Владимир Карпец - Социал-Монархизм как русский образ четвертой политической теории

Владимир Карпец - Социал-Монархизм как русский образ четвертой политической теории. Лекция Владимира Карпца. Первая часть - деконструкция мифа о Вольге и Микуле. Вторая - раскрытие темы Социал-Монархизма.

Социал-монархизм как русский образ "Четвертой Политической Теории"

Историческую форму монархии в России в известном смысле можно считать тезисом, историческую советскую форму социализма - антитезисом: речь идёт - не может не идти - о синтезе

Краткая диагностика

На протяжении последних двух веков в России не на жизнь, а на смерть, боролись между собой две политические идеологии - монархическая и социалистическая. Их считали непримиримыми и взаимоисключающими. Сегодня повержены обе. И вместе с ними, по сути, повержены Россия, русская история и русская цивилизация. Продолжение следования по формально начатому в 1991 году буржуазно-демократическому "тренду", заимствованному, или, как говорят в правовой науке, "реципированному" у иной, евророатлантической цивилизации, чревато уже распадом самой Русской земли.

Однако само это противостояние и противопоставление монархии и социализма с самого начала содержало и до сих пор содержит, если так можно выразиться, "системную ошибку": монархия - это тип государства и, соответственно, все, что с ней связано, относится к области политического, а социализм - категория прежде всего социально-экономическая, причем экономическая по преимуществу. Строго говоря, это вещи, расположенные в разных плоскостях, и они не могут меж собой ни жестко соотноситься, ни быть жестко друг другу противопоставлены. Тем не менее, в истории России они противостояли, и это противостояние привело к катастрофическим последствиям. Почему?

Социализм XIX века провозглашал политико-историческое преемство с так называемым "Просвещением" и порожденными им антитрадиционными, антимонархическими и антицерковными революциями, прежде всего французской и американской XVIII века. Отвергая господство частной собственности, зафиксированное этими революциями, но при этом выступая за разрушение всех традиционных институтов - от религии до семьи (об этом прямо говорилось в основных программных документах социализма, в том числе в Коммунистическом манифесте К. Маркса и Ф. Энгельса), социализм XIX века выступал как внешнее средство осуществления гностических доктрин "рассотворения" мира, само "сотворение" которого рассматриалось молодым Марксом как начало "отчуждения" (отрицать важную содержательную сторону этих доктрин невозможно). Такой социализм - до сих пор для многих его исследователей, в том числе выдающегося русского математика и историка И. Р. Шафаревича (в книге "Социализм как явление мипровой истории"), абсолютно тождественный социализму как таковому - действительно был враждебен имперской, монархической и православной России не только на политическом уровне, но тотально и глубинно. "Ни одна революция в Европе и во всем мире не может победить до тех пор, пока существует нынешнее Русское государство", - писал Ф.Энгельс. Этот тезис был зеркально отражен политически абсолютно противоположной, но структурно тождественной позицией, высказанной в 1849 году Ф. И. Тютчевым в его статье "Россия и революция": "Уже давно в Европе существуют только две действительные силы: Революция и Россия, - писал русский дипломат и поэт. - Эти две силы сегодня стоят друг против друга, а завтра, быть может, схватятся между собой. Между ними невозможны никакие соглашения и договоры. Жизнь одной из них означает смерть другой. От исхода борьбы между ними, величайшей борьбы, когда-либо виденной миром, зависит на века вся политическая и религиозная будущность человечества".

 

На протяжении многих веков в России существовала - и была наиболее "сродной" огромной по территории Православной стране - самодержавная наследственная монархия, выведшая нашу страну в передовой ряд мировых держав и к началу ХХ века создавшая все условия для прорыва к прямому мировому лидерству. Однако в 1917 году монархия рухнула и сменилась богоборческим атеистическим социализмом, постепиенно - начиная с конца 30-х годов начавшим приобретать некоторые русские черты и точно так же вывешим Россию пезко вперед - при огромных, тем не менее, духовных и культурных утратах. Но и "русский социализм" так же рухнул - вместе с территориальной целостностью России. Катастрофу крушения мы пережили дважды за одно столетие. У этого были как внутренние, так и внешние причины.

По мере отступления самой Российской монархии от её изначально общенародной, надклассовой и надсословной природы, мировой финансовый капитал, единство которого окончательно складывается уже к первой половине XIX века вместе с формированием общемировой банковской системы, с одной стороны, стремится подчинить себе династию Романовых через систему "равнородных браков" (а на самом деле - через брачные связи Российских Императоров с подчиненным клану Ротшильдов Гессенским Домом), а с другой - формирует действующий доныне "Лондонский центр" революционных движений, финансируемый из тех же источников, идеологическим оружием которого становится революционный социализм: сначала народнического, а затем марксистского толка, - ситуация, "разрешившаяся", если так можно выразиться, только мученической искупительной смертью Царской Семьи Императора Николая II в Ипатьевском подвале в 1918 году.

Противостояние "России и революции", монархии и социализма в XIX-начале ХХ вв. происходило на фоне общего разрушения традиционного общества и религиозного отступления (апостасии). Установление буржуазных, частнособственнических отношений, ведших к росту индивидуализма - и, соответственно, демократии - к упадку целостности религиозного мировоззрения. В Европе эти процессы шли со времен Реформации, в России - с эпохи церковного раскола середины XVII века (более ранних тенденций мы не касаемся - это завело бы нас слишком далеко). В результате к XIX веку сложился совершенно новый тип человека - буржуа (этому историческому и социальному типу посвящена одноименная книга В. Зомбарта), "средний европеец как орудие всемирного разрушения" (К. Н. Леонтьев). Парадокс заключался в том, что оценки этого исторического типа представителями консервативной, прежде всего монархической мысли (Жозеф де Местр, Доносо Кортес, Константин Леонтьев) и мысли революционной, социалистической (А. Герцен, М. Бакунин и даже К. Маркс) в значительной степени совпадали. В частности, в "Коммунистическом манифесте" Маркс писал: "Буржуазия повсюду, где она достигла господства, разрушила все феодальные, патриархальные, идиллические отношения, безжалостно разорвала она пестрые феодальные путы, привязывающие человека к его "естественным повелителям" и не оставила между людьми никакой другой связи, кроме голого интереса, бессердечного "чистогана". В ледяной воде эгоистического расчета потопила она священный трепет религиозного экстаза, рыцарского энтузиазма, мещанской сентиментальности. Она превратила личное достоинство человека в меновую стоимость и поставила на место бесчисленных пожалованных и приобретенных свобод одну бессовестную свободу торговли". Парадокс, но "буржуа", "средний европеец" и, соответственно, его идеология - демократический либерализм - стали для монархии и социализма "общим врагом". Тот же Маркс, правда, зло и беспощадно критикуя любой "непролетарский социализм", признает, например, существование социализма французских "легитимистов". Характерно и такое его признание: "Нет ничего легче, как придать христианскому аскетизму социалистический оттенок. Разве христианство не ратовало тоже против частной собственности, против брака, против государства? Разве оно не проповедовало вместо этого благотворительность и нищенство, безбрачие и умерщвление плоти, монастырскую жизнь и церковь? Христианская жизнь это лишь святая вода, которой поп кропит озлобление аристократа". Маркс сознательно мешает здесь исторические эпохи, "демократическое" раннее христианство, и "аристократическое" средневековое, крайний "монтанистский" аскетизм и аскетизм инока, уходящего в пустыню "не из ненависти к миру". Но пафос понятен. Злобно? Да, конечно. Но, "отбросив эмоции", легко видеть: буржуа, буржуазность не приемлемы ни "слева", ни "справа". Причем под буржуа следует здесь иметь в виду не столько частного собственника или производителя в классово-социальном смысле (на чем наставал марксизм), сколько именно культурно-исторический тип. Тогда всё становится на свои места.

Однако сам социализм как таковой оказался оружием обоюдоострым, что ранее других осознал великий мыслитель и политический прозорливец Константин Николаевич Ленонтьев. "Если социализм - не как нигилистический бунт и бред всеотрицания, а как законная организация труда и капитала, как новое корпоративное принудительное закрепощение человеческих обществ, имеет будущее, то в России создать и этот новый порядок, не вредящий ни Церкви, ни высшей цивилизации, не может никто, кроме Монархического правительства", - предсказывал он еще в 80-е годы XIX века, стремясь привлечь Л. А. Тихомирова к созданию своего рода тайного монархо-социалистического ордена "по масонскому образцу", но с противоположным духовным и идеологическим знаком, который, как он надеялся, окажется способным "развернуть" складывавшуюся необратимую ситуацию.

К. Н. Леонтьев видел судьбу социализма в России совершенно не так, как Энгельс (и - с обратным знаком - Тютчев). "Коммунизм, - писал он, - в своих буйных устремлениях к идеалу неподвижного равенства должен [...] привести постепенно, с одной стороны, к меньшей подвижности капитала и собственности (назовём это прямо, по К. Шмитту, "принципом Суши". - В. К.), с другой - к новому юридическому неравенству, к новым привилегиям, к стеснениям личной свободы, законам, резко очерченным". И далее: "Можно себе сказать вообще, что социализм, понятый, как следует, есть не что иное, как новый феодализм уже вовсе недалекого будущего". В конечном счёте, именно Леонтьев оказался прав, хотя тоже только отчасти.

Интересно, что К.Н.Леонтьев видел судьбу социализма такой же, как судьбу христианства: в деятельности св. Константина он видел "укоренение" христианства и его превращение в собственно зрелую "ортодоксию", Православие, далеко не во всём совпадающее с первоначальным христианством. Маркс в приведенной выше цитате и ссылаясь на "ратование против государства и семьи", говорит именно о раннем христианстве, в то время как зрелое Православие благословляет и то, и другое (хотя и подчиняет, с одной стороны, плоть, с другой - "материальную силу" власти более высоким порядкам), и пути такого благословления, уже по Леонтьеву, далеко не завершены. "Чувство моё пророчит мне, что славянский православный царь, - писал он, - возьмёт когда-нибудь в руки социалистическое движение (так, Константин Византийский взял в руки движение религиозное), и с благословления Церкви учредит социалистическую форму жизни на место буржуазно-либеральной. И будет этот социализм новым и суровым трояким рабством: общинам, Церкви и Царю". Вопрос у Леонтьева предельно заострён: рабство он противопоставляет прежде всего "подвижности", "новому кочевничеству" капитализма.

Как бы ни относиться к прозрениям "позднего Леонтьева", совершенно очевидно одно: Россия есть совершенно иная цивилизация, нежели та, к которой подходит дихотомически-формационное противопоставление капитализма и социализма, каковые суть столь же дуальные признаки, но другой цивилизации. Совершенно очевидно, что под "принудительным закрепощением" он имеет в виду не введение личной зависимости, а, по сути, восстановление государственной закрепощенности всех - начиная с самого Царя, который ни в коем случае не является "тираном" в аристотелевском смысле, но первым крепостным общей крепости.

Константин Леонтьев оказался прозорлив и еще в одном: он опасался, очень того не желая, что это произойдёт уже не при Романовых, которых он считал "слишком добрыми" для столь радикального политико-исторического действия. В известном смысле можно сказать, что именно Константином Леонтьевым была предсказана сталинская эпоха. Идея строительства социализма в одной, отдельно взятой стране, в условиях капиталистического окружения, противопоставленная идее мировой пролетарской революции Маркса, Ленина и Троцкого, неожиданно оказалась всплытием древних русских государственных архетипов - града ограждения и государства-крепости, причем строго идеологически окрашенных, как у первого провозвестника "Третьего Рима" священноинока Филофея Псковского (ок. 1465-1542), хотя исторически и иной идеологией. Эта "иная идеология", исторически выросшая из марксистского социализма, стала меняться уже в конце 30-х, когда на XVIII партсъезде была, по сути, отвергнута ленинская идея "отмирания государства", а затем - сугубо - после 1943 года, когда в стране стали восстанавливаться позиции Русской Православной Церкви. Сразу же после войны начался национально ориентированный поворот в культуре. Однако И. В. Сталин не решился довести этот процесс до конца (или не был уверен в успехе), и после его смерти трансформация Советской власти в традиционную была остановлена, а ХХ съезд КПСС, по сути, вернул всё к обречённой модели Маркса и Ленина.

Одной из причин краха "позднего сталинизма" была также ограниченность возможностей т. н. "водистского государства" сроком жизнью самого вождя, отсутствием возможностей правильной передачи и наследования Верховной власти - по сравнению с династической наследственной монархией. При этом мы понимаем: монархическая клятва 1613 года, исторически связанная с Романовыми, не может быть отменена. Хотя нам представляется следующее: исполнение клятвы 1613 года после всего пережитого не может не быть связано с её восполнением, и будущий Государь должен быть не только Романовым, но и Рюриковичем. Более того, прежде всего Рюриковичем.

У Монархии и Социализма - двух исторических противников - изначально был третий, общий исторический противник. Сегодня он торжествует победу. Но одновременно привёл мир к кризису, поставил его на грань уничтожения. В этом случае вопрос о социализме и капитализме, должен быть поставлен не как формационный, а как цивилизационный. То есть не в том смысле, что капитализм сменяет феодализм, а социализм идёт на смену капитализму. Не по Марксу. Тем более, что и сам Маркс прямо указывал, что его схема "работает" только для Европы и США, и потому ввёл термин "азиатский способ производства", который вменял также и России. Можно говорить о принципиальном, по Карлу Шмитту, различии экономических укладов Суши и Моря, при этом помня что "принцип Суши" строго соответствует Православию, большинству направлений в исламе, буддизму и т. н. "язычеству" (деградировавшим формам древнего ведизма), а "принцип Моря" - иудаизму и западному христианству (причем Римо-католицизм в этом делении оказывается где-то "посредине"). В теории государства и права это соответствует цивилизационному делению на "восточный" путь государствообразования (власть первична, собственность вторична и, соответственно, - государство первично по отношению к праву) и "западный путь" (собственность и, соответственно, право первичны, власть и, соответственно, государство - вторичны). В этом смысле насильственный слом "тысячелетней русской парадигмы" произошёл не в 1917-м году, а в 1991-м, хотя февраль 1917-го был, конечно, прологом. Можно даже сказать, что всё происходило не сразу: в середине XVII века рухнуло целостное Русское Православие, в феврале 1917-го - Самодержавие, в августе 1991-го - Русское пространство, то, что сегодня условно именуют "Русским миром".Но если всё же применять дихотомию "социализм/капитализм" (хотя применять её вовсе не обязательно), то Русская цивилизация - это, безусловно, социализм, причем вовсе не только советский: социалистические черты (прежде всего, конечно, община) были, безусловно, присущи и Российской империи, и, тем более, Московскому царству.

"Четвертый путь"

Получается, что проблема "Русского социализма"вообще не может быть рассмотрена в рамках известных политико-идеологических и государствоведческих схем. Их научный аппарат в нашем случае просто "не работает". Однако здесь оказывается вполне уместной так называемая "Четвертая политическая теория" (далее - 4ПТ), выдвинутая одновременно и во взаимном тесном сотрудничестве двумя выдающимися мыслителями нашего времени французом Аленом де Бенуа и русским Александром Дугиным. Подробное изложение проведенной ими работы мы можем найти в книге профессора А. Г. Дугина "Четвертый путь" (М.: Академический проект, 2014).

Само понятие 4ПТ было выдвинуто в виду полной исчерпанности политических идей эпохи Модерна - либерализма, коммунизма и фашизма (нацизма), основанных на категориях линейного времени и прогресса, являющихся проявлением "западного логоса". Ален де Бенуа в "Краткой истории идеи прогресса" пишет: "Идея прогресса является одной из теоретических предпосылок Модерна. Не без причины ее часто называют "подлинной религией западной цивилизации". Исторически эта идея была сформулирована приблизительно в 1680г. в ходе спора "ревнителей древности" и "современников" [...] Теоретики прогресса […] согласны с тремя ключевыми идеями: 1) линейная концепция времени и идея о том, что история имеет смысл, устремленный в будущее; 2) идея фундаментального единства человечества, эволюционирующего в одном и том же направлении; 3) идея о том, что мир может и должен быть трансформирован, подразумевающая, что человек является полноправным хозяином природы. Эти три идеи обязаны своим появлением христианству. Начиная с XVII в., с расцветом науки и техники, они переформулируются в светском ключе".

Александр Дугин некоторым образом корректирует позиции своего французского коллеги. Опираясь на философию Мартина Хайдеггера, он, как в дилогии, посвященной этому мыслителю ("Мартин Хайдеггер: философия другого начала", М, 2010, "Мартин Хайдеггер: возможность русской философии", М, 2011), так и в "Четвертом пути" показывает, что связанная с "забвением Бытия" "идея прогресса" заложена в западном мышлении задолго до Рожества Христова и имманентно присутствует уже у Платона, Сократа и даже Гераклита. Согласно Хайдеггеру, речь идет о "забвении Бытия" (Seyn), подмене его "бытием" как "высшим сущим" (Sein) и - неизбежно - сущим как таковым (Seinde). В отличии от Sein и тем более Seinde, Seyn есть Бытие и(ли) Ничто, "бытие-к-смерти".

Главное следствие "забвения Бытия" в политике - либерализм, основной субъект коего - индивид(уум). Вторая политическая теория - марксизм - с "классоцентризмом" - и третья (фашизм и национал-социализм), ставящая во главу углу нацию (тоже порождение либерально-буржуазных революций XVII -XVIII вв) или государство были лишь неудачными попытками преодоления либерализма. Их "вторичность" "зависимость" и привела к их краху. Сегодня либерализм торжествует, при этом уничтожая в Постмодерне самое себя. Самоуничтожение либерализма началось с его отказа от различий этнических и религиозных, затем от различий пола и неизбежно закончится уже отказом от человеческого как такового ("общество киборгов", хотя возмоджны и иные "варианты").

Консерватизм сегодня может иметь положительное значение, однако, как пишет Дугин, "прошлое ценно не само по себе, но только тем, что в есть нечто постоянное. Тем же ценны настоящее и будущее". Если мы вопринимаем прошлое как былое, а будущее именно как будущее (vs "грядущее"), то мы обнаруживаем в них Бытие . Поэтому время вторично по отношению к Бытию (а не наоборот, к чему ведет "логос Запада"). 4ПТ не может быть просто "консерватизмом возвращения". Речь может идти только о "аутентичном экзистировании" Политического.

Ни один из трех политических субъектов Модерна - ни индивид(уум), ни класс, ни нация - субъектом 4ПТ быть не может, равно как и их механические комбинации. Но, поскольку в основе Модерна лежит все же либерализм, то преодолению подлежит прежде всего миф об индивидууме. Он может быть преодолен не коллективизмом (как в коммунизме или фашизме), а лишь обращением к "трансцендентному человеку". Дугин называет это "ангелополитикой".

Если говорить о Западе, то, сам "пафос идеологий" порожден началом необратимого отчуждения от Бытия все той же эпохой Сократа и Платона, отождествивших "идею Блага" с Сущим (и Бытием). Отсюда и сам "идеологический пафос" (чего нет, например, в Индии или шаманских культурах). При этом, в отличии от Хайдеггера, Дугин все же видит - прежде всего из-за наличия наследия платонизма в Восточном Христианстве - потенциал для 4ПТ в платоновском "Пармениде" и особенно у неоплатоников - Плотина с его апофатическим "Единым" (Еn) и Прокла. Но здесь перед нами вопрос, большой и непростой, выходящий собственно за рамки проблематики этой статьи.

Что же есть субъект 4ПТ ? Главное, по Дугину, как раз "уйти от дуализма субъекта и объекта". Он обращается к понятию Dasein ("Вот-Бытие), место пребывания Бытия в Сущем, "суждение о Бытии", "бытие-к смерти". Хайдеггер говорит в связи с этим о последнем "Событии" (Ereignis). Но, Дугин идет дальше. Если "западный логос" не единствен, то и "дазайнов" (он сознательно пишет по-русски) - множество. Дугин цитируя итальянского философа Г. Джулиано, говорящего об "Ангеле Евразии", приходит к выводу, что "русский Dasein" "оказался качественно отличным" от всего, описанного Хайдеггером". То же самое касается и "дазайнов" других народов. Значит, и Ereignis не обязательно "один". Да и неотменимо ли вообще присущ "русскому дазайну" Eretgnis? Проблема политики - "аутентичное экзистирование", "антропологический плюрализм" . По сути это та же самая "сродность" Григория Сковороды - главная тема прежних "набросков" русской философии и ея настоящего будущего. Здесь и возникает тема Царя - в самом пока что общем смысле.

Дугин говорит: "Так можно провозгласить царственую Революцию пространства. Это значит, что Русское место (Россия) должна переключить режим экзистирования - из неаутентичного в аутентичное. Только это может дать возможность проявиться Царю . Задача не призвать Царя, не избрать его, не создать его и тем более не самому стать "царем", а дать Царю возможность быть, явится, открыть себя [...] Это ему не нужно, это нужно нам - иметь Царя".

Это уже именно "Русское" в 4ПТ, не являющееся строго обязательным для западной (средиземноморско-евроатлантической) цивилизации, чье "аутентичное экзистировани" скорее предаполагает онтологию договорно-правовых отношений библейского (brith, переводимое как "Завет", на иврите означает "договор") и римского (ius gentium и ius civile) типа. Dasein ("Вот-Бытие"), - не само Бытие, но "озарение о Бытии", или "озарение Бытием" - как угодно, для Европы, о которой писал Хайдеггер, есть то, что фиксирует нигилизм, не совпадает с ним (потому и фиксирует), "но не снимает с себя ответственности за его появление, более того, хочет пройти путь этой ответственности до конца" Но в "Четвертом Пути" Дугин делает из Хайдеггера уже "русский вывод": он высказывает, "осторожное предположение" о возможности существования множества "дазайнов" (по-русски). При этом такой вывод делается строго в рамках подходов самого Хайдеггера - "изнутри языка". В числе прочего - из того, что само значение слова "Бытие" (Se(y)in) и даже его принадлежность к существительным или глаголам в греческом, латинском. немецком, древнерусском и современном русском различно. И здесь мы начинаем стремительно двигаться к теме Царства.

Вольга и Микула

Глагол "быть" имеет три основных значения: "быть-в-наличии", "быть-как-иметься", "быть-у-кого-то" ("принадлежать"). ("Четвертый путь", с. 331). Дугин утверждает, что "Русский Dasein" (он начинает писать "дазайн по-русски) вытекает из второго и третьего значений и связывает это со "славянством" наших предков, и, следовательно, с земледелием ("славяне-земледельцы"), с "третьей варной". Это так. Но все же, на наш взгляд, следует также учитывать изначальную двойственность славяно-русского этноса (венедов), в котором Русь - княжеское сословие (кшатрии). Собственно Руси то есть военно-княжескому сословию, "кшатриям славянства", свойственно как раз первое, "вертикально-аполлоническое" ощущение Бытия, совпадающее с военно-рыцарским - Европы. Именно поэтому князья первыми восприняли греческо-библейское "Азъ есмь", трудное, как справедливо пишет Дугин, для земледельца. Все это - уже в былине о Вольге и Микуле. Вольга -князь и оборотень - "сын змея и княжны Марфы Всеславьевны, которая зачала его чудесным образом, случайно наступив на змею" ("Рябининские чтения" Петрозаводск: 2007), Микула - "мужик". Если угодно, перед нами "род Каина" и "род Сифа" (без оценок). В некоторых местностях сказители возвеличивали Вольгу, в других - Микулу. Оттуда, издревле - разделение Русского народа в ХХ веке, продолжающееся доныне. "Княжеский род - род русский - представляется носителям властной традиции небесным семенем, оплодотворившим землю и проросшим исторической жизнью, - пишет в своем интересном исследовании "Мать-земля и Царь-город" (2002) С. Д. Домников. - [...] В то время как для власти было характерно определение себя в области подземного, сакрального, в народной традиции складывается иное отношение к власти. Крестьянский богатырь, побеждающий Калина-царя (Змея), а также былинные образы князей-змеевичей (Вольх Всеславич) свидетельствуют о распространенной некогда традиции помещения властных персонажей в область подземного (хтонического) - чуждого Земле или даже враждебного ей".

О Царском (княжеском) роде как "змеином И. Я. Фроянов высказывал (вслед за В. Я. Проппом) такие соображения: "Между князем и змеем, возможно, устанавливается какая-то связь, которая заслонена в былинных сюжетах более поздними впечатлениями и дальнейшим развитием эпических мотивов. Наиболее осязательна эта связь в былине о походе Вольги. Это связь прямого родства. Здесь она не подновлена и не затемнена последующими наслоениями. С точки зрения происхождения мотива, согласно наблюдениям В.Я.Проппа, "рожденный от змея (т.е. прошедший сквозь него) есть герой. Дальнейший этап: герой убивает змея. Их историческое соединение дает: рожденный от змея убивает змея". (См. Фроянов И. Я., Юдин Ю. И. "Былинная история", СПб.: 1997, с.98, см. тж. Пропп В.Я. "Исторические корни волшебной сказки", Л.: 1946, 254-256). Но, убивая змея, отождествляя себя с земледельцем, Рюрикович, монарх тем самым символически убивает своего первопредка, При этом как раз то, что Царь принесен в жертву, обнаруживает его глубинную сродность "преонтологическому", которую на иконах олицетворяет именно змей. И.Я.Фроянов также указывает: "Вполне вероятно, что, в отличие от мифа и сказки, в эпосе слияния змееборца со змеевичем не происходит, хотя иногда Добрыня и Алеша Попович могут оказаться в каком-то смутно угадываемом самими певцами родстве с князем. Князь-змеевич и князь, подчиненный воле Змея, противопоставляются богатырю, который не допускает проглатывания и силой вырывает у Змея какие-то блага, одерживает победу над ним. Такая неслиянность диктуется историческими условиями и причинами. Князю-змеевичу наиболее зримо в былине о Микуле и Вольге противопоставлен пахарь Микула, хотя противопоставление это не абсолютное, поскольку герои решают совместную задачу (выделено нами - В. К.)". Но Микула - это земледелец, то есть "Георгий".

Но оказывается, что "змееборец" и "змей" - одно. Изображение всадника-змееборца становится гербом Московского Царства ("ездец" или "царь на коне"), типологически совпадает с общеправославными изображениями святых воинов - Георгия Победоносца, Димитрия Солунского и др. Равно как и самого Михаила Архангела, которому Царь Иоанн Васильевич Грозный написал канон Ангелу Грозному Воеводе - победителю Князя Тьмы, "змия древнего". Но Георгию Победоносцу тезоименит - прямо или косвенно, в качестве "народной этимологии" и сам Рюрик (Юрик) - кстати, на недавно найденном камне на его (предположительно) могиле-кургане ("Шум-гора") есть трудноразличимая надпись - то ли "Григорий", то ли "Георгий", предположительно христианское имя Монарха.

И здесь, конечно, прежде всего, следует назвать знаменитую икону XVI века "Церковь воинствующая" из Успенского Собора Московского Кремля. Характерно, что на этой иконе во главе Церкви Воинствующей, поражающей "древнего змия" и подвизающейся против него, изображается не епископ, не митрополит и не Патриарх, а Царь на коне ("конный").

В это время - а в России это прежде всего "московский" период ее истории - Царь (князь) из "змея" сам обращается в "змееборца", что отражается и в московской геральдике: Царь на коне ("конный" или "ездец") убивает Змея. При этом "ездец" отождествляется со св.Георгием - греч. земледелец - или Юрием, что фонетически созвучно имени Рюрик Но, убивая змея, отождествляя себя с земледельцем, Рюрикович, "народный монарх", тем самым символически убивает своего первопредка, династического князя "змеиной", "фиолетовой" крови!

Кроме того, под воздействием православной веры и рожденного ей учения о "симфонии властей" смягчают и почти изглаживают следы древней вражды - о чем свидетельствует, например, муромского происхождения "Повесть о Петре и Февронии" и соответствующее ей Житие этих святых князя и княгини (женщины крестьянского рода, олицетворение земли), где отношения власти и земли осмысляются как брачные, чему также способствует уподобленный таинству браковенчания церковный чин венчания на царство и единый до раскола, пронизывающий всех, с самого верха до самого низа, особый, отличный также от быта первохристиан православный быт.

В "тягловом государстве" "эпохи Иоаннов" "оратай" стал "крестьянином" (при русском, "не-субъектном", не-августиновом понимании христианства) и уже все "принадлежали Богу и Государю", то есть "Микула одолел Вольгу", хотя сам Царь был "Белым", то есть "Вольгой". Но после "Указа о вольности дворянства" 1762 г. "Вольга во множестве" пробудился вновь. Именно "Вольга" создал великую русскую усадебную культуру и культуру Серебряного века. Но народ по-прежнему "принадлежал" Царю, а аристократия была связана с ним присягой (ее-то она и нарушила).

Но глубинное противостояние "белой кости" и "черной кости" никуда не девается - оно дремлет, подобное апокалиптической "тишине на время и полвремени" для того, чтобы прорваться в братоубийственной - впрочем, брато- ли убийственной? - брани на уничтожение.

В романе Пимена Карпова "Пламень" (1913) олицетворением аристократии, которой следует "отомстить", выступает "князь мира и тьмы, избранный, неповторимый, единственный" барин Гедеонов, о котором "ученые" "по записям древним где-то доказывали, будто Гедеонов - белая кость, потомок древнего библейского владыки и судьи Гедеона, положившего начало царям земным". В то же время Гедеонов - "от змея": "Матка евонная подкинута была старому барину… А как выросла - с змеем спуталась…От змея и родила Гедеонова-то…". Народ же одолицетворяет "красносмертник" Вячеслав… А С. Г. Кара-Мурза в своей книге "Советская цивилизация" (2001) говорит о том, что в событиях 1917 года проявилась "расовая вражда" русских к русским, конкретно - русской "белой кости" к русской же "черной кости". Он прав. Но смотрит он только с одной стороны - со стороны "народа". Но точно также можно говорить о "расовой вражде" народа к "барам". И это тоже будет правдой.

Белое и Красное

Продолжая выводы Дугина, можно, пожалуй, теперь уже говорить и о "двух дазайнах" внутри единого "Русского дазайна". Борющихся меж собой и столь же нераздельных. Отсюда позднейшее противостояние "белых" и "красных" "Белые" при этом - "русские европейцы", "красные" - как сказали бы в советское время, "широкие народные массы" или, на самом деле, "русские русские". При том, что "красные" "гражданской войны" 1918-1922 гг (когда "красные вожди" в целом русскими не были, а белые в основном были русскими по происхождению) далеко не совпадают с "красными" войны 1941-1945 (здесь "русское" и "красное" практически совпало) .

Символика русско-русского противостояния с исчерпыващей ясностью выражена словами известной песни тех времен:

Белая армия, черный барон
Снова готовят нам Царский трон.
Но от тайги до британских морей
Красная армия всех сильней.

Перед нами, по сути, алхимическая формула. Черный, белый и красный цвета - цвета трех основных стадий Великого делания. Черный, Белый и Красный - три основных цвета "Великого делания". Черный - земля - "ворон", "белый" - свободный - "лебедь" ("белые слободы", но и "Лебединый стан" у Марины Цветаевой), красный - Царь феникс ("финик", "колпь", сирин). Но Красный Царь - он же и Белый Царь, поскольку сам свободен, суверенен Однако формула в том виде, в каком она представлена в песне на мотив старой хасидской мелодии, не указывает на "путь", а, скорее, "уводит" с него: белое отождествляется с Царским, а красное - ему противопоставлено. В "русско-русское" противостояние вмешалась бого- и мироборческая "третья сила".

Далее противоборство "белых и "красных" перешло - и, что важено, продолжается до сих пор - в противостоянии "советских русских" и "не советских русских". Хотя, "царское", "красное" было узурпировано в основном не русскими большевиками (как и ранее знаменитый "красный щит" Ротшильдов). "Советское" же, если опять-таки говорить строго, на самом деле изначально принадлежало анархистам - черное знамя с изображением знаком мертвой головы ("ворона"). Но уже потом, за семьдесят лет "новое почвенничество" сложилось именно под советским красным знаменем. Без Царя.

Сама по себе герметическая символика цветов - лишь частный случай всеобщих смыслов, лежащих в ее основе символики смерти и Воскресения, совпадающей с символикой Царствия Небесного и земного царства как его образа. В Великую Субботу - день сошествия Исуса Христа во ад - во время литургии иереи меняют черные великопостные облачения на белые, а на утрене Святой Пасхи - белые на красные. У древних ариев белый цвет - цвет жреческой варны, красный - царско-воинской, черный - рабского, зависимого состояния. Рус (руд, рур, род, рош) - красный, рудный, кровный, царский (сар, сур, сир). Бел - вел(икий), чистый, очищенный, священный. Но отсюда же - от бел и вел - власть и волосы, власы как древнейший царский атрибут.

Белый Царь и Красный Царь - один и тот же. Как мы увидим далее, в этом метафизическая основа Четвертой Политической теории для Русских, Русского мира, России как государства. Метафизическая основа социал-монархизма.

"Таким образом - пишет современный исследователь Вячеслав Дёмин - мы видим невооруженным глазом, что рус-рас-раса-краса-Красный и бар-бел-Белый являются синонимами между собой и словом Раса (отсюда берлога, бор - красный лес, белуга - красная рыба, а также этнонимы русы-бореалы, русые и гиперборейцы - имеющие прямое отношение к Северной или Белой Расе-Руси" (В. Демин "Один Бог-одна Раса" Симферополь: 2012). В этом смысле имя первого Русского Царя (Великого Князя) Рюрика точно соответствует этнониму. Русские - не только подданные Руси как Царям (мн. ч.), но и подданные именно и конкретно Рюрика и его наследников.

"Крайне важно - говорится в "Полном церковно-славянском словаре" (сост. Свящ. Григорий Дьяченко, 1900) - проследить название Рос-Русь. Слово рос в смысле главы властителей, царя, употреблялось у славян-алан в глубочайшей древности. Пророк Иезекииль, а за ним и 70 толковников формулу Хакан-Русь передают с почти буквальной точностью. Иезекииль выражением: неси рош, а 70 толковников выражением: архон рош" (с. 546).

В старожильной, допетровской и дораскольной Руси символика черного, белого и красного пронизывала государственный быт в самых его основаниях. "Черное" состояние - тяглое или связанное обетами - черное духовенство, белые слободы - напротив, свободные. Но чермной - красный (Чермное море). "Черна аз и чермена" - говорит Невеста в церковнославянском переводе "Песни Песней". А Белый Царь - изначально "царь не данник", самодержец, суверен, тождественный Русскому Царю, т.е Царю Красному, кровному. Отсюда красные царские одежды, красный плащ, красные знамена и хоругви Рюриковичей, помимо того, что красный цвет одеяний - багряница, порфира - был унаследованной Рюриковичами, а затем Романовыми как привилегия Правосланый Царей в ознаменование Христова Воскресения.

"Отдай кровь и приими Духа", - говорили древние Отцы Церкви (св. Петр Дамаскин, преп. авва Лонгин и другие). Кровь двуедина. Она состоит из двух основных составляющих - красных телец и белых телец.. Бело-красная символика сопровождает всю историю рода человеческого В средневековой натурфилософии употреблялись образы белого и красного вина У древних ариев белый цвет был вменен жреческой варне, красный - царской и воинской. Позже белое связывали с чистотой, красное - со священной яростью, священной войной. "Белые" и "красные" издревле боролись (жречество против воинства, Священство против Царства), но не могли друг без друга - борьба эта всегда сама по себе имела сакральное значение. Позже чистые очертания древних варн стерлись - так, войны Алой и Белой розы выглядели как противостояние внутри одного королевского рода, в эпоху Французской революции "белое" объединило духовенство и аристократию, "красное" захватили буржуазия и простонародье. Но причина - не только смешение варн. Дело в том, что священные Цари в известном смысле соединяли в себе собственно священное и воинское. Без этого не понять смысла и нашей "гражданской войны".

Я сознательно пишу это определение в кавычках. "Гражданская война" возможна только там, где есть граждане - автономное городское, буржуазное сословие (собственно, "буржуа" и есть "гражданин"). В Российской Империи были подданные Царя, а "граждане" появились уже на стадии разложения Империи, и к их числу принадлежало вопиющее меньшинство. Подданные пошли на Царя, а потом друг на друга. Это не "гражданская война", это - классическая Смута. Именно поэтому она продолжается по сей день.

Февральский заговор возглавили генералы и епископат. Последнее приходится признать, как это ни противоречит советской (и зеркально отображающей ее антисоветской) версии о "монархическом духовенстве". Изыскания доктора исторических наук Михаила Бабкина обнажили эту проблему. И, кстати, предельно объяснили, почему идея Православной монархии далеко не популярна в сегодняшних церковных кругах.

Хорошо известно, что на одной из стен в подвале разрушенного в 1977 г Ипатьевского дома в Екатеринбурге имелась надпись. Генерал М. К. Дитерихс об этом писал: "Валтасар (корень "Вал-Бел", подчеркнутый употреблением специфического написания Belzatsar - В. К.) был в эту ночь убит своими подданными", - говорила надпись (заимствованная из Гейне - В. К.), начертанная на стене комнаты расстрела и проливавшая свет на духовное явление происшедшей в ночь с 16 на 17 июля исторической трагедии. Как смерть Халдейского царя определила собой одну из крупнейших эр истории - переход политического господства в Передней Азии из рук семитов в руки арийцев, так смерть бывшего Российского Царя намечает другую грозную, историческую эру - переход духовного господства в Великой России из области духовных догматов Православной эры в область материализованных догматов социалистической секты [...] Надпись на стене - "Валтасар был в эту ночь убит своими подданными", сделанная на немецко-еврейском жаргоне, сама по себе свидетельствовала об авторах ее и преступлении" (Дитерихс М. К. Убийство Царской Семьи и членов Дома Романовых на Урале. Ч. I. С. 206, 211). Далее, кстати, надпись имела продолжение: "Об этом возвещаются все народы".

Последовавшая "гражданская война" была лишь продолжением цареубийчтва. Современный автор пишет : "Гражданская война, или противоборство белой и красной армий, разгоревшееся вслед за физическим устранением Глав царствующей династии и всех прямых наследников Престола по духовно-генетическому, родовому составу, характеру и степени участия действовавших в нем военных и политических сил, нашедшим отражение в образно-цветовой символике воюющих сторон, восходящей к ветхозаветному противопоставлению (а не единству, здесь и далее курсив наш - В. К.) красного и белого цветов в родовом соперничестве за право первородства двух потомков патриарха Исаака - Иякова (Израиля) и Исава, названного Эдомом, то есть красным, позволяет говорить о гражданской войне, являющейся по сути продолжением мировой войны, приведшей к к падению крупнейших европейских династий, как о локальном противоборстве двух генеалогических ветвей одного правящего рода" (Николай Козлов. "Цареубийство". М.: 2005, с 32). Николай Козлов (Андрей Алексеевич Щедрин) указывает, что на протяжении веков "в отношении территории, имущества и людского христианского населения Императорской России" прослеживается применение наследственного права "хазаки" - собственности на недвижимость, разумеется, права самозванного - со стороны одного из семейств "южной" (хазарской) ветви колена Данова - клана Ротшильдов, получившего своя прозвание из-за красной вывески (в форме щита) на доме банкиров. Красный цвет узурпируется Ротшильдами и становится - начиная с французской революции 1789 г. - цветом, символизирующим их распространяющуюся власть над миром под прикрытием "мировой левой" - антимонархической и "антиклерикальной". Автор также напоминает любопытное свидетельства о "новом рождении" - после знаменитых стягов св. Димитрия Донского - красного знамени в России - рождении, предопределенном как бы наоборот его первому рождению.

Архимандрит Константин (Зайцев) в книге "Чудо Русской истории" (Джорданвилль, 1970) описывает "не объяснимый внутренними причинами народной жизни" факт появления красного знамени в ходе "крестьянской реформы" 1861 года : "Это сообщение (о появлении красного знамени в ходе крестьянских волнений - В. К.) отвечает действительности. О красном знамени сообщает и генерал Дренякин в донесениях Государю. Это был первый случай употребления красного знамени в русской революционной борьбе!" (с. 214).

"Присвоение" красного знамени означает притязания на права наследования не только Романовых, но и Рюриковичей. Тот же Николай Козлов пишет : " В династической эсхатологической перспективе парафраз двустишия из поэмы Гейне "Валтасар", написанного на стене Ипатьевского подвала в ночь с 4 на 5 июля 1918 года напоминает о том, что основатель Дома Ротшильдов Амшель Майер, женатый на Еве Ганау и служивший "по особым поручениям" при дворе герцога Вильгельма Гессен-Кассельского, в 1764 году принял титул князя Ганау, с Домом которого как раз и роднились Романовы. Речь шла также и о захвате наследия предшестовавшей Романовым династии: "Начертание-граффити на подвальной стене дома Ипатьева, идентифицируемого как каблограмма из четырех знаков [...] очень напоминает собой бытовавшие у древних хазар так называемые "владельческие знаки" или "связанные с близнечным мифом древние символы священной верховной власти, в основе которых лежал знак двузубца" (В. Е. Флерова. "Образы и сюжеты мифологии Хазарии". М, 2001, с.126.), известные в археологии также как "знаки Рюриковичей", которые могут содержать информацию как о вине убитого, так и о переходе сакральной власти в результате ритуального убийства в пользу того, чье имя обозначает начертание оставленной на стене Ипатьевского подвала владельческой тамги" (с. 32).

"Белые" как не-белые, "красные" как не-красные

Начало русской смуты ХХ века - уничтожение Царской власти как средоточия единой крови и единого духа - белого и красного. Белые и красные пошли друг на друга. Это тождественно разделению белых и красных телец в изуверском врачебном опыте.

Но на самом деле "октябрьский переворот" была "чёрной" составляющей герметической формулы.. Абсолютно адекватными "чёрному чернее чёрной черни" были не Белые и не Красные, и не большевики, а анархисты. Анархия - мать (в буквальном смысле) порядка. Она - предшествующее, Мать Сыра Земля. Сокрыв в себе Царя, она призвана его восставить.

Зловещ и пустынен погост,
Где царские бармы зарыты
(Н. Клюев)

Этого не поняли ни Белые, ни Красные, ни сами анархисты. В. В.  Розанов писал, что если бы на знаменах революции было написано не "Пролетарии всех стран, соединяйтесь", а "Проходит образ века сего", всё было бы иначе.

Красная армия - творение не Ленина и не Троцкого. Она - творение Императорского Генштаба. У её истоков - военная аристократия. Русское офицерство разделилось надвое. Осознание губительности следования России по демократическому пути возникло прежде всего в недрах русской военной разведки, которая принимает решение о ликвидации Временного правительства и начинает контакты с его наиболее на тот момент непримиримыми противниками - большевиками (монархические организации были запрещены и разгромлены уже в марте-апреле, а многие их активисты тогда же физически уничтожены).

В "Энциклопедии военной разведки России" (М.: 2004) сообщается, что начальник Разведывательного управления Генштаба генерал Николай Михайлович Потапов (1871-1946) сотрудничал с большевиками с июля 1917 года. Документы об этом, крайне важные для понимания глубинной преемственности государственности России, пока что не рассекречены, однако, если и когда это произойдет, будет нанесен сокрушительный удар как по "красной", так и по "белой", не говоря уже о либеральной, историографии. Именно летом 1917-го произошло, по сути, разделение русского военного руководства, заложившее основу будущего противостояния "красных" и "белых" - на пике против "спасителя русской демократии" генерала Л. Г. Корнилова (который весной 1917 года лично возглавил арест Царской семьи и всегда говорил: "Что угодно, только не Романовы") Совместно с Потаповым действовали военный министр генерал-майор А. И. Верховский, главнокомандующий Северным флотом генерал-аншеф В. Н. Клембовский, начальник штаба и комендант Псковского гарнизона генерал-майор М. Д. Бонч-Бруевич. Все они затем готовили октябрьский переворот и стояли у истоков Красной Армии.

В сентябре 1917 года Керенский - вопреки даже прежним своим планам о созыве Учредительного собрания - объявляет Россию республикой. Это единоличное решение, совершенно не легитимное, с правовой точки зрения, немедленно вызывает к жизни альтернативные планы государственного строительства. Не будем забывать, что осенью 1917, Государь и его семья были еще живы. Современный писатель и исследователь Олег Стрижак утверждает, что уже в сентябре 1917 года оформился "заговор генералов" разведки Генштаба во главе с генералом А. А. Самойло, целью которого было свержение Временного правительства и передача власти Съезду Советов (http://www.za-nauku.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=3452).

Система Советов уже тогда была полностью противоположна буржуазно-демократической республике, к которой стремились Временное правительство и все политические партии того времени - от кадетов до социалистов (исключение составляла, быть может, часть эсеров). Она является цивилизационно иной, имеет очевидную связь со старинными русскими Земскими соборами - советами всея земли, с земским и губным самоуправлением, казачьим кругом, курултаями азиатских народов России, и даже с народным ополчением 1612-1613 гг. и при определенных условиях вполне совместима с монархией. Не случайно в 30-е годы идея "Царь и Советы" станет основой политической программы т.н. "младороссов". Вопрос был в том, как и куда развернуть Советы.

Следует ясно и четко сказать: в ходе революционных событий не "народ боролся против военной аристократии", как это представляют, "взаимно меняя знаки", "красные" и "белые" историки, а сама военная аристократия раскололась надвое.

По оценке военного историка А. Г. Кавтарадзе, в Красную Армию перешло 30% дореволюционного офицерского корпуса, а по оценке С. В. Волкова - 19-20%. А С. Г. Кара-Мурза пишет: "Очень важен для понимания характера конфликта раскол культурного слоя, представленного офицерством старой царской армии. В Красной армии служили 70-75 тыс. этих офицеров, т.е. 30% всего старого офицерского корпуса России. В Белой армии служили около 100 тыс. (40%) офицеров, остальные бывшие офицеры уклонились от участия в военном конфликте. В Красной армии было 639 генералов и офицеров Генерального штаба, в Белой - 750. Из 100 командиров, которые были в Красной Армии в 1918-1922 годах, 82 были ранее царскими генералами и офицерами. Можно сказать, что цвет российского офицерства разделился между красными и белыми пополам. При этом офицеры, за редкими исключениями, вовсе не становились на "классовую позицию" большевиков и не вступали в партию. Они выбрали красных как выразителей определенного цивилизационного типа, который принципиально расходился с тем, по которому пошли белые" (http://www.kara-murza.ru/books/war/civil_war1.htm).

Так или иначе, ещё в июне 1917 года министр Временного Правительства Церетели, социал-демократ, говорил: "Через ворота большевиков войдет генеральская контрреволюция". "Генеральская котрреволюция" Потапова, Верховского, Самойло и других была на самом деле попыткой нанести "упреждающий удар" как по (условно) "Керенскому-Милюкову", так и по (тоже условно) "Троцкому-Свердлову". Судьба Царя и Царской Семьи тогда еще висела на волоске, и как развернулось бы все далее, неизвестно. Генералов тогда поддержала почти половина старого русского офицерства, переходившего к красным", но при этом не желавшая иметь ничего общего с коммунистическими фанатиками. Позже покойный Владыка митрополит Волоколамский и Юрьевский Питирим в шутку говорил о "стратегии редиски" - "сверху красное, внутри белое" - в дальнейшем и в Церкви, и в армии и даже в партии.

23 ноября 1917 года Н.М.Потапов был назначен начальником Генштаба и управляющим Военным министерством, с декабря 1917 г. - управляющим делами Наркомвоена. 4 марта 1918 г. в Республике Советов был учрежден Высший Военный совет, его возглавил генерал М. Д. Бонч-Бруевич. Полковник Императорского Генерального штаба П. П. Лебедев стал начальником Штаба Красной Армии, полковник И. И. Вацетис - Главнокомандующим Вооруженными Силами Республики Советов, полковник Генерального штаба Б. М. Шапошников - начальником Оперативного управления Полевого штаба РККА (с 1937 года - sic! - начальником Генштаба РККА, в 1941-45 гг. - заместителем Сталина в НК обороны). Генерал-лейтенант Н. Д. Парский командовал Северным фронтом, генерал-майор Н. Н. Петин - Западным, Южным и Юго-Западным фронтами, генерал-майор Самойло - Северным и Восточным. Этот список можно продолжить. Флот вообще весь целиком находился в руках старого русского морского офицерства. Им руководили контр-адмиралы М. В. Иванов, В. М. Альтфатер, А. В. Нимитц, Балтийским флотом - вице-адмирал А. А. Развозов и др. Безпартийная прослойка адмиралов и капитанов существовала и была влиятельной на протяжении всей истории советского ВМФ.

"В пользу тезиса о том, что многие кадровые военные поступали на службу к большевикам, видя в них силу, которая в отличие от Временного правительства смогла навести порядок, обеспечить централизацию власти и отстаивала национальные интересы, говорит факт поступления в РККА многих высших офицеров старой армии, уволенных Временным правительством в ходе послереволюционной чистки армии от монархически настроенного генералитета" (Мухлисов Р. Н. Командиры РККА. История становления офицерского корпуса РККА. http://zhurnal.lib.ru/m/muhlisow_ras...diryrkka.shtml)

Не вина "поставивших на красных" русских генералов и офицеров в том, что в конечном счете уже сразу после победы в "гражданской войне" их (за исключением некоторых особо приближенных к Сталину, того же Потапова или Шапошникова) начало постепенно уничтожать ОГПУ, (в т. н. "операции "Весна" 1930 г, а затем и далее при Г. Ягоде, когда сам И. В. Сталин еще отнюдь не был "самодержавен", а в армии восторжествовала, с одной стороны, близкая к троцкистам группа Тухачевского-Якира (при всей неоднозначности самого М.Н. Тухачевского, "русского язычника"), с другой - достаточно серая "пролетарская прослойка", повязанная к тому же весьма сомнительными брачными узами.

Как пишет Олег Стрижак, вокруг царских и белых генералов и офицеров, оставшихся в Советской России всех этих людей "возник своеобразный заговор молчания" - и в советские годы и, тем более, сейчас. "Почему среди полководцев Великой Отечественной войны почти нет этой категории кадровых военных? Считается, что офицеры, служащие в РККА, были уничтожены в период общего погрома в армии в 1937-1938 годах. Но это не так. Основная масса русского офицерства, оставшегося или вернувшегося в СССР, была истреблена задолго до т. н. "Трагедии РККА" 1937 года (здесь и далее курсив наш - В. К.) Наиболее значимый для судьбы Красной армии погром командного состава произошел не в 1937-1938 годах, как принято думать, а в 1921-1931 годах, когда были вычищены почти все офицеры и генералы Императорской армии в ходе "операции Весна"- чистки Красной Армии органами ОГПУ от бывших военспецов, то есть генералов и офицеров, служивших ранее в армии Российской Империи. Всего было арестовано более 3 тысяч человек, среди них были А. Снесарев, А. А. Свечин…" - указывал в журнале "Знание-сила" Б. Соколов (http://hvac.livejournal.com/145552.html).

Правда была и у Белых, и у Красных. У Белых - эстетика и этика (впрочем, о какой этике можно говорить после предательства Царя?). У Красных - прежде всего отвержение купли-продажи земли ("Земля Божья и Государева, а так ничья") именно потому, что земля и есть Кровь и Дух - "в Духов день Земля - именинница". Парадокс в том, что Белые, выступавшие за "единую и неделимую Россию", оказались заложниками иностранных интервентов, прежде всего британских, стремившихся расчленить Россию, а Красные, произнося речи об "Интернационале", и "праве наций на самоопределение" вновь соединили Русскую землю от Карпат до Тихого океана.

Белое движение с самого начала не было монархическим. В июле 1918 года граф Ф. А. Келлер обратился с письмами к его руководителям генералам А. И. Деникину и М. В. Алексееву со словами "Объявите, что Вы идете за законного Государя, а если его действительно уже нет на свете, то за законного же Его наследника, и за Вами пойдет безколебаний все лучшее, что осталось в России и весь народ, исстрадавшийся по твердой власти"(http://www.isras.ru/files/File/Vlast/2011/07/Holyaev.pdf) Однако этот и другие подобные призывы не только не встречали сочувствия у руководителей движения, но и решительно отторгались. Ярославский исследователь С. В. Холяев говорит по этому поводу так: "Белое движение органически связано с августовскими днями 1917 г., вошедшими в историю как "корниловский мятеж". Однако лица, вошедшие впоследствии в штаб Добровольческого движения, так или иначе проявили свои политические устремле-ния задолго до Февраля, сочувствуя тому заговору, который организовывал с конца 1916 г. А. И. Гучков, а А. М. Крымов даже входил в круг заговорщиков. Независимо от степени вовлеченности в заговор, их всех объединяло одно: надежда на отстранение от власти Николая II" (там же) Официальный лозунг т.н. "непредрешенчества" был выдвинут только для того, чтобы не отталкивать монархически настроенных офицеров. "Если бы белогвардейцы догадались выбросить лозунг "Кулацкого Царя", - мы не удержались бы и двух недель", говорил Троцкий. Об этом же писал Иван Солоневич в своем труде "Народная монархия" При этом на самом деле главными противниками восстановления монархии были даже не Белые генералы, а западные "союзники". "Никто из нас не имел ни малейшего желания реставрировать в России царизм..." - говорил президент США Вудро Вильсон. А созданное в Париже в начале 1919 г. 'Русское политическое совещание' (под председательством кн. Г. Е. Львова, первого главы Временного правительства), игравшее роль представительства Белых армий на Западе, сотрудничавших с Антантой, постоянно требовало от белых генералов провозглашения "глубоко-демократического характера целей, преследуемых русским антибольшевицким движением" (там же).

В любопытном исследовании Дмитрия Суворова "Все против всех" (http://cossacawards.narod.ru/Zametki/Zametka56_Vse_protiv_vseh.html) приведены загадочные и до сих пор не объясненные факты, связанные с пребыванием Царской Семьи в екатеринбургском заточении: "Создается впечатление, будто белогвардейцы предлагают красным своего рода чудовищную „игру в поддавки": мы даем вам время и шанс сделать ответный ход в отношении царской семьи; мы на вас наступаем, но не так, чтобы отрезать все концы, - нет, мы вас обкладываем как волка флажками, но при этом ниточку Транссибирской магистрали не перерезаем: пожалуйста, драпайте, как вашей душе угодно! И царя вывозите, куда хотите! Ведь вспомнить только, что Голощекин умудрился в этой ситуации съездить в Москву за инструкциями и вернуться - вернуться в полуокруженный Екатеринбург, - для того чтобы ликвидировать семью, и отнюдь не сразу, а еще как минимум через неделю (в условиях Гражданской войны это чудовищно много)! И то после телеграфного сигнала, который дал ему из Перми командующий фронтом Р. Берзин. Как понимать такие действия "рвущихся на спасение" белых? И простым совпадением фактов все сие не объяснишь".

И так было практически везде. Речь шла о противостоянии между сторонниками разных направлений революционного, "освободительного" движения. К сожалению приходится констатировать: "по факту" был прав белый генерал Я. А. Слащёв, который отмечал, что Белое движение представляло собой в основном "смешение кадетствующих и октябриствующих верхов и меньшевистско-эсерствующих низов", а "за Царя!" провозглашали только "отдельные идиоты" (именно таковы были его слова - http://www.sotnia.ru/forum/viewtopic.php?f=8&t=14964).

Только уже в самом конце войны Приамурский Земский Собор во Владивостоке (август 1922), при поддержке генерала М. К. Дитерихса, который признал причиной революции грехи русского народа, призвал к покаянию и провозгласил единственным путем спасения России - восстановление законной Православной монархии. Собор постановил, что права на осуществление Верховной власти в России принадлежат династии Дома Романовых и на краткое время восстановил в Приамурье Основные законы Российской империи. Но было уже поздно.

Среди Белых генералов монархисты составляли меньшинство Назовем графа Ф. А. Ке́ллера (1857-1918), М. Д. Дроздовского (1881-1919), А. П. Кутепова (1882-1930), барона Р. Ф. Унгерна фон Штернберга (1886-1921), Хана Нахичеванского Гусейна (1863-1919). Вечная им память. Подавляющее большинство - республиканцы или "непредрешенцы".

Сегодня все очевиднее выясняется, что сама по себе картина "гражданской войны" гораздо сложнее, чем это может быть представлено и чем это представляла как советская, так и антисоветская пропаганда и историография. В борьбе с исторической Россией ставка была сделана как на белых, так и на красных, причем одновременно. " Перед нами поистине поразительная ситуация - писал В. В. Кожинов: - в красной Москве тогда исключительно важную - вторую после Ленина - роль играет Яков Свердлов, а в белом Омске в качестве влиятельнейшего советника пребывает его родной брат Зиновий" (Кожинов В.В. "Россия - век ХХ. 1901-1991", М, 1998, с. 605). "Не исключено, - говорит в связи с этим исследователь "Царского дела" П. В. Мультатули - что убийство Царской Семьи курировалось… как в "красном", так и в "белом" лагерях [...] Если предположить вышеизложенное, то не исключено, что сокрытие следов Екатеринбургского злодеяния велось не только со стороны большевиков, но и со стороны так называемых "белых", после взятия ими Екатеринбурга" (Мультатули П.В."Николай II Дорога на Голгофу", М,, 20010, с.216). И далее : "Более того, эти же силы не исключали возможности отстранения Троцкого и возвращения обратно Керенского, если вдруг Троцкий будет вести себя "неправильно".. В этом случае - Мультатули ссылается на переписку офицеров британской разведки - предполагалось "призвать Керенского и других деятелей первоначальной республиканской революции"(там же, с. 231). Речь шла об одной и той же "колоде".

Публикуемые сегодня - пусть и в очень ограниченных объемах данные о событиях "гражданской войны" уже сейчас постепенно складыватся в некую новую картину, которая никак не вписывается ни в "белую", ни в "красную апологетику". С одной стороны - "мировая революция" - с обеих сторон - и красной, и белой. С другой - историческая Россия, воплощенная - в эти "черные годы" отступничества только в Царе и его Семье. С третьей - попытки военной контрреволюции (с участием еще и русской Императорской разведки) - также с обеих противостоящих сторон - и "белой", и "красной" - и - против обеих.

Однако - безуспешно. По крайней мере - в ближней перспективе событий. "Внедренная" в "государственное тело" заведомо ложная, "с неверной последовательностью цветоперехода" "алхимическая формула" революции заведомо обрекала Россию на новый виток "мировой пытки". Формула задается как формула "великого срыва", каковой и стала русская история ХХ века - если брать ее в полной объеме.

Неизменной была и остается только Божья правда. Она очень проста: "Если бы наш народ оказался бы достойным своего Царя, если бы Россия до конца пошла за ним, она в единении с ним смыла бы с себя все соблазны внутренней измены своему назначению [...] . Но все грехи, все соблазны, все измены, подготовленные и взращенные за предыдущие годы сплелись для того, чтобы заставить русский народ изменить своему царю. И мы изменили. А тогда, чтобы спасти драгоценнейшее - душу народную, нужно стало, чтобы пришли страшные бедствия, страшные муки […] Итак: даже самая страшная Божия кара - предание человека или народа сатане во измождение плоти, является знаком милости Божией: да дух спасается" (Еп. Нафанаил. "Если бы не было революции". Русское Возрождение. П - М - Н-Й,.1978, N/ 4).

Революция в этом смысле действительно предстает как волна народной ярости, народного змееборчества. Истинного Царя всегда убивают. Но, с другой стороны, проецирование более высокой и глубинной, чем народная ярость, "совместной задачи" на государственный уровень и создает Истинное Царство. В конце концов - и в конце концов.

"Егоже вменяху человеци яко мертва суща" - сказано о Последнем Царе в "Откровении Мефодия Патарского".

В мае-июне 2014 г. в Новоросии национал-большевик (в "устряловском" смысле) Павел Губарев возвращает "красный смысл" (он прямо говорит о соединении Православия с социализмом), а полковник Игорь Стрелков, монархист и дроздовец - "белый смысл". То, что это происходило именно в Новороссии, и в единении ея вождей, говорило очень о многом, если не обо всем. Именно потому "Русская Весна - 2014" была "слита" либерально-олигархической верхушкой РФ.

Но на самом деле - соединить эти два потока Руси (руды, росы) является конечным смыслом и целью. В политико-историческом аспекте это можно называть (а можно и не называть) социал-монархизмом.

Образ дан

Россия едина и неделима не только в пространстве, но и во времени. Исходя из этого, разрабатывая основы социал-монархизма как Четвертой политической теории для России, нужно говорить о полной и безусловности преемственности от всех исторических эпох, прежде всего трех последних - московской, "романовской" и советской. Московская Русь содержит "формулу" Православного Царства, Российская Империя дает юридическое преемство (отвергнутое в Феврале 1917), прежде всего незыблемые в своей основе Законы о престолонаследии, Советский Союз - безценный социальный, организационный и военный опыт, отказ от которого так болезненно переживается сегодня.

Начинать, как всегда, приходится, с "исправления имен". И прежде всего с главной "формулы революции". В уже цитированном тексте времен "гражданской войны" - "Белая армия, черный барон / Снова готовят нам Царский трон / Но от тайги до британских морей / Красная армия всех сильней" - все точно - кроме главного : вместо "но" должно быть "и". В этом суть подмены: "красное" было присвоено и вменено "черному". "Красное" - Царский трон. В этой подмене - метафизический корень русской трагедии, катарсис которой - Царь Белый и Красный. Тот, кого православные старцы предсказывали как Последнего Царя.

Подлинной же предпосылкой этой подмены-трагедии была религиозная катастрофа XVII века, разделившая народ причем природная аристократия стала носительницей "противопочвенных" смыслов. В то же время Белый Царь оставался "удерживающим" и принял в 1918 году искупительный венец. Плодом искупительной жертвы станет Царь Белый и Красный. Надо отметить, что примерно так (правда, без внимания к событиям раскола) ставит вопрос в книге "Царская жертва" (М.: 2010) Николай Козлов (А. А. Щедрин).

В этом смысле только социал-монархизм может стать исходом и итогом "красно-белой" борьбы.

Монархическое государство не связано механически с какой-то конкретной формой политического и, тем более, экономического устройства. Монархия - как, впрочем, и республика - не форма правления (вопреки утверждениям современной теории государства и права), а тип государства. Основных гсоударственных типов, по Аристотелю, всего три: монархия, аристократия и полития (демократия); их "обратных", извращённых типов тоже три: тирания, олигархия и охлократия (власть толпы). Эти типы и "антитипы" никак не связаны с течением времени, среди них нет "прогрессивных" или "реакционных", они вечны и существуют в своих проявлениях на протяжении всей истории человечества. Подавляющее большинство государств современного мира относятся к трем "извращенным" типам, причем в основном это олигархии.

Монархический тип государства - единственный, в котором проявляет себя категория не времени, а вечности, эона или "движущейся вечности" (определение Вл. Лосского). На языке Православия это выглядит так: "Бог, по образу Своего небесного единоначалия, устроил на земле царя; по образу Своего вседержительства - царя самодержавного; по образу Своего царства непреходящего, продолжающегося от века и до века, - царя наследственного" (святитель Филарет Московский (Дроздов)). Через династическое преемство народ выступает в истории как триединство ушедших в вечность, живущих на земле и еще не пришедших на неё людей. Династия - это один и тот же монарх, меняющий имена и облики только потому, что человек на земле смертен.

С другой стороны, социализм в России, как мы уже говорили выше - двойственное и противоречивое явление. Само слово "социализм" отчасти условно. Истинные корни русского социализма - в "тягловом" и сословно (социально) - представительном государстве XV-XVII с юридически не ограниченной Монархией, совещательными "Советами всей земли" (Земскими соборами) и широким местным самоуправлением, достигшим наивысшего уровня при оклеветанном Царе Иоанне Васильевиче Грозном. Русский социализм - цивилизационный, а не формационный, он не имеет никакого отношения к марксизму и другим формам западного социализма, являющегося обратной стороной западного же капитализма и использованного силами "мировой революции" для сокрушения Русской Монархии как "удерживающего". Более того, вообще есть два социализма: манихейская "тяга к смерти", исследованная в известной уже упоминавшейся книге академика И.Р.Шафаревича и социализм как народное социальное представительство и государственно (Государево) - народное управление хозяйством. Второе совместимо с любым типом правления. Для России это - Самодержавная монархия.

Московское царство было т. н. "тягловым государством" (по выражению В. О. Ключевского), или "государством-крепостью", причем словом "крепость" обозначалась прежде всего общенародная круговая порука - точно такая же, какая была внутри крестьянской общины. Удельные князья, бояре, а затем дворяне служили Государю, проливали свою кровь, и на этих условиях крестьяне постепенно прикреплялись к земле, кормили и вооружали тех, кто и самих крестьян оборонял на войне. Все московские люди были "государевыми людьми", между ними не было личной зависимости, как не было и "крещеной собственности", которая появилась только после Указа 1762 года о "дворянской вольности", мгновенно превратившего "крепость" в "крепостничество" (это уродливое подражание европейскому феодализму привело к столь же уродливому "российскому капитализму" конца XIX-начала ХХ веков). Строго говоря, Россия не знала ни феодализма с его принципом сюзеренитета-вассалитета, ни закономерно наследующего ему капитализма. Русское хозяйство всегда было цивилизационно иным. Кому хочется называть это социализмом, может спокойно это делать. Однако в марксистском, "формационном" смысле это, конечно, никакой не социализм, как не был "формационным социализмом" и социализм советский.

Московское государство как государство "тягловое" в той же степени было и государством сословно-представительным: Земские соборы как совещательные при Верховной власти органы, созываемые по сословно-земельному (сегодня мы бы сказали "социально-территориальному") признаку, были формой живой и органической связи власти с "землёй", которая, без сомнения, развилась бы в политическую форму, полноценно альтернативную западному парламентаризму с его принципами формального большинства и диктатуры партий, если бы её развитие не было прервано церковным расколом XVII века (после которого и сами Соборы перестали созываться), а затем - Указом о дворянской вольности 1762 года и вообще формированием привилегированных сословий ("Жалованные грамоты" Екатерины II). Собственно, от сакральных институтов Московской Руси на протяжении XVIII-XIX веков сохранялась только сама Царская власть, не могшая уже не остаться в одиночестве, а затем и быть свергнутой в феврале 1917 года. Живая и плодотворная идея социальной монархии (с широким земским самоуправлением), к которой Россия пришла при Иоаннах, не смогла удержаться прежде всего в силу своей военно-технической незащищенности, а потому осталась в истории не столько как данность, сколько как заданность. Лозунг "Царь и Советы", выдвинутый в 30-е годы "младороссами" А. Л. Казем-бека абсолютно последователен и органичен.

СССР изначально задуманный и созданный как открытие пути к мировому правительству под узурпированной "красной оболочкой" после 1937 года стал приобретать некоторые черты исторической, даже допетербургской России как "тяглового государства", хотя и без Царя и вне Православной традиции. А после рецидивной буржуазной революции 1991 года (продолжения Февральской), как раз и оказалось, что у исторической Русской монархии и исторического Русского социализма - один и тот же враг - силы антихриста, то есть то же самое "мировое правительств" и капитал. Это открывает путь для общего политического праксиса сторонников Русской Православной монархии и Русского социализма, то есть "всей Руси".

В реальности это будет означать полноценное восстановление - с учетом всех возможностей современной науки, политики и военного дела - про-и праобраза всей Русской государственности (ея "платоновской идеи") - Русско-Московского Царства XV-XVII вв, разумеется, способного говорить на языке современности и отвечать на ея вызовы, вызовы Последних времен. Если угодно, это - в пределе - и есть "Русский Ereignis".

Главный источник социал-монархизма - глубинная Православная эсхатология, учение Святых Отцов. Среди теоретических предшественников Русского социал-монархизма можно выделить Л. А. Тихомирова (1852-1923, учение о Верховной власти), К. Н. Леонтьева (1831-1891, социализм как "удерживающее", "цветущая сложность"), генерала А. Д. Нечволодова (1864 - 5 декабря 1938, экономические вопросы), С. Ф. Шарапова (1855-1911, соотношение Самодержавия и самоуправления), А. Л. Казем-бека (1902-1977, "Царь и Советы"). Общая методология в целом совпадает со славянофильской и (нео)евразийской, разумеется, с учетом всей философской,социальной, правовой и научной мычсли последнего столетия и нашего времени.

При этом именно Московская Русь - эпоха наивысшей русской "самосродности", наше "самое само" (А. Ф. Лосев). В XV -середине XVII вв сложилась государственная система, до сих пор остающаяся сокрытой "матрицей" Русской государственности. Ея "всплытие" неизбежно, и задача именно в содействии этому "всплытию".

Государственное устройство Московского Царство было, есть и будет оставаться для России "матричным". Вопреки "национал-демократам", Московское Царство совершенно не было "делом рук" Орды. Лучше всех писал об этом Лев Тихомиров: "Завоевание Руси татарами, хотя [...] породило множество рабских пороков, жестокости, лживости и грубости нравов, но в то же время во всех лучших русских людях породило жгучее сознание греховности, стремление к покаянью, к уразумению воли Божией и исполнению ее.. В общем рабстве усилилось сознание единства русских людей..." Также: "Влияние татар состояло, таким образом, не в том, чтобы Русь усвоила себе их идею власти, а, наоборот, в том, что Русь, пораженная бедствием и позором, глубже вдумалась в свою потенциальную идею и осуществила ее".

Эта "потенциальная идея", как ее называет Тихомиров была явлена уже в призвании Рюрика (ru-rik, рус-царь), а затем и при первых, "старших" Рюриковичах. Власть Князя была юридически не ограниченной, "неопределенной и безграничной". Именно поэтому Русское "старожильное право", начиная от Русской Правды и кончая Соборным Уложением 1648 года, вообще не содержит никакого описания Верховной власти (впервые определение власти Императора появляется только в "Воинском регламенте" Петра Великого) С другой стороны неопределенными и безграничными были совещательные полномочия княжеской дружины ("старшей" и "младшей") и городского веча. Таким образом развивались аристократическое и демократическое начала - при том, что власть была, безусловно монархической. Надо всегда иметь в виду, что любая власть едина и неделима, "монадична". Там, где провозглашена "теория разделения властей", всегда существует "невидимая власть".

Однако власть "старших" Рюриковичей подрывал "лествичный" принцип наследования Великого стола - не от отца к сыну, а к старшему в роду. Это и стало главной причиной политической раздробленности и последующей зависимости от Орды. О самой же Орде (в отношении к Руси) Лев Тихомиров говорит: "Ханы поставили перед русскими только идею о необходимости сильной власти, но не дали ровно никаких идей власти". Поэтому после обретения Москвой самостоятельности произошла "кристаллизация" той же киевской идеи. Власть Царя с восстановленным переходом Престола от отца к сыну унаследовала правовую неограниченность, а также неопределенность и неопределимость; место "совета князя и дружины" занял "Государев верх" ("дума", "бояре", "совет Царя со бояры", т.е. то, что позже историки XIX в. согласились называть Боярской Думой), а всенародное совещательное собрание при Верховной власти ("Совет всея земли" или Земский собор) стало основой "советного" (именно так!) государства. Все это носило название одиначества. Воспроизводилась та же модель, однако с важными добавлениями, связанными с тем, что государство раскидывалось по огромным землям. Речь идет о "тягловом государстве" (В. О. Ключевский), основные черты которого - отсутствие частной собственности на землю ("Земля Божья и государева") и предоставление земли в пользование за службу, при том, что "одни служат, а другие кормят тех, кто служит" (В. О. Ключевский), но вторые не находятся от первых в личной зависимости. Община с круговой порукой (еще древнеславянская) стала частью "крепости". Вот это, да, влияние Орды, но лишь отчасти, потому, что земля прежде была под Ордой. И это был не "феодализм".

Такая централизация не только предполагала, но делала необходимым широкое и разнообразное местное самоуправление, мощное развитие которого началось еще при Елене Глинской (1508-1538) и утвердилось при Иване Грозном. "Самодержавие и самоуправление" - так называлось исследование С. Ф. Шарапова (1855-1911) - взаимно предполагали друг друга. Можно говорить, что это был "русский народный социализм".

Раскол середины XVII в. разделил народ на две части, предопределил дальнейшее насаждение европейских форм (в том числе, после 1762 г, псевдофеодального крепостничества). В конечном счете "отказ от Москвы" и привел уже в советское время к новому появлению "обезбоженного и обездушенного универсально-крепостного государства, организационно весьма близкого к опыту древней Москвы, только с обратным духовным знаком" (П. Б. Струве), включая как "земщину" (Советы), так и "опричнину" (партия). В 70-80-е годы ХХ века положение Генерального секретаря точно так же не было закреплено в законодательстве, включая Конституцию (чисто традиционно!), а соотношение КПСС и Советов воспроизводило "опричную" модель.

Сброс коммунистической "скорлупы", к несчастью, привел не к оживлению органической жизни (она была почти убита в 20-е годы), а к новой "евроамериканской рецепции" и, как следствие, к рассыпающейся государственности, способной быть удерживаемой лишь полицейским порядком, а также к несоответствию "закона" и "понятий". И единственно жизнеспособной сегодня является возможность "возвращения старой Москвы", конечно, с учетом всех реальностей и новых технологий. В частности, политическая идея "Царь и Советы", выдвинутая А. Л. Казем-беком (1902-1977) сегодня должна быть глубоко изучена.

Царь и народ

Субъектом теории социал-монархизма (в рамках 4ПТ) является "онтологическая пара" Царь-Народ. Пожалуй, лучшим образом она "схвачена" у Марины Цветаевой:

Это просто, как кровь и пот:
Царь - народу, Царю - народ.
Это ясно, как тайна двух:
Двое рядом, а третий - Дух.

Под народом, разумеется, конечно, не наличное большинство, а совокупность всех ушедших, живых и еще не родившихся. Царь же послан свыше, а не выбран и тем более не нанят за деньги. В этом - в том числе - глубинное родство Царства и брака.

Сегодня чаще всего приходится слышать возражения против наследственной власти. Здесь - непонимание того, что Царь - именно один (отсюда и "монархия"), царский сын есть он же сам. Монархия ноуменальна, а не феноменальна. Все дело в нашем отрыве от понимания семьи, отцовства и сыновства. Демократия - это действительно "феминизация" (в худшем смысле) и "содомизация" сознания. В этом смысле сегодняшние призывы к "возрождению семейных ценностей" при всей их - по форме - некоторой "истеричности" - шаг в правильном направлении. Когда нет семьи, нет своих мертвецов и своих чаемых будущих - не может быть и монархии.

Лев Тихомиров писал: "Посредством династии единоличный носитель верховной правды становится как бы безсмертным, вечно живущим с нацией. Монархически настроенная нация поэтому всегда стремится к выработке династии, стараясь жить с одной царствующею семьей, которая передает своим членам от поколения к поколению задачу хранения народных идеалов точно так же, как они переходят от отцов к детям в самой нации. Эта династическая задача, однажды хорошо разрешенная, ясно, всем удобопонятно, исполняется затем без затруднений даже в случае физического пресечения династии, которая продолжает тогда свое преемство как бы посредством усыновления другого царственного рода [...]. Государь в глазах монархического народа есть наследник одной и той же династии, как бы вечно бывшей с нацией. Если даже физически преемство прерывается, то идеально это не допускается, этого перерыва не признают, Династия остается во что бы то ни стало единой". И далее : "Но вот в действительности она пресеклась. И что же? Народ прямо не признает этого факта [...] грамота об избрании Михаила Феодоровича составлена представителями народа так, чтобы в ней было возможно меньше элемента избирательного, зависящего от народных желаний, и как можно больше преемственного, связующего царя и народ со всей прошлой историей [...] И вот Михаил Феодорович как бы входит в прежнюю династию [...] Государь является преемником всего ряда своих предшественников, он представляет весь дух Верховной власти, тысячу лет управлявшей нацией, как сами подданные представляют не свою личную волю данного поколения, но весь дух своих предков, царям служивших [...] Государь одновременно и обладает всей властью этого идеала, и сам ему всецело подчинен" ("Монархическая государственность", СПб.: 1992, сс 438-440).

Присяга Царю - это присяга не лично Ивану, Алексию, Николе, Георгию и т. д. - это присяга Роду. Чаще всего говорят, будто родовое наследование не гарантирует от прихода к власти злодея или слабоумного. Но разве выборность власти от этого гарантирует ? Более того, не наследственная власть есть почти стопроцентная гарантия ея преступности. Достичь власти, не унаследовав ее, нигде и никогда не возможно без обмана, убийств, подкупа. А Царское происхождение уже есть гарантия от "делания карьеры", что предполагает изначальную невиновность ("онтологическую девственность") Государя, вступающего в брак со своим народом. Конечно, трагические положения возможны всегда и везде - как в жизни человека, например, случайная смерть, болезнь.

"Разделение властей" - одна из главных составляющих "великой лжи нашего времени". Власть по природе своей едина и монадична: она или есть, или ее нет. Первым это сформулировал Аристотель, создав учение о трех "правильных" типах власти - монархии, аристократии и политии (демократии) - и трех искаженных - тирании, олигархии и демократии (охлократии). Демократия - на грани "правильного" и "неправильного", поэтому она появляется дважды. Жизнеспособность каждого типа определяется прежде всего размером государственной территории. Монархия оптимальна при больших пространствах, демократия - в пределах города (потому - "полития") За все последующие века политологии этого никто так и не опроверг, Поэтому выражение "форма правления" - с ударением именно на "форму", принятая в современной теории государства - тоже фикция. Правильно было бы говорить о "типе правления".

Л. А. Тихомиров в "Монархической государственности" подверг теорию разделения властей жесткой критике. Он говорит о единстве и неделимости Верховной власти и о принципиальном многообразии "управительных полномочий" как общегосударственного, так и местного значения. Постсоветские государствоведы (в частности, проф. С. С. Алексеев), говоря о власти Главы государства как об "арбитре" над "тремя ветвями власти"), по сути, повторяют, слегка их вуалируя, положения Л. А. Тихомирова. Как политическая жизнь, так и научная непротиворечивость неизбежно ведут нас - в области государствоведения - "вперед к Аристотелю".

Для России как Третьего Рима Царь (Император) это 1) "епископ внешних дел Церкви", ея страж от ересей и расколов, как единственный в мире Белый (свободный) Царь имеющий правообязанность созыва Вселенских соборов. 2) Верховный Законодатель, Правитель и Судия.

Высшие представительные органы не принимают законы, а обсуждают и подготавливают их. Однако вступает в силу лишь закон, утверженный Государем. Управительные полномочия могут быть делегированы премьер-министру, канцлеру, диктатору и т.д. и затем распределяться по ветвям и отраслям. Суд состязателен, но от Государства не должно исходить обвинение. Царь и назначаемые им судьи - арбитры над обвинением и защитой (вменение обвинения Прокуратуре - огромная и трудно исправимая ошибка судебной реформы 1864 г., унаследованная в дальнейшем). Изначально суд - Царское (княжое) право.

Социальная природа монархического государства (в т.ч. поэтому надо говорить о социал-монархизме) прежде всего в том, что в законодательной деятельности участвуют не политические (т.е. разделенные по идеологиям) партии, а социальные слои (раньше их называли сословиями), профессиональные объединения, трудовые коллективы, а также территориальные образования (земли). "Верховной власти - неограниченная сила правления - земле - неограниченная сила мнения" (еще славянофильская формула).

Разумеется, если мы рассматриваем современную Россию как находящуюся в переходном периоде (республика по форме, классический "римский принципат" с завещательной передачей власти по содержанию), то изменения государственного устройства должны быть осуществлены ненасильственно, мирно и в рамках механизмов, предусмотренных действующей Конституцией, причем желательно их инициирование самим Верховным Правителем (Президентом).

Верховная власть не ограничена юридически. Однако Государь - "сын церковный", приносит покаяние и приемлет церковные таинства. Сама Церковь возвращается к строгой канонической практике, к Кормчей. Однако в будущем Царстве не должно быть никакого принуждения к вере. Никаких "справок об исповеди" и всего того, что сгубило прежнюю "симфонию". Клерикализм, то есть стремление духовенства руководить государством, тоже должен быть исключен. Люди обращаются к вере, глядя на Царя, Царицу и их детей. Верховная власть также осуществляет защиту ислама и других традиционных религий коренных народов России, местных обычаев.

Представительные органы, как и "Советы всей земли" (Земские соборы) старой Москвы, призваны доносить до Верховной власти думы, волю и чаяния народа со всей огромной России. Это их главная задача. В этом смысле "наказы депутатам" с правом их отзыва в СССР были куда ближе к жизни, чем сегодняшняя "независимость", а на самом деле как раз зависимость от финансовых и политических кланов. Возможен, например, двухпалатный "Высший Совет", состоящий из Совета труда (профессиональное представительство) и Совета земель (территориальное). Это то же самое старое сословное представительство, но с максимальнывм преодолением социальной несправедливости поздних (уже XVIII в) проявлений сословности, "сословный социализм". Очень плодотворным представляется предложение Виталия Третьякова начать формирование новых (более подвижных и не привилегированных) сословий - крестьянского, рабочего, врачебно-медицинского, военного, научного, частновладельческого и др. - и переходить к передаче им (а не партиям) представительных функций уже сейчас (http://v-tretyakov.livejournal.com/638657.html). Это переход к постановке реальных, а не умозрительных задач.

В Сети идет широкое обсуждение предложений Виталия Третьякова по политической реформе, или "безкровной политической революции", как он сам ее называет (http://www.facebook.com/vitaly.tretyakov/posts/377769862321038) Характерно, что, хотя сама статья Третьякова, была напечатана в "Известиях" еще в ноябре 2009 года, взрыв интереса к ней совпал с годовщиной Земского Собора 1613 года,", положившему конец долгому безвременью.

Напомним, что Земский Собор ("Совет всея земли") был органом сословно-представительным и одновременно территориально-представительным. На нем так или иначе были представлены все слои тогдашнего общества и все Русские земли. "Что такое сословие?" - задавал вопрос Лев Тихомиров и отвечал на него так: "Нация, по различию условий жизни, по многообразию ее требований, всегда распадается на слои, не одинаковые по условиям жизни, а потому представляющие известные различия и в своем быте, в своих привычках, в том, что составляет сильнейшие и слабейшие их стороны. Это распадение на слои не есть какое-либо "исчезающее явление, не есть что-либо свойственное одному лишь периоду развития, а явление всегдашнее, вечное [...] Прежде всякий социальный слой, как только он обозначался в своей отдельности и особенности, становился основой государственного строения. Он привлекался к служению государству на основании тех своих свойств, которыми мог бы быть государству полезен. С другой стороны, он, именно как слой, получал государственное о себе попечение. Его жизненные свойства получали опору в государстве. Таким-то образом "класс" - социальный слой - становился сословием. Сословие есть ничто иное, как государственно признанный и в связь с государством поставленный социальный слой".

Сословное представительство, в отличии от партийно-идеологического, выражает не умозрительные "принципы", а живые цели, задачи и интересы народа во всем его многообразии. На это как раз и обращает внимание Третьяков, утверждающий, что "парламентаризм, основанный на "безполой партийности" исчерпал свою политическую эффективность, а сам институт партий исторически устарел и почти полностью переродился в институт скрытого или открытого лоббирования интересов современных феодов и ограниченного числа владетельно-властных кланов. И далее: "Я думаю, что в современном парламенте России в равных пропорциях должны быть представлены, как минимум, следующие сословия: 1. Крестьянское (сельхозпроизводители) 2. Рабочее (наемные работники сферы материального производства) 3. Врачебно-медицинское 4. Учительско-преподавательское 5. Научное (наполовину гуманитарное, наполовину от естественных наук) 6. Информационное (но не журналистское, у которого и так естьтрибуна) 7. Духовное (от традиционных религий) 8. Военное 9. Управленческое (политическое) 10. Частнособственническое (владетельное) 11. Женское 12. Опекаемых и поднадзорных (дети-сироты, старики, инвалиды, бездомные, заключенные). […] Двенадцати сословиям должны соответствовать двенадцать парламентских курий с равным числом мест. А столь дорогие сердцу многих нынешние и идеальные прошлые и будущие партии (электоральные механизмы) пусть конкурируют своими конкретными списками за места в каждой курии, а не в Думе в целом". О числе и именовании сословий и о "механизмах" можно спорить. На данный момент дело совсем не в этом.

Дело в том, что идеологическая умозрительность есть главное препятствие на пути органического, естественного развития государственности. Этой беде.на самом деле, не двадцать, и не восемьдесят с лишним лет, а, по сути, три с половиной века, если не гораздо больше. Последние двадцать лет - лишь наиболее яркое проявление, не более. "Вместо планомерного, естественного развития - писал еще в 1916 году крупный, но замалчиваемый историк и экономист, старообрядец И. А. Кириллов (1882-1974) в книге "Правда старой веры" (Барнаул: 2008) - постоянные скачки, постоянное метание из стороны в сторону, от одной системы к другой, постоянное кромсание государственной территории на различные административные единицы. Нет ничего удивительного, что такие учреждения (включая сегодняшние - В. К.) не могут иметь для жизни страны существенного значения". "Россия - указывал Кириллов - государство, единственное в мире по величине своей территории [...] Величина и характер территории фатально предопределят форму государственного устройства, и уклонение от последней всегда является тяжким недугом для страны". Он совершенно верно полагал, что "в допетровской Руси было заложено начало (курсив наш - В. К.)" русского государственного строительство. Именно так - начало, корень, из коего дереву еще только предстоит вырасти. Безусловно, кроме сословности (социальности) важнейшее значение имеет начало земства . Поэтому будущий высший представительный орган при Верховной власти, создаваемый в рамках предусмотренного самой Конституцией переходного механизма, легче всего видеть как например двухпалатный, сословно- и территориально-представительный, с условными именованиями, например, "Палата труда" и "Палата земель".

"Федеративное устройство" государства должно остаться в прошлом. Никаких "суверенитетов", кроме Суверена. Назначаемые Верховной властью губернаторы или генерал-губернаторы осуществляют политическое руководство на местах. Но - при подлинном многообразии и "цветущей сложности" местной жизни и устройства. Любые формы местного самоуправления - земства, советы, казачий круг, церковные общины, курултаи - приемлемы. Население само избирает форму самоуправления и лиц, его возглавляющих, устанавливает местные налоги и сборы, определяет формы собственности и хозяйствования. Губернаторы в это не вмешиваются. Главная их задача - обезпечивать единство и целостность страны, фунционирование объектов стратегического и общегосударственного значения, транспорта и связи.

Тем более исключено образование политических субъектов по национальному признаку. Но - при полной культурно-этнической и этническо-религиозной автономии, свободе использования и развития местных языков и наречий.

Социал-монархизм выдвигает два основных начала жизни государства - Самодержавие и самоуправление, Именно так называлась опубликованная в 1899 г. статья Сергея Федоровича Шарапова (1855-1911). Согласно Шарапову, истинным врагом Монархии является бюрократия, которую он называл "тромбом" и предлагал отделить "дело государево" от "дела земского", создать "непосредственно под государем" ряд земских единиц (областей), самоуправляющихся на основании данного Монархом закона. Таким образом, возникает "ряд живых общественных самоуправляющихся земских организмов". "Наверх" выдвигаются лица из среды земства. Таким путем возможно создание многочисленного и действительно "лучшего" общественного класса".

Эти идеи С. Ф. Шарапова были только "наброском". Л. А. Тихомиров - во втором том "Монархической госуларственносити" (1905), а затем в статье "Самодержавие и народное представительство" (1906) - разработал эти вопросы более коренным образом. За основу он берет старомосковскую модель, но не как данность, а как заданность, . говоря о " разумном пути", который "у нас не могут найти вследствие ошибочного взгляда о несовместимости Самодержавия и народного представительства. "В действительности между Самодержавием и народным представительством не только нет идейной противоположности, но эти два начала суть взаимно дополняющие. Народ может обладать в государстве своим… представительством только в том случае, если его представители не стремятся сделаться над ним господствующей властью, а эту опасность предотвращает лишь вручение Верховной власти Царю. Со своей стороны, для своего правильного действия Самодержавие в числе других условий необходимо нуждается в присутствии народного при себе представительства." . Тихомиров писал: "Нынешняя Государственная Дума, которую приличнее бы назвать Народной Думой, должна состоять исключительно из выборного народного представительства, охватывающего его группы и разряды народа, имеющего права граждан Империи [...] Вообще, народное представительство, не имея никаких решающих прав, может, я полагаю, представлять Верховной власти безгранично все, что только народ имеет высказать своему Царю. Народные представители должны являться непременно от совершенно определенных групп населения, получать от них наказы и находиться в течение заседаний в непрерывных сношениях с избирателями. Избиратели, будучи недовольно своим представителем, могут отзывать его и присылать на место его нового". Особо подчеркивается, что "суждения депутатов должны быть совершенно свободны, и они не подлежат за них никакой ответственности".

От себя можно добавить: Народная Дума могла бы быть двухпалатной и разделенной на Палату труда (социальное представительство) и Палату земель (территориальное и культурно-нациоональное представительство).

Но самое главное - вот что . Земской Собор (Совет всей земли) - не разовое собрание, определяющее (не "избирающее"!) будущего Царя и Династию, но постоянно созывемое собрание всенародное, необходимое в особых ситуациях. "Земский собор есть соединение всех государстсвенно-национальных сил, а потому его состав мог бы быть таков: Законодательный совет, высшая исполнительная власть (министерства), высшая церковная власть (сегодня можно дополнить - также и представители традиционных конфессий, прежде всего Ислама и Буддизма), высшая судебная власть [...], высшие воинские чины, наличная Народная Дума и специально вызванные Государем или самим Земским Собором особые представители сословий и частные лица, известные особыми заслугами перед Отечеством на поприще трудов общественных, научных, промышленных и т. п. Это единение государственно-национальных сил - Земский Собор - есть высший, чрезвычайный орган царско-народного совещания".

И далее: "Для народа и государства нужно и полезно исключительно непосредственное, групповое, внепартийное представительство народа при Верховной власти". Путь к этому надо пролагать уже сейчас.

Оговорим, что сегодня речь идет, разумеется, о мирном переходном процессе на основании механизмов, предусмотренных самой действующей Конституцией.

Но также обратим внимание: cегодня бюрократия еще более (вместе с компрадорским бизнесом и космополитическим "креативным классом") является не только главным врагом восстановлении Русской исторической государственности (причем "скрепляет" сей "несвященный союз" именно бюрократия), но и прямо вредоносным "тромбом" даже в рамках существующих институтов. Свидетельство тому - предательство Новороссии.

Однако всевластие бюрократии может быть преодолено только на монархических - более конкретно, социал-монархических - путях.

Хозяйство и право

В своём фундаментальном труде "Монархическая государственность" Лев Тихомиров, опираясь на типологию Аристотеля (осмысленную через призму Православия), показывает принципиальную совместимость монархического типа власти с любыми формами управления (от диктатуры до прямой демократии на местах и даже анархии), равно как и с любыми формами хозяйства и собственности. При этом не может быть и речи о "священной" природе какой-либо формы собственности (как, например, частной у протестантов), или, наоборот, о её заведомом полагании чем-то негативным (что является своего рода манихейством).

Социал-монархизм принципиально не "зациклен" на экономике. Где-то лучше сделать так, а где-то - иначе. Имеют значения многие обстоятельства - размер территории, климат, природа, религия, культура, геостратегическое положение то, что именуется "месторазвитием". Основа месторазвития - земля. Не случайно "земля"- синоним "волости", а "волость" означает также - власть. Земля, как и власть - неделима. Это то же самое отношение "Царь-народ". Отсюда невозможность и недопустимость частной собственности на землю. "Земля Божья и Государева, а так - ничья". "В Духов день земля - именинница". "Мать-Земля…".

Частная собственность на землю, что есть прямое нарушение сказанного в Псалтыре: "Господня земля и исполнение ея вселенная, и вси живущии на ней". "Земля - Божья и государева, а так ничья", - испокон веков говорили в русском народе. Земля в русском народном сознании - образ Богородицы (о Которой говорится в каноне: "Земле благая, благословенная Богоневесто, клас прозябшая неораный"), и даже Духа Святаго ("в Духов день Земля - именинница"). Земля может быть дана лишь во владение, во временное пользование, ради ея возделывания, но не в собственность с правом продажи, хотя всё, что на юридическом языке называется "плоды, продукция и доходы", может находиться как в коллективной, так и в частной собственности крестьян (христиан). Земля может переходить и по наследству - но без права её продажи (точно так же переходит по наследству, но не может быть проданной и царская власть; в этом смысле Царь - такой же "крестьянин").

Таким же злом, как продажа земли, является капитализм. Капитализм - не синоним частной собственности (вопреки марксизму). Капитализм - это именно банковский капитал, "сотые" (проценты), то есть делание денег из ничто. Церковный канон полагает за это отлучение от Церкви. Даже если мы сегодня вынужденно имеем дело с банками и процентом, мы должны чётко осознавать, что это прямой грех со всеми вытекающими отсюда последствиями как для банкиров, так и для клиентов. Согласно Кормчей, получение (и дача) денег под сотые есть грех, за который полагается отлучение от Церкви. Сегодня под такое отлучение подпадает весь запад и весь "российский" "археомодерн". В этом вопросе существует полная солидарность с Исламом. То, что высокоразвитая безпроцентная экономика возможна, свидетельствует современный Иран.

Надо напомнить, что Маркс в "Капитале" критикует только промышленный (то есть национальный) капитал, но молчит о капитале банковском. Это не случайно: интернациональный банковский капитал, как и "пролетариат", "не имеет отечества", и при этом стоит над противоречиями между промышленниками и "пролетариями", а потому в определенных случаях он может "поставить" и на "пролетарскую революцию". Так произошло в начале ХХ века в России, и на этом была основана вся деятельность Л. Д. Троцкого как до 1917 года, так и после.

Не случайно многие идеи социал-монархизма тогда же возникли в среде именно Императорской армии и разведки - в качестве противоядия. Генерал А. Д. Нечволодов (1864-1938) в книгах "От разорения - к достатку" (СПб.: 1906) и "Русские деньги" (СПб.: 1907) доказывал необходимость отказа от виттевского "золотого рубля" и перехода на бумажные деньги, выпускаемые Самодержавной властью и обезпеченные всем национальным богатством страны. Именно идеи Нечволодова об обезпечении денег всем национальным богатством пытался воплотить в конце 40-х гг И. В. Сталинде Голль, за что ему и "устроили" неомарксистский 1968-й год… Именно отсутствие полноценной Монархии и обрекло в конечном счете эти попытки на неудачу (во Франции сразу, в СССР - с "задержкой").

Охаянный за "полицейский социализм" глава Особого отдела Департамента полиции (с 1902 по 1903 г) С. В. Зубатов (1664-1917) в числе прочего считал необходимым превращение рабочего класса в особое, признанное властью сословие, наделенное правами и привилегиями и охраняемое Государем. Интересно, что по мере "русификации" советской власти и эта идея - разумеется, безымянно - всплывала и начинала "работать", и тоже после войны. Вспомним т.н. "рабочие династии", в том числе описанные в романе Всеволода Кочетова "Журбины" (советский аналог юнгеровского "Труженика")… Увы, и это не выжило - опять-таки из-за отсутствия "династического сознания", не возможного без Монархии…

Идеи Нечволодова и Зубатова вместе с наследием Фридриха Листа (1789-1846), Лоренца фон Штейна (1815-1890), С. Ф. Шарапова (1855-1911), П. Н. Савицкого (1895-1968) наших современников, таких, как "американский диссидент" Линдон Ларуш, русские С. Ю. Глазьев, А. Б. Кобяков, В. Ю. Катасонов и другие, могут быть - и уже суть - почва, на которой растет экономическая доктрина социал-монвархизма.

В принципе, оптимальной хозяйственной структурой будущей монархии, если она будет восстановлена, можно считать такую: земля, её недра, леса, водные ресурсы, а также континентальный шельф находятся в исключительном владении государства ("Земля - Божия и государева"), но могут предоставляться во владение и пользование подданным Империи и их корпоративным ассоциациям. Вся тяжёлая, стратегическая, оборонная, авиационная, атомная, космическая промышленность и высокие технологии (включая нанотехнологии) также принадлежат исключительно государству. Гражданский морской, гражданский воздушный флот и железнодорожный транспорт могут работать на смешанной государственно-частной основе, как и сегодня - по типу, например, РЖД. Образование - государственное, но с учётом местных культурно-религиозных и этнических особенностей (на добровольной основе). Примерно то же самое должно касаться и медицины, с высокими заработками работников, но частные клиники, видимо, могут существовать. В сельском хозяйстве, рыболовстве, промыслах и т.д. могут существовать все формы владения и производства: от государственных до фермерских. Сфера легкой и пищевой промышленности, различные виды услуг лучше всего, если будут частными.

Вся финансовая деятельность (в идеале и в конечном счёте - возможно, не сразу - безпроцентная, как в исламских странах), безусловно, должна находиться в руках государства и осуществляться от имени Государя - по принципу "динария кесаря". Промышленный, Крестьянский, Кооперативный, Земельный, Горный, Лесной, Строительный, Банк молодой семьи и другие банки должны быть филиалами Государственного банка, хотя и располагать большей степенью свободы. Частная же финансовая деятельность и, тем более, безконтрольный допуск деятельности иностранных и международных финансовых структур допущены быть не могут.

В государственном секторе, безусловно, придётся вспомнить о советском организационно-техническом опыте - разумеется, за вычетом бюрократически-мелочной регламентации и "партийного контроля".

Видимо, к жизни должен будет вернуться такой исконно русский вид предпринимательства и труда, как артель (в том числе в форме полного и ограниченного товарищества). Артели (кооперативы) появились в России еще в царствование Николая II, и их возрождение в первые два года "перестройки" казалось очень хорошим признаком. То, что за этим скрывалось государственное предательство, стало ясно только после того, как была отменена монополия внешней торговли, и кооперативы стали превращать в "совместные предприятия", через которые началось разграбление национальных богатств. Следует понять: то, что так произошло, не должно означать негативной оценки самого типа хозяйствования.

Государство однозначно должно будет взять под прямую опеку фундаментальную, в том числе теоретическую, науку как основу для любого промышленно-технологического развития. Отсутствие быстрого "коммерческого выхода" здесь не должно быть препятствием. В идеале наука находится под личной опекой Государя, а культура - Государыни. Сегодня об этом можно говорить только "в желательном падеже".

Монархическое государство есть государство социального сотрудничества. В руководящих хозяйственных органах государственных предприятий должны быть на равных представлены представители администрации и трудящихся, в смешанных и частных - предпринимателей и трудящихся. То же самое касается отраслевых профсоюзов (синдикатов), имеющих своё представительство в общегосударственных законосовещательных органах (по типу Земских соборов). Очень интересным в этой связи представляется опыт Испании 40-х-50-х годов прошлого века с её "Хартией труда". Вообще, опыт синдикализма может быть очень полезен.

Социал-монархизм рассматривает право как объективную, Богом данную реальность, необходимую для жизни государства и народа. Однако право не самоценно. Современная юриспруденция, возводя право в "абсолютную ценность", тем самым в лучшем случае "отмысливает" вопрос о его происхождении, в худшем - превращает право в идола. "Новое язычество" - это не русское Родноверие, "новое язычество" - это культ права как идола, которому приносятся жертвы, "гуманитарные бомбардировки ". Возможно, и 2 мая в Одессе - тоже жертва идолу "прав человека".

Древние арии говорили о "роте" - мировом законе, имеющем вращательную (вокруг Мирового древа) природу, проявляющемся в смене времен года и трудовой практике человеческих общностей. Православное христианство, не отрицая такого понимания, видит в праве действие Святаго Духа истиннаго и животворящаго, "иже везде сый и вся исполняяй". Действия Святаго Духа многоразличны и личны. Поэтому нет и не может быть какого-то "единого права". Право - "правь" - то есть то, с помощью чего правят, определяется подданством Царю, религиозной верностью, принадлежностью к народу и этносу, социальной (сословной) принадлежностью, возрастом, семейным положением, профессией и профессиональной подготовкой. Не может быть "равного доступа" к ядерному реактору физика и художника, к операционному столу - хирурга и медсестры… Профессионально управлять государством и судить об этом может только тот, кто знает все его "входы и исходы", в том числе государственную тайну. "Права человека" - абсолютная абстракция, которую можно сравнить разве что с нефигуративной живописью (и то, и другое, кстати, из одного источника). Право жизненно и конкретно.

Фундаментальным является понятие "правообязанности", введено русским правоведом Н. Н. Алексеевым (1879-1964) который расшифровывает: "Это органическое сочетание прав и обязанностей в многосторонних отношениях [...] Правообязанностям на одной стороне могут соответствовать односторонние положительные обязанности с другой. Идеальным случаем подобных отношений мог бы быть тот неограниченный монарх, который рассматривал бы свою власть не как право, но и как обязанность по отношению к подданным, как служение им [...] Правообязанностям с одной стороны соответствуют правообязанности с другой". Такой "общественный идеал" "мог бы быть осуществлен в том случае, если бы ведущий слой государства проникся бы мыслью, что власть его не есть право, а и обязанность; и если в то же время управляемые не были бы простыми объектами власти, не были бы только носителями обязанностей, положительных и отрицательных, но и носителями правомочий [...] В таком государстве поистине свобода была бы идеально соединена с повиновением… как свобода органической принадлежности к целому".

Алексеев справедливо видит идеал понимания правообязанности в Московской Руси и при этом выказывает понимание сущности кризиса русского правопонимания, вызванного "западничеством": "В жизни нашей получилось поражающее несоответствие между юридической формой и бытом: усвоив западную юридическую форму, мы, однако, не выработали соответствующей ей техники; в то же время не вполне отрешившись от своих собственных форм, мы теряли постепенно все то положительное, что им было свойственно. Мы не развили в себе западной техники исполнения отрицательных и условных обязанностей, мы не были крепки ни в уважении к собственности, ни в исполнении договоров; но в то же время мы не развивали нашего права в сторону проникновения в него начала правообязанности и даже утеряли в этом отношении многое, что было заложено в московскую эпоху. Таким образом, наша жизнь в это время была типичным "ни то ни се"". Сегодня это еще более справедливо - и катастрофично, - чем во времена после 1862 и после 1905 гг.

Строго говоря, каждое право есть и обязанность. Право занятия государственной должности должно предполагать обязанность пройти соответствующую моральную (включая службу в армии) и профессиональную подготовку. Почему подобные требования (кроме армии) предъявляются к врачам, но не предъявляются к чиновникам ? Право участия в представительной деятельности связано с теми, кого конкретно человек представляет (земляков, коллег по профессии и т. д.). "Наказы избирателям" (в советское время они, кстати, были) обязательны - с правом отзыва. Все это касается и т. н. "фундаментальных прав и свобод". Свобода слова предполагает знание того, о чем говоришь. Право на жизнь - с момента зачатия, что предполагает запрет абортов. Право на труд есть также и обязанность трудиться, разумеется, при безусловном разнообразии форм труда. На по тем же причинам и творческая свобода не может быть произвольно ограничена : какое право имеет чиновник влезать, например, в вопросы теоретической физики или поэзии…

Гарантом правообязанностей является стоящая над всеми социальными слоями Верховная власть.

Введение понятия "правообязанности" неизбежно ведет к пересмотру представлений о праве, к "исправлению имен", то есть к возвращению изначальных, лежащих в его основе, смыслов.

Современное евроамериканское, выдающее себя за "универсальное", право, основанное на Ветхом Завете с одной стороны, и римском ius civile - с другой, характерно "однородностью и изотропностью" "правового пространства". Точно так же, как на принципе однородности и изотропности пространства физического была основана вся наука Нового времени.

Не будем здесь и сейчас говорить о пред-христианской эпохе . Желающих отсылаем к блестящему труду М. Л. Серякова "Вселенский закон. Незримая ось мироздания" (М, 2005) и другим книгам этого автора. Но отметим: первый же сохранившийся памятник русской православной политико- правовой мысли - "Слово о законе и благодати" митрополита Иллариона Киевского (в схиме преп. Никона) содержит два основных посыла: отбрасывание июдейского (а косвенно и греко-римского) законничества во имя "благодати, данной Исусом Христом" и сугубое возвеличение миссии Православного Монарха. Высшее воплощение идей Иллариона - эпоха Иоанна Грозного (оклеветанного) с наивысшим подъемом власти Царя ("десница и шуйца" из писем к князю Андрею Курбскому) при наивысшем же подъеме местных вольностей ("земская и губная реформы"). Именно тогда Царь Иоанн говорит иноземным послам, что "Греки не Евангелие", а Русское Христианство - от апостола Андрея. В эпоху раскола "Русское" потерпело драматическое, но не окончательное поражение. В Соборном Уложении Алексея Михайловича еще сохраняются следы "старожильного права". Со времени Киевской Руси суд творился князем ("княжое право"), затем, на Москве - Царем и от его имени (Иван Грозный передавал судные полномочия губным избам) При всех "эксцессах" XVIII в судебно -правовая система еще имела возможность развиваться органически. При Екатерине II была создана система судебных учреждений, в которую входили уездные и земские суды для дворян; губернские и городские - для горожан; нижняя и верхняя расправа - для свободных крестьян. Действовало "инородческое право", включавшее в себя шариат, шаманское право, а после присоединения Западного края - кагальное право. На самом деле это и была "цветущая сложность". Увы, недоразвившаяся и обрубленная.

В свою очередь европейская система "юридической однородности" (нашедшая свое выражение прежде всего в буржуазном "Кодексе Наполеона") даже в Европе породила и продолжает порождать (сегодня уже "в электронном виде") наивысшую степень отчуждения, прекрасно описанную еще в 1915 г. Францем Кафкой в романе "Процесс". Навязанная России в рамках "судебной реформы" 1864 г. такая однородность вела к тому, что, используя выражение И. С. Безобразова "одно крепостное право, то суровое, то мягкое, заменилось другим, всегда суровым и никогда не смягчающимся". Реформа была антимонархической по своей природе. Отказавшись от "царева суда", вменив государству в лице назначаемых Императором прокуроров исключительно обвинение, реформа сделала его (и Царя) "вечным врагом" собственного народа. Одновременно защиту стало возможным покупать за деньги, а сама адвокатура оказалась заинтересованной в наличии революционного движения, обезпечивавшего ей популярность процессов и огромные доходы. Так сложился союз либеральной интеллигенции (главной силой которой были именно "присяжные поверенные") и революцией. В целом примерно такое же положение сохраняется по сей день.

Возможно существование двух "уровней права" - общегосударственного (имперского) и местного, включая местное обычное и религиозное - шариат, шаманское право народов Севера и т.д, как это было в Российской Империи. Разумеется, местное право может быть использовано только внутри местных и этнических общностей, а при иных участников правоотношения применяется имперское право. Возможно также существование сословного права - более широкого, чем нынешнее корпоративное, вплоть до создания сословных судов. Так соотносится единое правовое пространство и право как "мера свободы" в ея многообразии.

Социал-монархический подход к "судной власти" мог бы быть совершенно иным. Прокуратура (за которой остается надзор за соблюдением законов и борьба с коррупцией) от функции государственного обвинения освобождается. Обвинение и защита осуществляются в рамках одного сословия (трудового объединения) правоведов - не за гонорары, а в рамках выполнения профессиональных обязанностей и в перспективе карьерного роста. Профессиональные судьи назначаются пожизненно и могут смещаться за совершенные правонарушения Верховной властью, от имени которой оглашается приговор, и которая является высшей апелляционной инстанцией. Могут также создаваться сословные (профессиональные) суды (по типу советских товарищеских судов, но с реальными, в т.ч. уголовно-процессуальными, полномочиями), военные, церковно-православные, казачьи, шариатские суды, суды обычного права малых народов и т.д. - при возможности подачи апелляций их решений перед Верховной властью. В случае, если один из участников процесса не подлежит такому суду, обязательно привлечение всех участников процесса к Коронному (Имперскому, Верховному, Государственному… - название сейчас установить невозможно) суду.

Тем самым право избавляется от своего отчужденного характера и начинает жить живой жизнью…

Итак…,

социал-монархизм, скорее есть "сумма Русской истории", чем строгая идеология Это "задание", которое можно кратко определить следующим образом. Духовно-историческое преемство от Древней, а затем Московской Руси, включающее преемство Римско-византийское (но к нему не сводящееся), правовое преемство от Российской Империи, прежде всего династическоне, на основе Клятвы 1613 года и Указа об Императорской фамилии 1796 г., военно-организационное и социально-организвационное преемство от СССР (за вычетом навязанного "марксизма-ленинизма"). Осуществлению этого синтеза должен быть посвящен весь последуэщий "русский праксис". Разумеется, как из "советского" "вычитается" "марксистское", так и из предыдущих эпох "вычитается", например, крепостническая зависимость эпохи 1762 ("Указ о дворянской вольности") -1862 гг и связанное с ним "западничество" высших слоев, или же "церковное реформаторство" XVII века. Да, не "данность", а "заданность".

Однако, поскольку мы говорим о социал-монархизме в реальном политической контексте, мы вынуждены хотя бы кратко сказать о его взаимоотношении и взаимодействии с современными политическими идеологиями (на наш взгляд, уходящими в прошлое).

Конечно, в Русском былом для социал-монархизма важнее всего собственно отечественная монархическая традиция - от "Слова о законе и благодати" митрополита Иллариона Киевского, через послания священноинока Филофея о Третьем Риме, Степенную книгу благовернаго Царя Ивана Васильевича Грозного и Уложенные грамоты первых Романовых - до триады "Православие, Самодержавие, народность" и последующих трудов Льва Тихомирова и Константина Леонтьева. Россия как Не Запад, отстаивание свободы от "романо-германского плена" - в этом социал-монархизм полностью солидарен со славянофилами и особено евразийцами и неоевразийцами (с некоторыми оговорками по поводу "идеократии").

Как ни покажется странным, социал-монархизм практически ничего не может взять из родившегося (а, точнее, не родившегося) в горниле междоусобной брани 1917-1922 года. Признавая патриотизм, личное благородство и подвиг Белых, мы не можем принять поведения большинства Былых вождей в 1917 году и их дальнейший республиканизм и "непредрешенчество" (за исключением отдельных светлых фигур). Легко видеть и ограниченность монархических проектов в эмиграции, как правило, "нерефлективных" и ориентированных лишь на прошлое (кроме "младороссов" Казем-бека и отчасти Солоневича, впрочем, часто впадавшего в "культурное плебейство") Но и "красная история" для нас начинается лишь после 1924 года - с того момента, как Сталин объявил народный (он назывался "ленинским") призыв в партию, и она постепенно стала превращаться в русскую хотя бы этнически. Этот процесс завершился событиями 1937-38 гг, когда были уничтожены "революционеры-ленинцы" и началось частичное восстановление Империи, так и не обретшее целостного завершения и закончившегося "ленинским" реваншем ХХ съезда, "оттепелью" и перестройкой - на чужой аршин. Если бы "поздний сталинизм" 1943-53 гг. получил свое государственно-строительное завершение и был "достроен", он мог бы быть приемлем. Но, как ужке было сказано выше, "вождизм" ограничен сроком жизни вождя. Таким в оптике социал монархизма предстает "советское прошлое" - также при полном признании таких его побед, как ядерный щит, Русский космос, социальные достижения - медицина, образование… Социал-монархизм - не "антисоветская" идея, но и не "советская" Это может кому-то нравиться или нет, но это так.

С другой стороны, социал-монархизм это именно социализм (как противоположность капитализму). Но это иной - почвенно-земский социализм, отвергающий саму суть капитализма - засилие финансового капитала и в пределе сам банковский процент, - но лояльно относящийся к частнопредпринимательской деятельности в области производства, ограниченной социальной ответственностью. В этом смысле социал-монархизм в чем - то близок даже к социал-демократии. Кроме одного - это не демократия. Точнее, демократия лишь в ея исконном значении - на уровне самоуправления общин и областей. Принимаемый социал-монархизмом тезис славянофилов "Правительству неограниченная сила правления, земле - неограниченная сила мнения" - не социал-демократический; хотя в области экономики многие идеи социал-демократиии вполне созидательны. Как ни странно может показаться, но многие из форм социализма, которые критиковали т. н. "классики" в своем "Манифесте" - куда более приемлемы, чем сам "Манифест".

С либерализмом же социал-монархический проект не имеет, пожалуй, ничего общего. Ну разве что с признанием принципа свободы труда и творчества, но осуществима эта свобода на самом деле куда прочнее без либеральной диктатуры денег и полукриминальных меньшинств.

Будущая русская монархия, если она будет восстановлена, не будет механически воспроизводить ни московскую, ни петербургскую, ни "сталинскую" модель. Она будет духовно (в смысле верности Православию и модели государственно-церковных отношений), а также в плане социального представительства наследовать Московской Руси; юридически (клятва 1613 года, законодательство Императора Павла 1796 года о престолонаследии и Императорской фамилии) преемствовать Российской Империи; в вопросах социального, промышленного, военного строительства использовать (как с технической точки зрения наиболее успешный) советский опыт. При этом его использование будет очищено от "родимых пятен марксизма" и вообще идеологической тоталитарности, от чрезмерного давления на социальные слои, культуру и частную жизнь человека, бывших, к сожалению, неотъемлемыми чертами "советского социализма", при всех его достижениях, и даже, скорее всего, эти достижения в то время (именно в то) и обезпечивших. Всё это надо не воспроизводить в будущем, а прежде всего понимать.

Сегодняшний спектр политических идеологий в России - спектр мнимостей и миражей. Коммунизм, что бы ни говорили его сторонники, мёртв. Либерализм с самого начала показал свою непригодность и неприглядность, а сегодня является средством ускорения распада страны, её включения в евроатлантическую систему в качестве наиболее слабого и подчинённого звена. К сожалению, "русский национализм" в его нынешнем виде, ориентированный на "белую Европу" (которой уже давно руководят далеко не "белые"), всё более смыкается с либерализмом. Социал-демократия как сочетание "мягкого социализма" (тоже европейского типа) с "либеральными ценностями" в российском контексте мертворожденна. "Консерватизм" "единороссов" не пригоден просто потому, что в сегодняшней РФ "консервировать" нечего - разве что те же "либеральные ценности" и "завоевания 90-х". В этих условиях социал-монархизм является не только жизнеспособной идеологией, но цивилизационным проектом, органически вытекающим из всей русской истории всех её эпох. Это закономерный и исторически востребованный путь новой России.

Историческую форму монархии в России можно в известном смысле считать тезисом, историческую советскую форму социализма - антитезисом. Речь идёт - не может не идти - о синтезе. Этот синтез вызывается к жизни всплытием глубинных оснований русской истории, "Русь новая, крепкая, по старому образцу" (прав. Иоанн Кронштадтский) В каком-то смысле это наш Град Китеж.