Империя как Идея

Александр Дугин: Сегодня мы обсуждаем с Вами очень важное событие для интеллектуальной жизни всей нашей страны. Выход Вашей программной книги под названием «Империя». Фактически, это не только историческое обращение к истокам имперской идеи, но одновременно и важнейшее и весьма актуальное пояснение ситуации, в которой мы находимся сегодня.  Одновременно это и описание будущего с точки зрения той фундаментальной идеи, той фундаментальной реальности, которой является Империя.

Это только первый том из трехтомника, остальные тома, насколько я знаю, уже готовы и написаны, они ждут своего часа. В следующем году они также будут опубликованы. Я предлагаю Вам поговорить о смыслах этой важной – ключевой для нашего времени, на мой взгляд – работы.

Думаю, не стоит задавать банальные вопросы: как Вам писалось, как Вы решились подойти к исторической и философской публицистике, нон-фикшн, связанной с этой важнейшей темой и т. д., а поговорить о самом главном – о смыслах.

Итак, как Вы определяете Империю? Что такое Империя, которой посвящена Ваша книга?

Константин Малофеев: Я отвечу Вам сначала при помощи лозунга, а потом дам более научное определение. Лозунг таков: Империя – это наше прошлое и наше будущее. Мы не можем не быть Империей. Империя – это и есть мы. И это то, что нас отличает от других народов. Русские создали самое большое государство в мире. И русские создали государство, у которого есть Миссия. Мы знаем это, потому что мы сами русские, мы чувствуем это, даже если не читали моей книги. Таков лозунг. А с точки зрения научного аппарата, я хотел уйти от негативной коннотации, которая уже давно преследует слово «Империя». Сначала Ленин, потом другие социал-демократы, либералы ХХ века заклеймили «империализмом» западный колониализм. А затем это клеймо поставили и на слово «Империя», священное слово. Потому что Империя существует в мире тысячи лет. Задолго до того, как появились современные европейские колониальные державы – Франция, Англия и так далее, которые и назвали «империями», а деятельность их – «империализмом». Кстати, обозвали незаконно, о чем я пишу в своей книге. Именно с тех пор Империя приобрела такое негативное звучание, стала пониматься как нечто расово дискриминирующее, как метрополия, которая выкачивает из колонии все, что можно. И, в конце концов, символом сегодняшней «империи» для массового читателя стали Соединенные Штаты Америки. Потому что, мол, это самое большое государство мира. Такой подход в корне не верен. Империя с древних времен – это Царство царств. Это не царство одной национальности. Это всегда многонациональное, объединяющее много государств государство. Царство царств, во главе которого стоит Царь, или Император, как он называется со времен Рима, который дает ответ только Богу. Бог, как сила, устанавливающая Имперское государство, обязателен. Без Бога нет Империи, нет Миссии. И это третий признак. Наконец, есть четвертый, пятый, шестой, седьмой, которые рассмотрены в моей книге. Сейчас же назвал вам самые главные. И вот эта богоустановленность Империи и делает ее Катехоном, удерживающим началом – в смысле, о котором говорит апостол Павел: «Пока не будет отнят от среды удерживающий, не случится тайное беззаконие». Мир не станет жертвой зла, пока существует Империя.

А. Д.: Это очень важное определение. С одной стороны, Вы говорите, что мы, русские, интуитивно знаем, что такое Империя, имеем внутренний опыт Империи, через наше историческое прошлое, через наше настоящее, через наши надежды. А с другой стороны, первый том Вашей работы посвящен совсем не России. Он посвящён Шумеру, Аккаду, Ассирии, Вавилону, Персидской Империи, государству Александра Великого, Римской Империи. Затем переходите к христианизации Рима и заканчиваете первый том падением Константинополя. Чем обуславливается необходимость погружения в столь далекое от нас прошлое? Почему именно там Вы ищете ответы на наиболее актуальные вопросы?

К. М.: Это наше наследие. И складывается ощущение, что кто-то спрятал наше наследие, унес в какой-то пыльный подвал, запер в сундук на кучу ржавых замков – и спрятал. И после этого рассказал нам, что случилась революция, что мы дети не своих родителей. А некоторые деятели вообще нам объясняют, что мы возникли в результате событий 1991 года. До нынешних поправок в Конституцию рассказывалось, что у нас молодое государство, которому 30 лет. Мне кажется, даже те, кто об этом говорят, сами до конца в это не верят. Очевидно, что между 1989-м и 1992-м годами ничего фундаментального не произошло. Да, что-то изменилось в политической системе. Но политическая система – это пыль на фоне вечности. Как могут меняться юридические формулировки – не имеет значения. Имеет значение дух народа. Логос, как Вы его определяете. С этой точки зрения, нам, русским, далеко не 30 лет.

А до этого нам 70 лет твердили, что мы возникли в 1917 году. Но мы знали, что это не так. Потому что мы говорили на русском языке, который уходит корнями в древность. Наши города, в которых стояли храмы (иногда без главок, потому что в Советском Союзе из них делали мастерские), – гораздо древнее. Наши улицы, наши города, наша культура, литература и музыка возникают значительно раньше 1917 года.

Но мы не возникли и в тот момент, когда Россия объявила себя Империей, 300 лет назад, при Петре Первом. Мы не возникли и тогда, когда юный Иван Грозный в 1547 году впервые объявил себя Царем, по законам и обрядам Империи Нового Рима – Константинополя. Мы не появились впервые на свет, когда Владимир Креститель крестил Русь. И мы не возникли из-за того, что нас благословила Орда отколоться от нее и, соответственно, стать наследниками этой татарской традиции. Мы – гораздо древнее.

В тот момент, когда Владимир крестил Русь, а Иван Грозный надел царский венец на голову, мы стали прямыми наследниками Империи Нового Рима, как они сами себя называли, а мы сейчас называем их Византией. А они были продолжением Римской Империи. Которая, в свою очередь, была продолжением Империи Селевкидов. А Империя Селевкидов происходила от Империи Александра Македонского, персов. И то, о чем мы говорили, это все одна и та же Империя. Человеческая история интереснее «Игры престолов», интереснее «Властелина Колец». Она тоже полна персонифицированных смыслов. История отнюдь не борьба сил и отношений. История – это конкретные люди. Цари, герои, святые. Уходящая в древность Империя – это наша цивилизация. Но также в книге я говорю и о другой, враждебной нам цивилизации.

А. Д.: Мы сейчас к враждебной нам цивилизации и перейдем. Я хотел прежде акцентировать только один момент. Это обращение к архаической древности, к экзотическому Шумеру, к Ассирии, Саргону, Нововавилонскому царству, Навуходоносору служит не просто историческим курьезом. Вы прослеживаете антологию Вечной Империи, описываете Империю как Идею, по сути, ведете речь о Вечной Империи, чьими наследниками являемся и мы сами, русские. Вот это очень важно. Это смещение представления о нас самих, о нашей идентичности, о нашей миссии, в глубину времен, в область изначальных смыслов и вечных идей. Мне кажется, в этом и состоит фундаментальность – и одновременно актуальность – Вашей работы. О Царской Империи, о Византийской Империи мы знаем. Да и то, кстати, не так много, как должны. Но настолько полного и обобщающего описания всех этапов исторического проявления Имперского начала, Имперской Идеи, учения о вселенском Царстве царств, я, честно говоря, не знаю.

Теперь еще очень важный момент. Как известно, смысл какого-то высказывания, какого-то термина, а мы говорим сейчас об Империи, открывается более полно и по‑настоящему тогда, когда чему-то противостоит. Как нет политики без пары «друг»/«враг» (по К. Шмитту), как нет социальной идентичности без «мы» и «они» (we‑group/they-group – по У. Самнеру). В этом основа политологии, социологии, антропологии. И даже в более общем контексте, в логике высказываний, все делится на утверждение и отрицание. При этом отрицание не менее важно, чем утверждение. Соответственно, если Вы говорите об Империи как тезисе, что является ее антитезисом? Когда, как рано этот антитезис появляется в истории? Возник ли он в Новое время – или же имеет древнюю историю?

К. М.: Нет, он очень древен, рассматривается прямо в первом томе. Для нас этот антитезис более ясен, потому что мы живем в цивилизации победившей антиимперии. Я ее не называю в книге «антиимперией», но, безусловно, она таковой является. Это мир олигархии. Это мир транснациональных интернет-корпораций. А в ХХ веке он был персонифицирован банкирами, владельцами Федеральной резервной системы, в XIX веке – масонами. Но все эти явления имеют гораздо более глубокие корни. Более глубокие корни – это цивилизация денег. Это цивилизация, в которой отнюдь не служение является ключевым словом. Можно подобрать близкие по смыслу слова: служение, долг, честь. Это основные качества Империи. А цивилизация денег, прибыли, наживы, личного успеха, потребительства – это все, что относится к современной, к сожалению, цивилизации и к антицивилизации.

Это было очень важным для меня. Потому что, во-первых, я инвестиционный банкир с 20-летним стажем. И я жил в той цивилизации. Я знаю, как она устроена. Я – восставший жрец Маммоны. Я знаю, как устроен этот мир. Поэтому мне и представляется, что в своей книге я просто обязан его показать изнутри. Это очень важно. Потому что многие прекрасные, глубочайшие философы, исследователи, как Тихомиров, например, и наши современники, которые пишут про эту цивилизацию зла, будучи православными людьми не понимают, как она устроена до конца внутри, потому что они там не были, она для них враждебна. Я в ней был. И поэтому я знаю, как она устроена на самом деле.

Так вот, очень важный тезис заключается в том, что, во-первых, в мире нет ничего нового. То, что мы сейчас видим, не возникло в Новое время. Ренессанс, или возрождение того, что я называю Ханааном – а мы сейчас дойдем до самого Ханаана, – возникло из Венеции, средневековых республик Италии. А они, в свою очередь, наследовали всемирную международную сеть Рахдонитов – так называли еврейских купцов Средних веков. А они, в свою очередь, возникли из Карфагенского Ханаана. Потому что Карфаген был колонией Тира, а Тир – это уже природный Ханаан. Ханаан – это то, что греки называли Финикией. А Ханааном он называет сам себя, и так он называется в Ветхом Завете и Библии.

Так вот, Карфаген – это величайшая из колоний Ханаана, которая, к моменту битвы с Римом, являющимся безусловным олицетворением Империи, была больше для тогдашнего мира, чем сегодняшние Соединенные Штаты Америки.

До двух третей золотого запаса тогдашнего Древнего мира сосредоточено было в Карфагене. Это было огромное, великое государство. Рим его сокрушил. Это была борьба между Империей и Ханааном. Чем отличался Ханаан? Ханаан отличался не только тем, что нам сейчас глорифицируют в окружающем нас мире. Успех. Соответственно, тяга к тому, чтобы жить для себя. Культ потребительства. Что мы сейчас и видим вокруг себя. Но есть вещи, которые нам кажутся нормальными, а они таковыми не были в Империи наших предков. Например, кто является нашими героями? Шоу-бизнес и участники списка Forbes. Можно себе представить, чтобы в Российской Империи, или в Московском Царстве, или тем более в Константинополе – Новом Риме эти деятели, богачи, например, местный какой‑нибудь купец или ювелир, были на самом деле теми, кто диктовал мнение общественности? Нет, конечно. Этими людьми были святые, настоятели монастырей, которые являлись действительными светочами для своего времени, цари и герои. Вот кто были героями Империи. А нашими героями, в цивилизации Ханаана, являются представители шоу-бизнеса и богачи. Это возникло в Ханаане, и было даже в Вавилоне. А произошло это в тот момент, когда слабину дала монархия, на которой зиждется наша имперская идея. И впервые в Вавилоне, о чем я пишу в своем первом томе, монархия уступила олигархии. Олигархи свергли монархию, ввели потрясающий обряд: монарха публично унижали раз в год в Вавилоне. Чтобы он не забывал, что существуют олигархи, которым он служит. Это и является ныне идеальным устроением государства. Когда президент Соединенных Штатов, Ханаана наших дней, унижен шоу-бизнесом и богачами. Трамп был свергнут два года назад незаконно. И ничего не мог с этим сделать. Потому что, на самом деле, не он правит. И все это берет начало в Древнем мире. И это – самое интересное. Потому что судьбы Империи и Ханаана идут параллельно друг другу, а история разворачивается в бесконечной борьбе этих двух начал.

А. Д.: На мой взгляд, это – удивительный вывод. Меня это поразило в Вашей работе. Тут сталкиваемся с такими парадоксальными на первый взгляд явлениями – с современностью, с современным миром, который Вы обнаруживаете уже в Ассирии, Вавилоне и Шумере, то есть много тысячелетий тому назад, и одновременно уже в нашей реальности, сегодня, в XXI веке, мы имеем дело все с той же Империей: оказывается, имперская идея, имперская антология, бытие Империи по-прежнему живы и актуальны. Получается, что история – это не просто постоянная смена смыслов, процесс непрерывного становления, накопления все новых и новых данных, а борьба двух вечных начал. Кстати, очень сходный метод описания противоборства двух метацивилизаций мы встречаем в геополитике. Там противопоставляется цивилизация Моря (Sea Power) и цивилизация Суши (Land Power). Вы же в своей книге противопоставляете вечную имперскую Идею вечной олигархии или Империю как таковую – Ханаану. Здесь сами собой напрашиваются параллели с геополитикой, потому что Рим и Карфаген или Спарта и Афины служат базовыми геополитическими метафорами, начиная с Маккиндера. Морская цивилизация, Атлантическая цивилизация – это наследники Афинской демократии и Карфагена, того самого, которому Вы уделяете в книге такое большое внимание. А Рим, Империя – это сухопутная цивилизация. Этот синхронизм, на котором основана методология Вашего изучения Империи, постулирующая синхронизм, одновременность, или даже вечность двух противоборствующих начал, соответствует и геополитическому подходу, и теории Логосов в «Ноомахии».

Теперь очень важный аспект. Когда мы говорим об Империи, следует постоянно удерживать в сознании, что ее антитезой является олигархия. Определяя сущность Империи в сравнении с олигархией, Вы говорите: служение против индивидуализма. Империя, по Вашему мнению, это – верность, честь, святость. Это все нагруженные колоссальным смыслом понятия. Святость, монашество, духовность против материального обогащения, наслаждения. Фактически складывается такая картина: верх против низа – то, что тянет нас вверх, против того, что тянет нас вниз. Империя, в Вашем определении, это всегда именно Миссия, нечто большее, чем обычные рациональные и прагматические цели общественной организации. Не могли бы Вы подробнее поговорить об этой имперской Миссии? Об этой, если угодно, вертикали Империи, которая является в Вашей книге одним из самых главных ее признаков.

К. М.: Главное в жизни Империи, как вообще в жизни любого государства, – это обеспечение наилучшего существования своим подданным, своим гражданам. Но не комфорта, как нас обманывают сегодня. Говорят, что именно комфорт является мерилом хорошего или плохого государства. Это неправда. В Европе комфортно. Но Европа стонет от засилья чужеземцев, которое сейчас у них происходит, потому что растеряла свою идентичность. Потому что комфорт не требует идентичности. Для того чтобы потреблять ту или иную зубную пасту, или то или иное печенье, тебе не нужно иметь ни национальность, ни религиозность, ни пол. Ничего. Ты должен быть идеальным атомизированным потребителем. Поэтому ошибочно полагать, что государство существует для комфорта. Комфорт уничтожает государство. Сама принадлежность к государству становится не нужна. Идеальный потребитель не должен принадлежать ничему, кроме своей скидочной системы. И поэтому сегодня транснациональные корпорации, Google и Facebook, создают новую идентичность. Они переименовывают себя уже в «Мету», в «Альфабет».

Посмотрите, что происходит. Google стал «Альфабетом». «Альфа» и «бета». Они претендуют на то, что они – новый язык. А Facebook’у очень не нравилось быть просто доской объявлений, он переименовался в «Мету». Потому что он хочет стать Метавселенной. Они конкурируют с государством как с формой устройства жизни людей на Земле. А Империя – это идеальное государство. Государство, объединяющее другие государства, способное управлять многими народами. Способное нести единую государственную идею. Какую идею? Не идею комфорта. Но идею спасения души, что касается периода христианского. Дохристианский период выдвигал другие идеи – мир и благополучие. Но не комфорт. Потому что, если ты не осознаешь Миссию государства, – ты не пойдешь за него умирать. Ни за сирийское, ни за персидское государство. Ни за государство Нового Рима, ни за Римскую Империю, ни за Московское Царство. Ни за сегодняшнее наше Отечество. Но если ты веришь в Миссию государства – ты это сделаешь.

Но для этого государство должно быть этого достойно такой жертвы. Государство, которое не может разъяснить свою Миссию, не смеет требовать от своих граждан пожертвовать своей жизнью. Те ценности, которые сегодня западный мир, ханаанский мир, нам навязывает, не достойны такой жертвы. Поскольку в них нет ничего по-настоящему ценного. Как это проверяется? Просто. Пусть встанут те, кто готов погибнуть за них. Я не думаю, что мы увидим много желающих. А теперь спросим: кто готов погибнуть за Россию? И мы увидим огромное количество добровольцев. И мы видели в 2014 году, как русские люди в едином порыве поднялись на этот призыв.

А. Д.: Это очень точно. Возможно, это и объясняет развитие беспилотников, дронов, роботов. Почти совсем не осталось людей, готовых умирать за эту ханаанскую олигархическую цивилизацию, их просто нет. Добровольцев не найдется.

К. М.: И никогда не было. Карфаген воевал при помощи наемников. Венецианцы – так же. Они всегда воюют чужими руками, поскольку у них нет идеи. Они за деньги получают сервис по убийству. И потом эти же люди нам предъявляют, что убийство на войне – это плохо. Правильно. Потому что если вы мыслите, что война – это сервис тем, кто платит деньги, то тогда это убийство. А если война – это за други своя положить душу свою, потому что ты за свое Отечество, за веру Православную, за свою семью и вообще всех своих предков идешь на войну, то там не может быть речи о сервисе, об «услуге».

У них же абсолютно другое понимание ценностей. Войны, мира. И они его нам навязывают. И от этого сегодняшний разрыв в сознании у нас, русских людей, особенно это касается молодежи. Потому что им наиболее активно навязывают ханаанскую потребительскую цивилизацию. Цивилизацию, в которой ты являешься мерилом всех вещей. Делай что хочешь – ты этого достоин. Возьми кредит с четырех лет, для того чтобы обеспечить себе любые свои желания. Так воспитывают молодежь при помощи современных технологий, сетей. И одновременно мы им пытаемся прививать патриотизм и любовь к нашим русским традициям – но это невозможно. Эти смыслы друг другу противоположны.

Не может быть никакой суверенной демократии. Должна быть Империя. Не может быть никакого русского шоу-бизнеса. Должны быть русские творцы, художники и поэты. Соответственно, мы должны построить совсем другой мир. Мы не можем даже употреблять слова вражеской цивилизации, если мы хотим сохраниться. Потому что в основе нашей цивилизации лежат совершенно другие слова – и смыслы, которые их образуют. А мы пытаемся чужими словами себя объяснять. И если бы с нами, Александр Гельевич, с двумя единомышленниками, сейчас тут сидели наши оппоненты-либералы, мы первое, что бы с Вами сделали – перешли на свой язык. На котором они не способны общаться. Потому что они живут в мире своих сегодняшних слов, которые миллиардами растиражированы западной пропагандой. И они начинают употреблять эти слова. Если мы говорим: мы на них не согласны… Мы вообще не хотим использовать слово «ЛГБТ». Мы говорим: нет этого слова, это разврат, содомия – тогда они начинают истерить. Потому что тем самым мы разрушаем фундамент, на котором основано все здание их лжи. На уровне семантики, прямо на уровне слов – мы совершенно разные. И это должны понять и власти предержащие, и молодежь, которая придет к власти через 20 лет, через 30 лет и будет управлять Россией: мы не можем их словами даже описывать себя. Потому что это уже ведет нас к поражению, немедленному.

А. Д.: Вы так об этом в книге, по сути дела, и говорите, что есть онтология Империи, имперское бытие, наделенное своим особым языком. И есть онтология Ханаана, олигархии. Таким образом, возникают два мира. И диалог между ними очень затруднен. Потому что люди, которые живут в мире, в онтологии, в бытии Империи, традиции, священства, священности, и особенно в христианском мире, – иные, чем граждане обывательской технической цивилизации. У них все другое: человек другой, общество другое, цель жизни другая, культура другая, герои другие. И в мире Ханаана совершенно все противоположно тому, что существует в мире Империи.

Я бы хотел в этом отношении поставить вопрос, который внимательный Ваш читатель непременно задаст. Когда Вы говорите о преемственности дохристианской Империи и христианской Империи, неужели ничего фундаментального с этим имперским принципом при христианизации Империи не происходит? Это та же самая Империя, древняя аккадская, вавилонская и наша Византийская Империя, Империя Константина Великого, наше русское Православное Царство? Или нечто качественно иное? Как соотносится христианство и Империя?

К. М.: Это развитие одной и той же Империи. Об этом сказал апостол Павел. А апостол Павел писал о Катехоне, об Империи как Катехоне, Римской Империи, удерживающей мир от зла, когда он был жив. А жил он во времена, когда Римская Империя не была христианской, а только начиналась христианская проповедь. Соответственно, еще 250 лет до Константина Великого, 250 лет сложных отношений Империи и христиан. И признаний, и благоволений, и жутких гонений, давших нам мучеников. И уже тогда Римскую Империю Павел называет Катехоном. Началом, удерживающим мир от зла. Поэтому, конечно, это та же самая Империя.

Но качественное ее изменение случилось потому, что вершина имперского строительства произошла в тот момент, когда Спаситель мира Иисус Христос сам явился в римскую перепись. Потому что святой Иосиф Обручник и Пресвятая Богородица отправились в дальний путь из Назарета в Вифлеем, в грядущее Рождество, которое мы скоро ожидаем, и именно на перепись населения, объявленную Августом Кесарем. И, соответственно, сам Христос, Спаситель мира, в своем человеческом бытии записался в Римскую власть, как пишут книжники Московского Царства XVI–XVII века, как подробно описывает историк Евсевий Кесарийский.

Так вот, это означает, что Римское Царство – вечно. И сменится оно только Вторым Пришествием Христа и Концом Мира. И поэтому у мыслителей, у русских мыслителей, которые осознали, что пал Константинополь, чем и кончается моя книга, не было другого выхода, другого пути в их эсхатологии, в их понимании мира, чем объявить нас Третьим Римом. Потому что нет другого Царства, кроме Римского, нет другой Империи, кроме Римской. И если этот Рим пал, из-за измены Православию во Флоренции в 1439 году, то остались только мы. Многие пытались стать Третьим Римом. Это не идея, пришедшая в голову только старцу Филофею в Елеазаровском монастыре во Пскове. Болгары пытались быть Третьим Римом, объявляли себя Третьим Римом. Сербы пытались быть Третьим Римом. Это было понятно любому православному мыслителю, что Римское Царство одно и его можно и нужно продолжать. У них не получилось. У нас получилось. И признание того, что у нас получилось, произошло в 1561 году, через 14 лет после венчания на царство юного Ивана Грозного, когда все Патриархи Восточных Церквей признали его наследником власти римских константинопольских императоров. Поэтому мы легитимные, признанные всеми церковными авторитетами наследники этого Рима. А этот Рим является наследником Рима Августа Кесаря, который, в свою очередь, имеет истоки в Ветхом Завете.

А. Д.: Из такого анализа следуют два принципиальных вывода. Первый – философский, исторический: конец мира, конец человечества, конец истории – это конец Империи. То есть вечность Империи совпадает с историей человечества. И заканчивается она вместе с историей. Это и сказано у апостола Павла. Что сын погибели, то есть антихрист, дьявол, который появляется в конце времен, не придет, пока есть Император, пока есть Римское Царство.

Второе: если мы, русские, наследники Империи, ее последние носители, то мир есть, пока есть мы, русские люди. И русские люди, интуитивно проживающие опыт Империи, – а теперь, благодаря Вашей книге, и, в перспективе, благодаря целой серии имперских штудий о новой науке – «басилеологии», которую, мне кажется, пора бы учредить, – смогут глубоко и отчетливо понимать самих себя, нашу историю, нашу Миссию, нашу роль и наше призвание, имея для этого серьезное доктринальное обоснование. Благодаря обращению к православному толкованию смысла Империи, мы поймем гораздо больше и в нашей политической истории, и в нашей религиозной идентичности.

Недавно на презентации Вашей книги Вам задали вопрос: где Империя пребывает сегодня? Как ее можно найти? В каких секторах она до сих пор сохранилась сегодня в нашем русском обществе? Вы дали на него блестящий ответ – и я был бы признателен, если бы Вы воспроизвели его сейчас.

К. М.: Я его расширю, с Вашего разрешения. Основываясь на том, что Вы сейчас сказали. Вы сказали, что русские люди интуитивно проживают опыт Империи. И главный из русских людей, живущих сегодня, Владимир Владимирович Путин, глава нашего государства, дал совершенно четкий ответ абсолютного имперца на поставленный ему вопрос: неужели Россия будет готова, в случае конфликта, к войне? Помните его изумительный ответ? «Ну, к этому моменту не будет России. А зачем нам мир без России?» – сказал Владимир Владимирович Путин. Это и есть конец Империи. Если произойдет конец Империи, то, значит, произойдет и конец мира. Он фактически в этом совершенно политическом, геополитическом ответе на вопрос иностранного журналиста дал определение, которое мы с вами сейчас обсуждаем.

А. Д.:  Так рассуждает Катехон.

К. М.: Потому что не может существовать мир без нас. Потому что этого мира уже нет. Если нас нет – значит, случилось торжество зла и беззакония. И второй русский человек, который так считает и который говорил мне это прямо, – это Святейший Патриарх Кирилл. Который сказал очень глубокую формулировку конца света. Он сказал, что конец света – это когда количество зла в мире превысит количество добра. Вот в этот момент приходит антихрист и, соответственно, происходит конец света. А удерживает мир от его прихода – Катехон. Опять же – Россия, опять же – наша имперская Миссия. И два человека, которые сейчас стоят во главе России и Церкви Русской, это понимают.

А. Д.: Это строго по Юстиниану: симфония властей. Союз того, кто выполняет функцию Императора, и того, кто является Патриархом.

К. М.: Именно так. А если говорить об институциях – Империя сейчас в Церкви, безусловно. И была в ней всегда. И была в ней и в советский период. И была пронесена через советский период Церковью. И лучшие моменты советской истории – сталинский разворот к русской культуре времен Жданова, брежневское возвращение к охране памятников и к нашему наследию в 1970-х – все это стало возможным благодаря живой Церкви. Если бы Церкви не было и не было бы Патриаршества, главы этой Церкви – ничего этого не было бы. Поэтому Церковь пронесла через ХХ век имперскую идею.

Вторая институция – армия. На днях состоялось расширенное заседание Коллегии Министерства обороны. На котором выступали Путин и Шойгу. И это были точные кадры из имперской истории. Там не было никаких обиняков. Не было никаких слов о наших «партнерах», Всемирной торговой организации. Ничего ханаанского там не было. Было сказано четко и ясно: они нас обманули, двигаясь на восток – и они надоели, сказал Владимир Владимирович. А Сергей Кужугетович четко докладывал, где находятся войска НАТО и, соответственно, откуда нас ждет удар. И он рассказал о настоящем, пугающем, но настоящем мире. Без словоблудия. О мире, в котором мы им противостоим. А они являются для нас вечной угрозой, потому что хотят нас уничтожить. Это их план, длинною в тысячи лет. И ничего другого у них в голове никогда не было. Поэтому армия – безусловный носитель имперского духа, по самой своей сути, и потому, что это сосредоточение самых проверенных патриотов. Они все давали присягу – и готовы умереть. Ничто больше не является таким важным мерилом преданности Родине. Поэтому, конечно, и военные, и священники объединены этим главным имперским словом «служение» – и священник служит всю жизнь, и военный служит.

И следующее, что возникло, кстати, из дискуссии на этой самой презентации, о которой Вы упомянули, это семья. Потому что сейчас царствующий, господствующий Ханаан в нашем глобальном мире дошел до разрушения семьи. Потому что семья, по сути своей, она тоже имперская единица. Потому что Царство во главе с Царем – это прообраз большой семьи. Он возник из семьи Отца народа, так же как есть отец семьи. И они, разрушив государство, превратив его в демократическое нечто, теперь собираются разрушить и семью. Потому что и в семье они не хотят, чтобы были отношения, основанные на долге и любви. Они хотят, чтобы отношения строились исключительно на эгоистическом принципе. И разрушение семьи – это показатель, до каких степеней может дойти падение общества, отравленное ханаанским духом: до расчеловечивания. Потому что Ханаан в основе своей – это дух зла.

Приобрести книгу можно по ссылке.