Гегель и теория Международных Отношений

Общая парадигма гегелевской системы

Проследим влияние философии Гегеля на теорию Международных отношений. Нагляднее всего это видно в марксизме и либерализме, а на реализм же Гегель большого влияния не оказал. Рассмотрим эту тему несколько подробнее.

Свои взгляды на политику Гегель полнее всего изложил в «Философии права» [1]. Эти взгляды основаны на его философии в целом и являются интегральной частью всей системы. Тем не менее, теория Политического у Гегеля изложена довольно оригинально, и для того, чтобы выявить блок его представлений о международной политике, следует кратко её описать.

Прежде всего стоит напомнить общую парадигму гегелевской мысли. Она строится на триадическом принципе, сформулированном Фихте: тезис — антитезис — синтез [2]. А Фихте в свою очередь почерпнул его в неоплатонической традиции. Сам Гегель выражения «тезис — антитезис — синтез» не использовал, хотя структура его диалектики постоянно вращается вокруг аналогичный триадической схемы.

По Гегелю, вначале всего стоит Идея-в-себе или субъективный Дух. Это главный тезис. Затем наступает момент отрицания. Так Дух отрицает себя самого, отчуждается и становится Природой. Дух в этом моменте отрицания перестаёт быть в-себе и становится для-Другого. Но Природа и субстанция не есть первое начало. Она — лишь момент негации. Следовательно, она негативна. Будучи негативной, она указывает на то, что отрицает, снятием и одновременно вознесением и поднятием (Aufhebung) чего является [3]. Это напряжение между двумя диалектическими моментами выступает как Дух, организующий и движущий природу. Происходит «потенцирование» слоёв внешнего бытия — от физико-механического к химическому и, наконец, к органическому. Этот процесс развёртывания духа есть ум. В человеке ум определяет сознание. 

Органическая жизнь в сочетании с человеческим сознанием определяют третий момент — отрицание отрицания или синтез. В человеке Дух вступает в свой последний виток, и движется к тому, чтобы через человека Идея смогла созерцать саму себя, а Дух стал бы Абсолютным Духом, то есть Идеей-для-себя.

Это общая картина системы Гегеля. В «Философии права» он рассматривает уже только человека и моменты его «потенцирования», диалектики движения по различным слоям самораскрывающегося духа. 

Структура мысли Гегеля в «Философии права»

Гегель начинает с абстрактного права — чисто юридического подхода, который устанавливает лицо (в смысле юриспруденции), то есть индивида. Обычное право регулирует отношения индивида с другими индивидами и с предметами окружающего мира. Так постулируется картезианская модель соотношения субъекта и объекта. Право, по Гегелю, в этой стадии обладает своей онтологией и предопределяет работу «обыденного сознания». Право как таковое есть чистая банальность, имеющая дело с абстракциями. Это конституирует интуитивные карты бытового поведения и повседневного опыта, но обладает нулевым содержанием с точки зрения философии. Таким образом, законы предшествуют государству и Политическому как таковому. В этом можно убедиться при анализе архаических обществ. Но для Гегеля важно осознать это область прежде всего на уровне понятий. Правовые отношения — это базовая абстракция, структурирующая отношения человека с окружающим миром на уровне непосредственного опыта. Право в чисто юридическом смысле — это дно человеческого бытия, его внешняя граница.

Здесь Гегель оперирует с римским правом и с европейской традицией интерпретации права в духе того, что позднее Карл Шмитт назовет «номократией» [4].

Вторым уровнем, где впервые зарождается автономный субъект, то есть начинается работа духа, является, по Гегелю, мораль (die Moralität). Тут он обращается к практическому разуму Канта. Гегель объясняет переход от права к морали как обретение человеком первой степени саморефлексии, завоевание автономии по отношению к строгой дистрибуции ролей и статусов в предыдущем логически юридическом поле. Моральный субъект не совпадает с юридическим (физическим) лицом, то есть является кем-то большим, нежели индивид. Усложняется и система отношений с другими индивидами и предметами внешнего мира. Но такую моральную личность Гегель трактует как момент ухода от общественных связей, жестко заданных в праве, в зону интериорности, то есть погружение в себя, в саморефлексию. Это жест в духе киника Диогена, скептика, отвлекающегося от общества в имя персонального созерцания. 

И лишь на следующем, третьем уровне человек вступает в область Политического, где начинается полноценная работа того, что Гегель называет «Духом» (Geist) и что является основной всего его учения. Здесь же Гегель целиком следует за Аристотелем. Отсюда и выбор термина — третью область Гегель называет «нравственностью» (die Sittlichkeit), что соответствует понятию этики (ἠθική, ἦθος) у Аристотеля. Часто представляющиеся синонимами понятия «морали» и «этики» Гегель принципиально разводит. Обычно в дальнейшем гегельянцы вслед за ним поступают также. Мораль это погружение индивида внутрь себя, первая способность отслоить свое присутствие от чисто юридической абстракции себя как лица. В нравственности же человек вступает в активную практическую форму жизни, уже отрефлектированной и завоевавшей моральную субъектность, но на сей раз решительно обращенную к тому, чтобы позволить высшему духу реализовать себя через осознанное нравственное действие. Это момент рождения общества. 

Мы переходим на третий уровень по ступеням право — мораль — нравственность (общество).

Здесь снова возникает тройственное деление. Вся область нравственности делится Гегелем на три момента: семья — гражданское общество — государство. Это точное продолжение мысли Аристотеля об этике и её развитие. По Аристотелю, политика есть часть сферы этики, так как в ней решается вопрос о должном, то есть деонтология.

Бытие-в-семье и его негация в гражданском обществе

Первый момент реализация человеком себя как семьи. Здесь впервые моральный субъект выражает свою волю через конкретное действия — принося индивидуальное в жертву семье как первой общности. По Гегелю, семья — это чисто духовное явление. В ней практически нет ничего телесного — это конкретность нравственного бытия (Sittlichkeit). В семье человек впервые утверждает себя в полной мере как дух — как содержательная и конкретная идея. Сознание и воля субъекта раскрывают себя в семье. 

Общество состоит из семьей как органических целостностей, где каждый индивид пребывает в нравственном единстве с другими членами. Здесь нет ни чисто правовых отношений (индивида с индивидом или субъекта с объектом), ни отстраненности морального субъекта. Бытие-в-семье это самопреодоление и переход от абстрактной человечности к конкретной.  

Следующий момент Гегель рассматривает диалектически, как выход из семьи в область, определенную уже существующим множеством семей, что образует гражданское общество (bürgerliche Gesellschaft). Здесь происходит отчуждение человека от органической целостности семьи, и в этом смысле это негативный момент. Гражданское общество подвергает целостный организм семьи негации. Но в отличие от права, с которого всё начиналось, гражданское общество строится уже на основании духовного конкретного действующего субъекта, проявившегося в семье. Гражданское общество в интерпретации Гегеля — это негативное явление, в которым дух отступает по видимости от своих завоеваний в семье. Этим определяется и отношение Гегеля к Просвещению, которое взяло именно гражданское общество (то есть капитализм – Bürger=bourgeois) за главный ориентир. Гражданское общество это отрицание, видимое падение Духа, но оно необходимо для следующего диалектического витка. Этим витком является преодоление гражданского общества в государстве (der Staat). 

Государство как преодоление гражданского общества

Семья — тезис, гражданское общество — антитезис. Государство (der Staat) — синтез.

Государство (der Staat) есть самое совершенное выражение Духа. В государстве член гражданского общества, осознавший себя как полноценного нравственного субъекта (ещё со стадии семьи), при этом завоевавшим себе социальную автономию (став гражданином-в-себе), на новом витке преодолевает себя через свободное социальное служение. Как в семье индивид жертвует своим бытием-в-себе ради раскрытия духа, так в государстве гражданин жертвует собой на еще более высоком уровне, превосходя себя в служении целому. Не только семье, но ещё более высокой синтетической форме воплощения духа.

На стадии государство гражданское общество (bürgerliche Gesellschaft) становится народом (das Volk).

Хайдеггер, комментируя «Философию права», проницательно замечает, что народ (das Volk) соответствует Dasein, а государство (der Staat) есть Sein (в хайдеггеровском смысле).  — Staat als Seyn des Volkes [5].

Государство (der Staat) — по Гегелю, это вершина нравственности (Sittlichkeit). Оно воплощает в себе высший горизонт раскрытия Духа. Государство и есть чистый Дух, поэтому оно разумно и обладает волей. 

В свою очередь высшей концентрацией государства является монарх. Гегель был конституционным монархистом. В фигуре монарха диалектика духа достигает своей кульминации. Все члены государства служат монарху, а монарх Идее.

И наконец, внутри фазы Духа, соответствующей государству, Гегель также выделяет три момента. Снова тезис — антитезис — синтез.

Само по себе государство (der Staat) как единый организм выступает здесь как тезис, как духовная единица, в которой достигает своего максимально полного раскрытия. Но государство не единственно. Оно одно из нескольких. Это создаёт систему международных отношений. Это снова отрицание, негация. Наличие другого государства ограничивает суверенитет первого. Таким образом система международных отношениях в цепочки моментов раскрытия духа является выражением негатива.

Этот негатив (антитезис) окончательно снимается утверждением всечеловеческой Идеи, то есть философской Империи (das Reich). В ней история достигает своего конца. И дух, пройдя все свои стадии, доходит до полного и абсолютного раскрытия. Если вначале он был как Идея-в-себе, потом стал через самоотчуждение в природе (антитезис) Идею-для-другого, то именно в мировой Империи (das Reich) он превращается в Идею-для-себя. Но Идея (ἰδέα) — это то, что видно. Когда нет Другого, чем сама Идея, её не может быть видно. Дух же как таковой есть процесс раскрытия Идеи, когда она конституирует Другого, а затем Другое созерцает Идею. Но это Другое не есть тотально Другое, оно есть сама Идея, только выраженная через Дух, становящийся из субъектного вначале объективным, а затем и абсолютным. Мировая Империя (das Reich) и есть завершение истории как истории Духа, то есть нечто финальное и абсолютное. 

Такова общая картина философской системы Гегеля. 

Приложение гегелевской модели к политическим идеологиям европейского Модерна

Из общего обзора системы Гегеля становится совершено понятно, как её можно приложить к некоторым политическим идеологиям и прежде всего к коммунизму и либерализму. 

То, что Маркс построил свою систему на философии Гегеля общеизвестно и не требует доказательств. Реконструкция истории по Марксу, хотя и привносит фактор классов в основу анализа, в целом полностью повторяет сценарий Гегеля. Единственно, что в материалистической и классовой теории Маркса, исключающей первичность Идеи-в-себе и начинающей построение своей собственной системы со второго члена диалектической цепочки — с Природы, с антитезиса, «концом истории» становится не Всемирная Империя (das Reich), а интернациональное бесклассовое общество — коммунизм. 

Однако и у Маркса коммунизму предшествует фаза капитализма, который должен прежде стать глобальным явлением. Именно на этом настаивали европейские марксисты, отрицавшие большевистскую революцию в России как пример аутентичного марксизма, а позднее троцкисты, порвавшие со Сталиным и также как и европейские социал-демократы, осудившие СССР как «извращение марксизма». Таким образом определенный аналог Мировой Империи (das Reich) предполагался и в левом гегельянстве, как предшествующий мировой пролетарской революции момент построение глобального капитализма. 

Именно так толковали Гегеля и либеральные теоретики — Кожев [6] и Фукуяма [7]. Отвергая, естественно, марксистскую революцию и классовый подход, они считали, что «конец истории» произойдёт через объединение человечества в единой глобальной надгосударственной системе. Это будет полной победой капитализма и буржуазного интернационализма. Но в отличие от марксистов они отрицали классы, полагая, что средний класс постепенно распространится на всё человечество, и равенство будет достигнуто эволюционным, а не революционным путем. Тот планетарный глобализм, который марксисты утверждают перед мировой революцией, а либералы считают уже самим «концом истории» соответствует, однако, именно гражданскому обществу Гегеля, который он рассматривал как диалектический момент, предшествующий появлению государства. Тем самым и у либералов, и у марксистов система Гегеля сбивается, качественно искажается, поскольку и те и другие отказываются признать в гегелевскому государстве форму Духа, качественно превосходящую гражданское общество. По Гегелю, нравственные индивидуумы, укорененные в семье и осознавшие негативный момент отчуждения в обществе, состоящим из многих семей, должны добровольно (а точнее под влиянием действующего в них духа) преодолеть эту фазу и через отрицание отрицания, то есть через отрицание (снятие) гражданского общества перейти к конституционной монархии. Либералы же остаются на уровне второго диалектического момента — на гражданском обществе, преодолевая семью (отсюда постепенное упразднение семьи в марксизме и либерализме), но не преодолевая преодоление, то есть капитализм и буржуазную демократию. Тем самым они остаются в области, предшествующей гегелевскому пониманию государства как такового, то есть как момента восхождения Духа. А значит, даже ориентируясь на гегелевский принцип «конца истории», они перепрыгивают важнейший существеннейший момент всей гегелевской системы — государство [8]. Гегель настаивает на том, что монархия не предшествует гражданскому обществу, но следует за ним. По крайней мере та монархия, о которой речь идет в его системе. Гражданское общество отменяет исторически монархию старого типа, о которой Гегель в системе развертывания Духа в области нравственного, вообще не упоминает. Но философской монархии, государству Духа оно именно предшествует. 

Отсюда можно сделать вывод, что и либеральное, и марксистское толкование Гегеля отклоняются от его системы в области государства и права весьма существенно, а значит их толкование «конца истории» серьёзно искажает гегелевскую мысль и не включает в себя гегелевскую онтологию государства в принципе. А у самого Гегеля именно из этой онтологии государства (der Staat) как момента восходящего Духа и вытекает смысл «конца истории». Если понимать под «концом истории» интернационализацию гражданского общества, включая или не включая в неё классовый критерий марксизма, мы полностью изменяем весь строй гегелевской философии истории, так и не дойдя до той инстанции, где происходит синтез нравственной сферы и создается философская монархия (еще не мировая империя), государство Духа. 

Гораздо ближе к Гегелю стояли правые гегельянцы — такие как Джованни Джентиле. Они ставят понятие государства как раз в гегелевский контекст и видят в нём снятие гражданского общества. Такое государство должно было быть пост-буржуазным, пост-капиталистическим.

Как ни странно близкими к Гегелю оказались русские большевики, вначале объявившие о возможности пролетарской революции в отдельно взятой стране, а затем при Сталине и о построении социализма также в отдельно взятой стране. Так и в левой версии появилась теория и практика создания пост-буржуазного государства, в котором было преодолено гражданское общество. Если считать систему, сложившуюся при Сталине, стихийной «монархией», то она вполне соответствовала бы именно гегелевской логике. 

Что такое государство Гегеля?

Итак, вот к чему мы приходим. В системе Гегеля, когда речь заходит о государстве, как кульминации нравственного раскрытия Духа, то речь идет не о всяком государстве, а именно о таком, в котором гражданское общество снято, преодолено. Именно между такими государствами — постдемократическими (конституционными) монархиями — и выстраивается система международных отношений.

Собственно в этих отношениях заложен важнейший философский момент. С одной стороны, наличие другого государства ослабляет степень философского обобщения, которого Дух достигает в каждом отдельном государстве. Наличие других государств подчеркивает недостаточность и не финальность такого выражения. Поэтому система международных отношений и представляет собой негацию. Дух в международной политике опознаёт свои границы, то есть свою форму и свою относительность. В этом состоит философское обоснование войны — это работа негативного момента. 

Но вместе с тем международная политика приобретает высочайший философский смысл, ведь именно здесь происходит развёртывания предпоследнего акта, за чем следует достижение «конца истории», то есть окончательное оформление Духа, становящегося абсолютным. Поэтому нет ничего более глубокого и осмысленного, чем процессы, которые протекают в международных отношениях на этой диалектической стадии. Международные отношения представляют собой именно момент Духа, причём настолько решающий, что в нём разыгрывается судьба того, каким образом и на основе какого государства будет выстраиваться последняя Империя Духа (Reich).

Здесь мы приближаемся к апофеозу самой нравственной области, к её вершине. Вся история, по Гегелю, есть движение к этой цели — к Мировой Империи (das Reich) смысла, а международные отношения примыкают к этому вплотную. Это — момент, на который будущее отбрасывает свою самую густую тень (adumbratio Гуссерля).  

Примеры квази-гегелевских государств в ХХ веке

Ранее мы видели, что ни коммунистическое, ни либеральное прочтение Гегеля не могут нас привести к такому толкованию международных отношений, так как у них отсутствует теория постдемократического государства. Однако, если мы обратим внимание на ХХ век, то увидим, что на практике в мировой политике мы имели дело по сути именно с такими образованиями. 

СССР в сталинской версии представлял собой «постбуржуазную Империю». Страны Оси, также постдемократические, по своим теоретическим обоснованиям ближе всего стояли к собственно гегелевской философской монархии, и даже либеральные режимы Запада — прежде всего Англия и США не ослабили свою государственность, а — пусть и под давлением прагматических обстоятельств — напротив, создали сильные и централизованные политические системы. Если это замечание справедливо, то мы можем предложить гегелевское прочтение международных отношений в ХХ веке. Основные события в этой области в таком случае приобретут яркое и глубокое философское измерение. Им можно считать три политические идеологии, которые стали осями соответствующих блоков — либерального, советского и националистического. Накануне финального разрешения Духа в Мировой Империи (das Reich) три идеологии, опираясь на государства-носители, схлестнулись между собой в битве за «конец истории».

ХХ век и симулякры государства

В концу ХХ века можно было подводить итоги этой столетней конфронтации и интерпретировать международные отношения следующим образом. Вначале союз СССР (левые гегельянцы) и буржуазной Империи (в лице англосаксов — условно либеральных гегельянцев) нанесли поражение странам Оси (Третьему Рейху Гитлера и фашистской Италии Муссолини), то есть правым гегельянцам. А затем в ходе «холодной войны» окончательно победили либералы, и показательно, что Фукуяма пишет свой либерально-гегелевский манифест о «конце истории» сразу после падения мировой социалистической системы. Это совпадает с однополярным моментом, и действительно, в 90-е годы ХХ века складывается впечатление, что «Мировой Империей» станет либерально-демократический режим, сложившейся в мощнейшей и не знающей равных американской сверхдержаве и её либеральных сателлитов в Европе и Азии. 

Но именно здесь мы и столкнулись с самым серьёзным противоречием. На первый взгляд, победило либеральное прочтение Гегеля, которое было в своих основных чертах подробно представлено в работах Кожева. Здесь же большую роль сыграли американские неоконсерваторы, которые были выходцами из троцкистской среды, а значит, были глубоко проникнуты гегельянством. В оппозиции сталинской линии «красной Империи», в их глазах слишком тесно сопрягшейся с русским духом и русской идентичностью, в чём они видели предательство интернационализма, американские троцкисты встали на сторону либеральных глобалистов, чтобы помочь им завершить построение буржуазного капиталистического общества в планетарном масштабе, добиться полного упразднения наций, рас, религий и любых локальных идентичностей, и тем самым, создать предпосылки для реализации мировой пролетарской революции строго по заветам Маркса, не опасаясь больше попасться в ловушку сталинского национал-большевизма, который в их глазах был лишь «разновидностью национал-социализма». Мировая революция была отложена до полной победы мирового капитализма.

Но тут появляется существенное соображение: находясь на уровне гражданского общества и не осознав (в отличие от правых гегельянцев, более верных собственно самому Гегелю и его системе) философского значения государства как момента выражения Духа, либеральные гегельянцы не могли в полной мере соответствовать финальной Империи и претендовать на то, что мировой либерализм в форме глобализма является венцом раскрытия Духа для самого себя. Тем более, что духовные предпосылки гегелевской системы формально отрицались марксизмом и не играли большой роли для либералов. Но если в истоках системы зияет чёрная дыра, то с ней-то и должна была столкнуться либеральная цивилизация в момент своего высшего торжества. И довольно последовательный либеральный гегельянец Александр Кожев не случайно такое большое внимание уделял теме смерти, негативности и ничто у Гегеля [9]. Стоит прочесть гегелевскую систему глазами атеиста (а атеизму Кожев посвятил свое фундаментальное исследование [10]), и финальная Империя Духа (das Reich) превратится в спорадический триумф планетарного нигилизма.

Именно это и произошло на переломе эпох, и было отмечено первым ярким ударом по США со стороны радикального ислама в символический момент падения башен-близнецов Мирового Торгового Центра в Нью-Йорке. С точки зрения философии международных отношений в гегелевской модели, 11 сентября 2001 года было ключевым моментом всего ХХ века. Вместо победившей Мировой Империи перед человечеством стала разверзаться бездна ничто. 

Таким образом, здесь надо было перевести строку и попытаться переосмыслить в гегелевском ключе всё произошедшее и то, чему отныне надлежало произойти в соответствии с основополагающей логикой Гегеля. 

Гегель и политическая карта первой трети XXI века

Если применить аутентично-гегелевскую трактовку моментов развёртывания Духа к ситуации, сложившейся в первой четверти XXI столетия, то мы получаем следующую картину. События ХХ века при всём относительном сходстве с формированием трех философских (то есть идеологических, построенных на Идее) государствах — либерализм, сталинизм и фашизм — на самом деле, были не подлинным моментом международных отношений как антитезиса полноценному государству и предвестием синтеза, а перевернутым миром (verkehrte Welt), расположенным не над гражданским обществом, а под ним. Эти три лагеря не были гегелевскими государствами в полном смысле слова, а значит, они оставались на уровне — пусть искаженного — гражданского общества. Собственно говоря, сама победа именно либерализма в лице США и англосаксов и указала на это обстоятельство. Победила не Империя, а недогосударство либерально-демократического буржуазного толка (Not-Staat, aussere Staat или пред-государство, vor-Staat [11]). Глобализм это не момент триумфа Идеи, обнаруженной в финальном моменте развёртывания Духа, это доработка Просвещения, которое было слишком поспешно свёрнуто в государственные формы. То есть мы находимся не в моменте гегелевских международных отношений, логически следующем за созданием постдемократическогогосударства, а до него, в состоянии предшествующем появлению полноценных философских монархий.

Международные отношения, которых ещё никогда не было

Вот тут-то и открывается всё значение Гегеля для Теории Многополярного Мира. 

Во-первых, идеологические государства ХХ века, сражавшиеся между собой, следует признать не тремя формами Идеи, а симулякрами, то есть искажёнными версиями, предшествующими истинному оригиналу. Это тени из будущего (адумбрации по Гуссерлю), отброшенные подлинными философскими монархиями, в которых Духу ещё только предстоит воплотиться. Победа либерализма в 90-ые годы не была финальным аккордом международных отношений, потому что гражданские общества в настоящие народы пока ещё не сформировались. 

Народ, по Гегелю, появляется тогда, когда преодолевает гражданское общество, то есть капитализм. Но ни СССР, ни центрально-европейские страны Оси по-настоящему капитализм не преодолели. Поэтому победа либералов просто сделала момент гражданского общества — то есть до-государственное, до-философски-монархическое состояние — всеобщим. А значит, это был не «конец истории», а лишь подготовка человечества к следующей фазе — фазе настоящих государств.

Многополярный мир и призван стать таким переходом к следующему моменту нравственного порядка, когда появляется новый человек — человек философского государства, не отказывающийся от семьи, но напротив, укорененный в её этический структуре, продлевающий и экзальтирующий её вверх — в направлении философской монархии. Полюсами многополярного мира должны стать именно такие философские монархии с опорой на народ, складывающийся через преодоление разобщенного атомизированного гражданского общества. Поэтому собственно международных отношений, как второго диалектического момента на пути к Мировой Империи (Das Reich), мы ещё не прошли. Он впереди. 

Более того, пока ещё в полной мере не появились и полноценные государства в гегелевском смысле. К созданию философской монархии сегодня ближе всего Китай и Россия, отчасти в этом направлении движется Индия. Но ключевым моментом будет необходимая диалектическая мутация Запада, когда и там вместо либеральной псевдо-Империи возникнет настоящая государственность, а не либеральный Not-Staat, как сегодня. Это понял даже такой либерал-гегельянец как Фукуяма, признавший, что его версия «конца истории» провалилась, и провозгласивший ориентацию на «государственное строительство» [12]. Но для убеждённого либерала трудно понять философскую ценность преодоления демократии и перехода к вертикальной организации монархии. Поэтому попытка по-настоящему создать нечто подобное гегелевскому государству и в то же время сохранить либерализм и гражданское общество, пусть в видоизмененной форме, заключает в себе неснимаемое противоречие. Теоретики и тем более практики настоящего государственного строительства на Западе ещё ждут своего часа.

И лишь тогда, когда многополярный мир будет более или менее выстроен, то есть когда в мире возникнет опредёленное число полноценных философских постдемократических (конституционных) монархий, иллиберальных иерархических государств, выстроенных в соответствии с основами нравственного момента и под прямым влиянием Духа, тяготеющего к полному и абсолютному самовыражению, мы перейдём к следующей диалектической фазе, впервые по-настоящему соответствующей тому, что Гегель понимал под «международными отношениями». И только с той позиции погружения в многополярный мир мы сможем в предельной перспективе бросить взгляд в конечное будущее и составить — пусть предварительное — представление о том, чем будет истинная финальная Империя Духа (das geistliche Reich), то есть всечеловеческая Идея, достигшая своего совершенного выражения, а значит, «конца истории». 

Влияние системы Гегеля на немецкую политику

В учении Гегеля о государстве ключевым является его диалектическое соотношение с гражданским обществом. Здесь стоит обратить внимание на эпоху, в которую писал Гегель. Французская революция и Просвещение отчетливо противопоставили гражданское общество старым монархиям. Капитализм и буржуазная идеология активно наступали во всех европейских странах. В этот период Гегель и создаёт «Философию права», где обосновывает метафизический и диалектический статус государства. У него речь идёт не просто о государстве, куда включались бы старые европейские монархии, но о новом государстве, представляющем собой именно философское понятие. В этом он сближается с Платоном. Истинным государством является только то государство, которое учреждается и управляется философами. Гегель настаивает, что такое философское государство возможно только после гражданского общества. До гражданского общества государство является органическим и имманентным, в нём отсутствует в полной мере самосознание, необходимое для области нравственности. А само гражданское общество способно утвердить государство лишь внешне (ausserе Staat [13]), как «ночного сторожа», судьба которого отмереть, когда гражданское общество сможет обойтись без него (идея Локка).

Чтобы прийти к философскому государству, рациональное и волевое гражданское общество — моральное в смысле Канта и уже нравственное, то есть опирающееся на семью (все это в снятом виде присутствует во втором моменте диалектики нравственного) — должно решиться на самопреодоление. Не в смысле Гоббса под воздействием обстоятельств (таково как раз старое государство), а по доброй воле – как показатель нравственного зреления и философского прозрения. Новое государство должно быть актом самоотречения либеральной буржуазии от самой себя, то есть преодоление капитализма, его снятие. И после того, как гражданское общество в государстве упразднено, к нему больше не может быть возврата. Буржуа передает власть философскому монарху, в котором и раскрывается в полной мере нравственная идея.

Гегель писал свои труды накануне появления Германской Империи на базе Пруссии под началом Гогенцоллернов. Собственно в отличие от Австро-Венгрии Габсбургов Второй Рейх и должен был стать историческим выражением гегелевского нового государства. Гегельянцы так и восприняли создание Бисмарком Германской Империи. И заслуга Гегеля в метафизическом обосновании, философско-профетическом выкликании этой Империи на первых порах признавалась всеми. Прусский дух, тщательно разразобранный Шпенглером [14], как раз это и подчёркивал: в Германской Империи принцип воинского служения отменял буржуазный индивидуализм.

В такой ситуации всё решали международные отношения, ведь, по Гегелю, после своего утверждения философское государство вступало в следующий за образованием государства диалектический момент — в систему международных отношений. Тем самым, международная политика и приобретала своё философское содержание. 

Первая мировая война была кульминацией проверки Германии на её место в диалектике Духа. Новое государство Германская Империя Вильгельма II Гогенцоллерна и старое государство — Австро-Венгерская Империя Габсбургов (в котором гражданское общество не только не было снято, но процветало) схлестнулись с либеральной Антантой, к которой по полному философскому недоразумению и вопреки всякой логике примкнула предбуржуазная Российская Империя. Итог известен. 

Но с философской точки зрения важно следующее: Второй Рейх не стал в полном смысле слова философским государством, и это открылось, когда после поражения Германии в Первой мировой войне немецкое общество снова скатилось в либерализм. Веймарская Республика была типичным гражданским обществом, в котором постепенно растворялись остатки Второго Рейха. Следовательно, это гражданское общество по-настоящему не было преодолено, а Германская Империя в сравнении с образцом гегелевской формы оказалась симулякром.

Симулякром оказалась и вторая попытка учреждения пост-буржуазного государства при Гитлере. Национал-социализм — по крайней мере, «духовный национал-социализм», о котором упоминал Хайдеггер — осмыслялся в некоторых философских кругах как ещё одно усилие превратить гражданское общество (на сей раз Веймарской Республики) в народ и построить философское государство. 

И снова международная политика была столкновением Третьего Рейха, претендовавшего на статус философского государства, с либеральным лагерем, к которому примкнул Сталин. С точки зрения марксистской теории, СССР был выражением постбуржуазного — но гражданского! — общества, а на практике сталинский строй больше напоминал снимающую капитализм модель этического государства, то есть версию гегельянства. На месте правящих философов в СССР стояли идейные большевики. Эту идеократическую особенность советского режима прекрасно осмыслили русские евразийцы [15]. Снова противоестественный альянс в международных отношениях (буржуазии и антибуржуазии), и поражение Германии. 

После этого Германия рухнула в гражданское общество и утратила всякую субъектность, а потом и расплавилась в Евросоюзе и глобализации.

Что это означает с точки зрения Гегеля? Только одно: ни Второй, ни Третий Рейх не были философскими государствами. Они принадлежат эпохе Просвещения, которую при всем желании оказались не способными преодолеть. Как бы далеко они ни заходили в преодолении гражданского общества, капитализм не давал им возможности по-настоящему перейти к следующей исторической фазе развёртывания Духа. Это были не новые государства с идеей-правительницей, а лишь неудавшиеся попытки такое государство основать. Поэтому мысль Гегеля относится не к описанию прошлого, а к прозрению в будущее. На Западе до сих пор нет государства в гегелевском смысле, и широкое распространение либерального глобализма и параллельно упразднение традиционных государств в Европе лишь подчёркивают это. 

В терминах нравственной системы Гегеля на Западе пока так и не создано того, что должно было бы носить название «государства». А значит, международные отношения пока ещё не приобрели той философской нагрузки, которая появляется лишь при приближении вплотную к «концу истории» — то есть к Мировой Империи Духа (das geistliche Reich) и всечеловеческой Идее. 

Многополярность: наступление будущего

Многополярный мир в настоящей своей фазе представляет собой первые системные попытки преодоления гражданского общества, которое сегодня воплощено в глобальном распространении капитализма и либерализма. Иллиберальные тенденции в полюсах многополярного мира — в Китае, России, исламском мире и т.д. — являются первичными признаками движения в сторону нового государства, по Гегелю. Здесь речь идет о диалектическом движении по снятию капитализма. В Китае это акцентировано более отчётливо, в России менее. Ряд исламских идеологов понимает это довольно ясно. Иными словами, мы стоим на пороге появления государств в их гегелевском понимании. 

Пока Запад отождествляется с гражданским обществом и полностью остаётся в рамках Просвещения и либеральной идеологии, о государстве в гегелевском смысле и говорить не приходится. Поэтому все попытки Фукуямы обосновать новое «государственное строительство» не далеко ушло от теорий Локка или Вольтера о роли просвещенных правителей, которые должны подготовить общество к демократии. По Фукуяме, современные политические режим Запада не совсем справились с этой функцией, поэтому необходим подготовительный период олигархического правления просвещенных либеральных элит — меньшинств. Но всё это лишь для ещё более эффективной имплементации нормативов гражданского общества в планетарном масштабе, а никак не для его преодоления. Значит, о гегелевском государстве и речи не может идти. 

Но при этом нельзя исключать, что в ответ на укрепление иллиберальных полюсов в лице незападных государств в какой-то момент Запад и сам обратится к иллиберальному горизонту. Пока это периферийные тенденции, мгновенно купируемые диктатурой либерализма. А значит, пока Запад не находится в стихии международных отношений в гегелевском понимании, поскольку еще даже не вышел на уровень государства. Но актуальность этого нарастает и первыми отблесками являются вспышки крайне правых течений как в Европе, так и в США. На периферии западного мира это проявляется в поддержке Западом таких расистских прокси как Украина или Израиль. В принципе, Израиль, будучи региональным явлением, представляет собой макет того, чем мог бы стать Запад, если бы вступил на путь преодоления гражданского общества в направлении определенной иллиберальной идеократии. Но это все же не проект будущего, а скорее, отблески европейского национализма и даже расизма, которые были допущены Западом в Израиле в силу морального соучастия в страданиях евреев в нацистскую эпоху. 

Однако это обращение к государству в гегелевском смысле потребует от Запада полного отказа от либерализма, его осознанного преодоления. И пока этого не произойдет, Запад как цивилизация будет оставаться на предыдущем витке (на уровне Not-Staat), что само по себе может привести к его стремительной деградации по сравнению с полноценным государственным строительством других полюсов. 

Международные Отношения и Апокалипсис

Соотнесём теперь гегелевское прочтение многополярного мира с тем, как описывает эпоху, непосредственно примыкающую к концу времен (то есть к «концу истории» Гегеля), христианская традиция.

Собственно финал истории, который для Гегеля есть завершение цикла самопознания Духа, становящегося абсолютным, христианство понимает как Второе Пришествие Христа и нисхождение на землю Небесного Иерусалима, описанные в Апокалипсисе святого Иоанна Богослова. Это — появление нового неба и новой земли. Только так может быть достигнуто настоящее полноценное единство человечества — в момент воскресения мёртвых и Судного Дня. Собственно под Империей Духа (das geistliche Reich) вполне можно понимать Царство Небесное (das himmliche Reich) или Царство Божие (das Gottesreich). Так как Гегель видит в политике и в истории развёртывание именно Духа, то такое соотнесение вполне уместно и лучше проясняет мысль и всю систему Гегеля, который был христианином и безусловно строил свою теорию на христианской основе (хотя и не всегда достаточно подчёркивал это). Именно такое прочтение будет ближе всего к самому Гегелю по ту сторону секулярных, атеистических и материалистических толкований в левым гегельянстве и у либералов. 

Если это так, то и международные отношения между государствами, непосредственно предшествующие явлению Нового Иерусалима, также логично было бы поместить в контекст Апокалипсиса. Возможно, государствам Гегеля в таком случае буду соответствовать образы ангелов, участвующих в апокалиптической драме, а также фигуры зверей — морского и сухопутного, которые отчётливо напоминают Левиафана и Бегемота из книги Иова. Показательно, что Гоббс выбрал в качестве главной метафоры для описания своего государства именно Левиафана. Карл Шмитт в своих геополитических текстах отождествляет Левиафана с морским могуществом  (Sea Power), а Бегемоты с сухопутным могуществом (Land Power) [16]. Они в свою очередь соотносятся с Британией и США (морское могущество, страны НАТО, атлантизм) и Россией (сухопутное могущество, Евразия), то есть с двумя полюсами многополярного мира. 

Если соотнесение некоторых фигур Апокалипсиса с государствами многополярного мира опирается на устойчивую традицию в политической философии и геополитике, то в силу духовного измерения гегелевской теории, а ведь для него история и ее диалектика есть именно развертывание моментов Духа, можно предположить, что в апокалиптической действительности не только зверь Моря и зверь Суши могут олицетворять государства, но и другие фигуры — прежде всего Ангелы, которые описаны как армии, войска, ведущие битву с противоположными армиями демонов, находящихся под началом сатаны. Армия есть функция государства, и небесное воинство, равно как и силы ада также вполне соотносимы с государствами, поскольку армия есть одна из ярчайших характеристик государства как такового. 

В таком случае можно рассмотреть события, описанные в Апокалипсисе, как символическую карту международных отношений в финальную эпоху, непосредственно предшествующую «концу истории», то есть концу времен.

Такое толкование вполне вписывается в теорию самого Гегеля, не бывшего ни атеистом, ни материалистом, но напротив, христианином. Но тут следует отметить главное: полюсами многополярного мира являются государства в гегелевском смысле, то есть такие образования, в которых фундаментально и необратимо преодолено гражданское общество, то есть капитализм, буржуазный строй и либеральная идеология. Только в ходе снятия либерализма как отрицания отрицания происходит становление государств. И это указывает на то, что несмотря на все признаки близости Апокалипсиса, которые особенно наглядно видны именно в западном либеральном обществе, человечеству предстоит еще один цикл, причем по значению и смысловой нагруженности, намного превосходящий все предыдущие. А система международных отношений многополярного мира в силу их близости к завершению мировой истории оказываются наделенными колоссальным значением с точки зрения истории Духа. Собственно апокалиптические образы Ангелов и демонов и указывают символически на прямое и открытое участие духов (небесных и подземных) в кульминации мировой истории. 

Таким образом многополярный мир оказывается не формой устойчивого и беспроблемного существования, но предельно интенсивным моментом мировой истории, динамичным, предельно содержательным и решающим в отношении самых глубоких последних исторических смыслов.