Потенциал информационно-когнитивного противоборства

Недавно мне попалась статья отставного американского генерала, в которой он ярко и довольно убедительно (конечно же, имеется в виду западный читатель, на которого и была рассчитана указанная публикация) рассказывал о слабостях российской армии. Почему авторский текст выглядел внушительным? Здесь можно выдвинуть несколько аргументов:

1) профессионализм, поскольку военный офицер знает больше, чем гражданский журналист;

2) выбор момента, поскольку статья вышла после вывода части войск России с территории Украины, что было преподнесено как слабость;

3) личная история, поскольку генерал описывал свой опыт взаимодействия с российскими военными с 90-х годов, визиты в Москву и обменные визиты российских военных.

Последний пункт является очень важным, поскольку именно он создал убедительность публикации. Без него первый пункт был бы хоть и компетентным анализом, но одним из многих. А второй пункт мог сойти за очевидное оценочное суждение. Но именно с третьим пунктом текст статьи получил глубину и приобрел доверие читателей.

Генерал рассказывал о довольно жалком состоянии армии России в 90-е годы (что является правдой), называл фамилии российский офицеров, с которыми встречался и вложил в их уста восхищение вооруженными силами США, организационной структурой и дисциплиной. Проверить, было это или нет, не представляется возможным ни для западных читателей, ни для нас. Более того, американский генерал отметил, что контактное лицо со стороны России потом было арестовано за какие-то коррупционные дела, что косвенно подтверждало его слова о проблемах в российской армии.

На самом деле, коррупционных историй и скандалов в США может быть гораздо больше, и о них регулярно пишут сами американские СМИ. Но даже когда эти новости перепечатывают российские СМИ, они выглядят как-то отчужденно, ведь в них нет личной истории, которая очень важна для составления качественного повествования (нарратива).

Большинство ученых согласны с тем, что повествования (нарративы) обладают уникальной убедительностью, хотя что именно представляет собой наилучшее повествование, которое особенно привлекательно для людей, остается нерешенным вопросом. Описательная парадигма Уолтера Фишера (Fisher, WR (1984) Narrative as a human communication paradigm: The case of public moral argument. Communication Monographs 51, March: 1–22) выходит за рамки чистой логики и рациональности при оценке качества и потенциального успеха аргументации.

Там говорится, что: (1) люди, по сути, рассказчики историй; (2) парадигматическим способом принятия человеческих решений и коммуникации являются «веские причины», которые различаются по форме в зависимости от ситуаций общения, жанров и средств массовой информации; (3) производство и практика веских причин определяются вопросами истории, биографии, культуры и характера наряду с видами сил, которые идентифицируется в парадигме языкового действия Френтца и Фаррелла; (4) рациональность определяется природой людей как повествовательных существ — присущим им пониманием вероятности повествования, того, что составляет связную историю, и их постоянной привычкой проверять достоверность повествования, совпадают ли истории, которые они переживают, с историями, которые, как они знают, правдивы в их жизни (вероятность нарратива и верность нарратива)... и (5) мир — это набор историй, из которых нужно выбирать, чтобы жить хорошей жизнью в процессе постоянного отдыха.

Личные повествования, сформированные на основе жизненного опыта, кажутся ключевыми для нашего понимания процесса повествования. Согласно Сомерсу, социальная жизнь «легендарна». Создание смысла — это динамичный процесс, в котором личные нарративы встречаются с нарративами СМИ, поскольку «...все мы становимся теми, кто мы есть... благодаря тому, что находимся (обычно бессознательно) в социальных нарративах, редко созданных нами самими» (Somers, M (1994) The narrative constitution of identity: A relational and network approach. Theory and Society 23(5): 605–649). Обратите внимание — социальные нарративы создаются не нами самими, а кем-то еще. То есть СМИ, правительствами, аналитическими центрами и т. д.

Очевидно, что изучение открытых процессов повествования и мониторинг реакций на нарративы СМИ, которые включают как диалог, так и протест, требует таких методов, как фокус–группы, аудиодневники и глубинные интервью. Метод опроса не может охватить ситуацию, в которую вовлечен каждый индивид, или взаимодействие аудитории с медийным нарративом или сопротивление ему (Baker, M 2007 Reframing conflict in translation. Social Semiotics 17(2): 151–169). Не возможно установить, интерпретируются ли повествования так, как предполагали в СМИ. Читатели будут формировать свое собственное повествование при чтении текста, в зависимости от их собственного личного повествования и ситуации, в которую они вовлечены.

Однако даже поверхностный мониторинг западных СМИ дает понять, что сейчас против России используется метод «ковровой бомбардировки» — максимальное количество различных нарративов от различных авторов в самых различных СМИ и платформах, от поисковиков до специализированных изданий. Большинство из них представляют откровенную пропагандистскую халтуру с многочисленными клише времен «холодной войны» (которые устарели) или манипулятивными техниками, играющими на страхах обывателей. Тем не менее, есть действительно цепляющие тексты, подобные указанному примеру, где генерал стал автором личной истории, которую представил в нужное время в нужном месте.

А что нам мешает формировать подобные нарративы, особенно направленные на западного читателя? Я лично слышал много интересных историй от отставных генералов и полковников вооруженных сил России про их официальные визиты в США, а также разные случаи (нередко поданные с чувством юмора). Отсутствие знания английского языка у высокопоставленных офицеров? Отсутствие необходимых компетенций в подаче нарративов? Само желание написать такую личную историю? Вероятно, все три фактора вместе. Хотя проблем для распространения контента нет — есть и российские англоязычные СМИ, и разные диссидентские платформы на Западе, которые с радостью подхватят подобные истории.

Эту проблему необходимо решать. И как можно скорее, с учетом стратегического планирования. При этом следует понимать, что в противоположном лагере тщательно анализируют работу всех информационных каналов России, постоянно отмечая, что наши СМИ проводят операции влияния, направленные на их обывателей. Поэтому нарративы с личными историями должны быть достоверными и отражать опыт целевой группы, для чего необходим тщательный анализ социальных страт и референтная база примеров.