутствия Иерусалимского Храма. Таким образом, Богородица заменяет Собою утраченный Ковчег Завета – скоро, скоро грядет Завет Новый – в Лице Ее воплотившегося Сына.

*    *    *

На стенах же храмов христианских, особенно Палеологовского времени, часто изображались ветхозаветные прообразы Богородицы, в том числе Скиния с Ковчегом Завета.

  

Охрид, храм Богородицы Перивлепты, 1295 г. В походном храме – Скинии священнодействуют Моисей и Аарон. На престоле, куда клались хлебы предложения (прообраз Евхаристии), стоит Ковчег Завета, и Стамна (золотой сосуд с ручками), наполненная манной (небесным хлебом, также прообразом Евхаристии); рядом с Аароном стоит Семисвечник. На всех этих священных предметах мы видим небольшие иконы Богородицы в круглых  медальонах, написанные монохромно (в стиле «гризайль»), – так византийские художники (в данном случае – Михаил и Евтихий) обозначили, что они являются ветхозаветными прообразами Богородицы.

То же – в храме Святых Апостолов в Фессалониках.

Престол для хлебов предложения и семисвечник во времена царя Ирода стояли в Святом, т.е. в помещении Храма для народа, а не в Святом Святых, но для византийских художников это было не так уж важно – символический образ Богородицы как Скинии и Ковчега Завета они передали.

*    *    *

Праздник Введения Богородицы во Храм вошел в богослужебный круг довольно поздно, не ранее 7 века, и входил в обычай постепенно: сначала на христианском Востоке, затем, в 8 веке – его начали праздновать в Константинополе. На Западе он был впервые отпразднован в Авиньоне в 1374 г. и долгое время считался как бы «необязательным» – его служили «по желанию». В христианском же искусстве данный сюжет появляется только с 9 века – заметим, со времени появления Евангелия Псевдо-Матфея, которое Церковь не приняла в качестве канонического Евангелия, но и не отвергла как еретическое, а позволила как благочестивое чтение наряду с Протоевангелием Иакова. И сюжеты из этих двух апокрифов в большом количестве начинают изображаться на стенах христианских храмов Византийской Империи.

*    *    *

Иконография праздника Введения во Храм сложилась сразу и окончательно – на иконах (фресках, мозаиках, миниатюрах…) в разных византийских храмах повторяется одна и та же основа композиции, к которой добавляются детали, которые художник посчитал важными – не только с иконографической точки зрения, но и с богословской.

 *    *    *

Две самые ранние фресковые иконы этого праздника – середины 11 в. – сохранились в церкви Св.Софии в Охриде (одна из немногих сохранившихся там сюжетных композиций)

и в Св.Софии Киевской:

 

*    *    *

В 12 веке иконография праздника Введения уже определилась и устоялась, однако даже в пределах канона византийские художники смело проявляли творческий подход. Результаты получались очень своеобразные.

 

Кипр, Какопетриа, церковь свт. Николая «под крышей», роспись 12 в.

Обратим внимание на две завесы Храма: завеса слева, у входа во Святое, т.е. внутреннее помещение Храма, – синяя со звездами и обозначает обычное, физическое ночное небо; та же завеса, что закрывает вход во Святая Святых (оно подписано очень четко, так же, как и имя первосвященника – Захария) – пурпурно-лиловое и тоже со звездами, т.е. символизирует небо духовное, энергийное, а цветом перекликается с одеждами Младенца Марии, внимающей словам первосвященника. И второй раз – принимающей пищу из рук Ангела – Она изображена слева, на верхней ступени лестницы.

К лестнице и другим символическим деталям иконы Введения мы еще вернемся. Пока же продолжим рассматривать византийские иконы на этот сюжет примерно в хронологическом порядке.

*    *    *

Композиция икон (мозаик, фресок) Введения однотипна; она представляет собой процессию, направляющуюся к Храму, который символически изображен в виде кивория на тонких колонках – именно так выглядит ныне престол в церковном алтаре, образцом для коего послужил Гроб Господень в первоначальном Храме Воскресения, построенном Императором Константином, и это не случайно – алтари христианских храмов обустраивались по образцу Иерусалимского Храма (алая завеса, изображения серафимов, престол в центре и т.д.) и, наоборот, Храм Иерусалимский на иконе Введения, в том числе Святая Святых, где на престоле восседает Младенец Мария, на иконах изображалось как христианский алтарь.

Под сенью кивория, на жертвенном престоле часто изображается книга – имеется в виду не только Священное Писание Ветхого Завета с пророчествами и воплощении Сына Божия и о Его земной Матери, но и присутствие в храме Логоса – Слова Божия и Славы Божией как Его невещественного вместилища.

Из Храма выходит первосвященник Захария и склоняется навстречу маленькой Девочке. В росписях 9-13 столетий во главе процессии вслед за Богородицей изображаются Ее родители, которые вручают Ее священнику как дар, обещанный Богу, а за Иоакимом и Анной идут девы с горящими свечами в руках. Мария из них – самая маленькая. Но интересно то, что Она изображается в обычном Своем одеянии – синем или вишневом мафории, с покрытой головой. При том, что сопровождающие Ее девы – не сказать, что простоволосые, но их волосы уложены так, как принято изображать ангелов – кудрявые и с лентами. Может  быть, здесь намек на мысль о том, что ангелы не только питали Марию в храме, но и сопровождали Ее уже на пути к Храму? Во всяком случае, эта деталь очень устойчива и повторяется практически на всех изображениях (вспомним – такие же девы-ангелы обступают ложе Анны на иконах «Рождество Богородицы» – то есть, ангелы сопровождают Марию с самого рождения – зримо или незримо – неважно).

*    *    *

Вообще мотив священной процессии в искусстве – очень древний, известный еще с «языческих» времен. Достаточно вспомнить римские рельефы с изображением священных процессий, где мы видим граждан с детьми и в праздничных одеждах, ведущих жертвенных животных на заклание.

Жертвоприношение Марсу, рельеф с римского саркофага 1 в. по Р.Х.

Один из рельефов римского алтаря Мира – Аra Pacis, воздвигнутого императором Августом.

Христианское искусство с самых ранних времен творчески использовало удачные художественные наработки античности. И вот в базилике Св. Аполлинария Нового (Сант Аполлинаре Нуово, 6 в.) предстают перед нами две параллельных процессии – мучеников, несущих свои венцы к престолу Христову, и мучениц, которые вместе с волхвами несут свои дары – также венцы – к престолу Божией Матери.

Важно то, что процессия святых хотя и располагается на стенах базилики выше присутствующих в храме прихожан, тем не менее, воспринимается как совместное шествие тех и других к Богу.

В более поздних христианских храмах – византийских и русских – мотив шествия к Богу сменяется мотивом предстояния Богу святых в нижнем регистре, которые воспринимаются как участники церковной молитвы – вместе с прихожанами. Таким образом соединяются живые и мертвые (условно мертвые, конечно, потому что у Бога все живы!), святые и грешные, Церковь торжествующая и Церковь воинствующая молится и служит соборно в христианском храме – соборе.

*    *    *

Еще одна довольно ранняя (кон. 12 в.) фреска необыкновенной красоты, исполненная в лазурных тонах, сохранилась в церкви Панагии Аракиотиссы (Кипр, Лагудера).

*    *    *

Очевидно, так же на синих фонах были изображены персонажи действия – священнодействия! – Введения Богородицы во Храм в храме Спаса на Нередице близ Новгорода (как известно, роспись церкви утрачена).

Здесь композиция Введения помещена рядом со Сретением Господним – принесением Младенца Иисуса в тот же Храм Иерусалимский как прообразование Его Жертвы за жизнь мира.

  

И это не случайно – когда-то первосвященник не принял у Иоакима и Анны дары, думая, что они люди грешные, раз Бог не даровал им детей. Теперь же первосвященник (совершенно очевидно, что другой) принимает у них Дочь как чистый дар Богу, жертву – самое дорогое, что у них было. Так, этот жест благочестивых родителей можно понять как прообраз той Жертвы, которую принесет Сам Господь – Ее будущий Сын.

*    *    *

Введение во Храм можно сопоставить также с Крещением Христовым как посвящением на служение. И этот смысл также обозначен на некоторых византийских иконах, где на главе Младенца Марии надет белый платочек диаконисы.

Пещерная церковь Архангела Михаила в селе Радожда, Македония, роспись 13 в.

*    *    *

Белый плат диаконисы может быть накинут даже поверх обычного мафория, как на фреске в храме Богородицы Перивлепты в Охриде, кон. 13 в. Понятно, что чин диаконис появились уже после того, как по всей экумене появились многочисленные христианские общины. Но этот анахронизм для византийских художников не важен – важен символический смысл.

Фреска в церкви Богородицы Перивлепты в Охриде, 1295.

(К сожалению, сохранность этой фресковой композиции не очень хорошая.)

На фреске сербского монастыря Хиландар на Афоне девы, стоящие за спиной Марии, готовы накинуть Ей на голову белый плат – такой же, как на них самих (пожалуй, даже лучше – с алой каймой!).

Здесь родители Марии изображены уже не передающими Девочку с рук на руки, но в самом конце процессии, Сама же Богородица возглавляет шествие и смело подходит к первосвященнику.

*    *    *

Знак посвящения – мафорий, сдвинутый на темя – некоторые исследователи усматривают также на мозаике в храме Успения в Дафни (пригороде Афин, 1100 г.), и от этого у Марии немного торчит светленькая золотистая челочка над детским личиком – удивительно трогательная деталь; одета же Она в совершенно взрослое, темное одеяние – цвета ночного неба со звездами. 

*    *    *

И, чтобы закончить с мозаиками, приведу еще одну очень интересную композицию на тему Введения Богородицы во храм.  

Это мозаика удивительной красоты – из столичного монастыря Хора (14 в.). Храм, в дверях которого встречает Младенца Марию первосвященник, изображен в кольце, как в некоей стене ограждения, внутри же – Святая Святых, где уже из рук Ангела принимает небесный хлеб будущая Богородица.

Здесь Введение во Храм изображено в невысоком глухом куполе, и процессия располагается по кругу – девы идут к Храму как бы с двух сторон вокруг некоего пустого центра, никак не обозначенного, как бы указывая на пустоту Святого Святых и одновременно Божественного Присутствия там – это золотой фон, символизирующий свет энергий Св. Духа. Кроме того, движение по кругу идет в обе стороны одновременно – и по Солнцу, и против Солнца.

И здесь сразу приходит на память иная композиция, также часто и повсеместно изображавшаяся в 14 веке, как правило, в куполах. Это – небесная литургия, процессия Ангелов со Святыми Дарами, направляющихся к Небесному Престолу Божию, где приносится самая страшная Жертва – заклание Сына Божия за жизнь мира. И здесь так же движение происходит по кругу в обе стороны – для мира иного, где иное по сравнению с нашим не только время, но и пространство, в какую сторону движется циклическое время и вместе с этим потоком Божественных энергий Ангелы Божии – мы не знаем, да это и не важно.

Центральный купол в церкви Успения в Грачанице, Косово, Сербия.

Но мы знаем, что маленькая Богородица вводится во Храм – посвящается Богу именно на жертвенное служение ради всего рода человеческого.

И при сравнении этих двух композиций становится ясно, что за пищу принимает будущая Матерь Божия во Храме, – это Хлеб с небесной литургии, где с начала времен и присно приносится в Жертву Ее будущий Сын.

В Боянской церкви (Болгария) Ангел причащает Марию у некоего престола, напоминающего церковный престол того времени. Но что здесь имеется в виду – стол для хлебов предложения Иерусалимского Храма, престол Небесной Литургии или – символически – и то, и другое, и третье одновременно?

В монастыре же Хора художник (или заказчик мозаик Феодор Метохит?) посчитал мысль о причащении Младенца Марии небесным хлебом насколько важной, что еще раз повторил изображение ее, уже отдельно, на своде.

Здесь есть еще персонаж: то ли одна из дев, воспитывавшихся при Храме вместе с Марией, то ли еще один Ангел – страж.

Святая Святых в виде кивория на тонких колонках, под сенью которого восседает, как на престоле, маленькая Мария, обычно в пределах композиции Введения располагается выше, чем место, где происходит основное действие – собственно само Введение Богородицы во Храм. Так символически показана его святость, приближенность к небесам, откуда является Марии небесный вестник. Эта возвышенность часто подчеркивается также ступенями лестницы – обычно их три и более. 

*    *    *

На одной из икон на эпистилии темплона 12 в. из монастыря св. Екатерины на Синае ступеней семь – по числу небесных сфер.

*    *    *

А в храме Богородицы в Долна Каменица (Сербия) за спиной Первосвященника высится лестница, по ступеням которой (а их здесь ровно 15, точно как в тексте Пророевангелия Иакова) сейчас взлетит маленькая Мария – это Ее фигурка видна на верхней ступени лестницы, где Она уже принимает пищу из рук Ангела во Святом Святых.

По преданию, Мария бегом взбежала – буквально взлетела! – на пятнадцать высоких ступеней храма, не оборачиваясь назад, и все были исполнены удивления при виде этого – вот еще одно знамение, указывающее на особенность Марии, отличие ее от других дев, посвящаемых Богу и воспитывавшихся при Храме, которые, очевидно, с трудом всходили на эти ступени, хотя Марии было всего три года, а другие девы были значительно старше.

И, глядя на эту фреску, знающий Писание христианин сразу поймет, что речь идет также о лествице, которую увидел в тонком сне патриарх Иаков; известно, что отцы Церкви толковали это видение как прообраз Богородицы, соединившей Собою землю и небо и ставшей после Успения Царицей небеси и земли.

Сон Иакова. Монастырь Хора Зоон в Константинополе, фреска парэкклесия, 14 в.

*    *    *

И еще одна интересная параллель. Фигуры Богородицы и Ангела, обращенные друг ко другу как бы в беседе, очень сильно напоминают композицию Благовещения, которое эта деталь иконографии Введения как бы предвосхищает. Особенно это бросается в глаза на фреске Андрея Рублева в Успенском соборе Владимира, от которой, к сожалению, осталось очень немного.

Изящный разворот девичьей фигурки напоминает некоторые композиции Благовещения.

     

Киев, собор Св.Софии, фреска 12 в.

Сербия, Милешева, фреска на алтарном столбе, нач. 13 в.

*    *    *

Так же по старинке, с Иоакимом и Анной во главе процессии, изобразил Введение художник, расписавший церковь Успения на Волотовом поле под Новгородом (1363 г.).

Между группой основных персонажей и дщерями иерусалимскими – окно, источник света. В руках участниц процессии – горящие свечи. И здесь акцент делается на еще одном ветхозаветном прообразе Богородицы – светильнике или семисвечнике из Храма Иерусалимского. И сама Она, как поется в Акафисте, есть «Светоприимная Свеща».  

И вот как фреска выглядела до войны (копия) – наполненная тонким, нежным светом, воистину праздничная композиция. Пурпурный велум развевается, как лента в девичьих – или ангельских? – волосах. Интересно, что первая из дев в процессии держит кончик велума рукой.

    

*    *    *

И в связи с темой света и огня на иконах Введения, помимо светильника в Храме Иерусалимском, нельзя не вспомнить еще об одном ветхозаветном прообразе Божией Матери – Купине Неопалимой, кусте горевшем и несгоравшем, в котором явился Моисею Бог; так и Мария Дева приняла в свое лоно Огонь Негасимый – и не сгорела.

Купина Неопалимая. Церковь Богородицы Перивлепты, Охрид.

*    *    *

Я уже упоминала, что примерно до 14 в. святые родители Марии на иконах Введения шли впереди процессии и, так сказать, сдавали Дочь первосвященнику с рук на руки. Затем иконография поменялась – родители оказались в самом конце, позади сопровождающих Младенца Марию дев.

Интересно, что переходный вариант от одного типа композиции к другому сохранился на стене собора Рождества Богородицы Снетогорского монастыря под Псковом (1313 г.), где Младенец Мария изображена дважды: сначала Она еще только отошла на шаг от родителей и направляется в сторону первосвященника, а затем Она уже у входа в Храм, причем, Ее направляет, оберегает и передает с рук на руки Захарии уже не мать Анна, как на волотовской фреске, но одна из дев иерусалимских – или опять же Ангел?

  

*    *    *

Примерно такую же композицию мы видим на замечательной фреске Мануила Панселина в соборе Протатон в Карее (Афон), хотя это уже 14 в.  

Обратим внимание: здесь также некоторые из сопровождающих Марию дев имеют белые платы диаконис на голове, в том числе та, которая непосредственно подводит Девочку к первосвященнику.

 

Плащ первосвященника украшен стилизованными буквами иудейского алфавита, из чего мы можем понять, что это человек Писания. Это довольно часто повторяющаяся на византийских фресках Введения деталь.

*    *    *

Интересно, однако, что на некоторых сербских композициях первосвященник Захария изображен в клетчатом плаще, иногда даже с точками (или ромбами) внутри клеток – знакомый всем, традиционный узор, символизирующий засеянное поле, как кажется, более подходящий в качестве одеяния именно Богородице.

Посмотрим на две уникальные иконы Божией Матери.

1.    Икона «Умиление» конца 12-нач. 13 вв. из Успенского собора Московского Кремля.

2.    Икона Богородицы Парамифии 14 в., Кипр.

На обеих иконах Богородица имеет поверх мафория (необычного светло-голубого в первом случае) дополнительный плат на темени (опять атрибут посвящения?!) – темно-вишневый и серебряный, и оба плата покрыты узором «засеянное поле» – очень уместным в данном случае.

  

Однако, обычно Марию, как известно, принято изображать в одежде синего или вишневого цвета, а в символ плодородия здесь одели первосвященника – осознанно это было сделано или привычный символ в это время в некоторой степени уже утратил свой смысл, как бы стерся, а потому и оказался на старце – непонятно. Впрочем, как мы знаем, Захария был не простым служителем Божиим – он был исполнен благодати и предстоял Богу в Святом Святых в страхе Божием и благоговении, внимая гласу Божию через Духа Святого, поэтому, может быть, плащ с таким «софийным» узором на нем вполне уместен (как и на плечах Моисея и Аарона в Скинии). И это не единственный случай.

Церковь Ахилия Ларисского, Арилье, кон. 13 в.

Обратим внимание, что Храм Иерусалимский в виде условного кивория на этой фреске помещен внутрь концентрических колец голубого и синего цвета, как принято было изображать небесные сферы, сакральное пространство, а также Славу Божию – она же – благодать Св.Духа. И именно туда сейчас войдет Младенец Богородица.

Такой же клетчатый плащ на плечах первосвященника – Церковь Успения, Грачаница, начало 14 в. Художники Михаил и Евтихий.

*    *    *

Композиция Введения во Храм кисти тех же художников в церкви Иоакима и Анны («Кралевой») в сербском монастыре Студеница намного подробнее и имеет одну удивительную деталь: это очень оригинально написанный храм о семи столпах в самом центре, отдельно от Храма Иерусалимского. И хотя помещен он на втором плане, но невольно притягивает к себе взгляд молящегося.

«Премудрость созда себе храм и сотвори столпов семь…» (Притч. 9:1).

Под Премудростью святые отцы православной Церкви обычно понимали Логос – Сына Божия. Но некоторые расширяли содержание этого понятия, включая в него также Св.Дух – силу Божию и вместилище Логоса, и для этого есть основания: «Все сотворено Словом во Святем Духе сущем» (свт. Афанасий Александрийский, который, однако, если говорить точно, в отношении понятия Премудрости придерживался первого мнения, не доведя свою мысль до логического конца). Но здесь как раз и звучит мысль о том, что Мария приготовляется стать Богородицей – вместилищем Сына Божия во плоти и, стало быть, живым и зримым образом Премудрости – вместилища Логоса. 

Как видим, на этой замечательной фреске вновь звучит мотив Богородицы как одушевленного Храма Божия.

*    *    *

Напоследок византийская миниатюра из книги Гомилий Иакова Коккиновафского (нач. 12 в.), посвященных Богородице. На первый взгляд, она не имеет отношения к празднику Введения, однако, так только кажется – всё в византийском искусстве, как и в православном богословии, взаимосвязано и одно объясняется из другого.

Вот как объясняет эту необычную миниатюру О.Этингоф:

«Первой Гомилии, посвященной Зачатию Богоматери, соответствует выходная миниатюра с «Вознесением», представленным в обрамлении огромного храма (fol. 2v). По сторонам с текстами на свитках помещены пророки Давид (Пс. 46:6) и Исайя (Ис. 63:1). Богоматерь, стоя­щая среди апостолов, отождествляется с Церковью, что и подчеркнуто роскошным обрамлением композиции. Бо­гоматерь — новый храм, в котором обитает Бог, образ, известный и по экзегезе, и по литургии. Это один из древних ветхозаветных прообразов Марии, который уже в середине V в. нашел свое выражение в праздновании дня памяти Богоматери в Иерусалиме, а впоследствии — других праздников, особенно Введения Богоматери во храм. Такое толкование соответствовало различным ветхозаветным текстам (Иез. 43:27 - 44:5; Исх. 40:1—35; 3 Цар. 8:1—11), читавшимся в этот день, а также и другим (Притч. 31:29-31; Пс. 47, 86, 95, 117 и проч.)».

*    *    *

И тогда получают объяснение и русские иконы Введения Богородицы во храм: изображенные на них церкви, совершенно русские по виду, это, конечно, не столько Храм Иерусалимский, пусть даже показанный чисто символически, сколько образ Богородицы-Церкви, каковой Она становится в миг Рождества Христова. Потому и начинает с этого дня петь Православная, Новозаветная Церковь «Христос рождается, славите…»

Ярославская икона 16 в.

Новгородская икона 14 в.

И, наконец, последняя на сегодня икона – «таблетка» из Новгородского Софийского собора конца 15-нач. 16 вв. 

Огонечек тонкой свечки в руке мудрой девы, которая поддерживает Младенца Марию сзади, напоминает веретено с алой нитью. Случайно ли? Думаю, нет. Это снова отсылка к иконам Благовещения, где Мария держит в руках такое же веретено – намек на то, что из плоти и крови Ее исткалась плоть Божественного Младенца Христа.

Христос с Небес, срящите!