Византийская Сырная Седмица и Русская Масленица – скорбь и радость

Часто задают  вопрос что же это такое – Масленица? На этот счет существуют две противоположные точки зрения. С одной стороны, это взгляд на Масленицу как на «языческий разгул» (со всеми вытекающими последствиями) и как на уступку Церкви народному, языческому духу. Сторонники этого взгляда – внутри Церкви – считают, что отмечать Масленицу так, как у нас принято, грех, есть блины – символ Солнца – грех сугубый. Другие относятся к ней более спокойно, считая, что эта неделя есть подготовка к Великому Посту, т.к. уже не принято есть мясо, ну а блины – вроде как мелочи, безобидный народный обычай. Однако же вот парадокс: блины у нас принято есть также и на поминках. Почему?

Вот здесь и кроется разгадка. Дело в том, что, поминая наших умерших близких, мы желаем им упокоиться «в месте злачне», где «несть болезни, печали и воздыхания, но жизнь бесконечная». Где нет также мрака ночи, но всегда сияет божественный свет. Отсюда у нас на столе не только кутья с медом и изюмом как пожелание сладкой жизни за гробом, но также и блины – символ Солнца как света вообще, света невечернего – недаром же мы называем Христа «Солнцем Правды». Да и культ «непобедимого Солнца» давно ушел в прошлое и бороться с ним уже как-то неактуально. Так что и блины на поминальной трапезе узаконены Церковью как благочестивый обычай. Не случайно, стало быть, суббота перед Прощенным Воскресением считается родительской, т.е. поминальной. Значит, и в течение всей Масленицы есть блины не так уж грешно?

Что же такое Масленица? Это, прежде всего, пир горой в течение семи дней. Причем, начинается эта седмица с чтения о Страшном Суде. Спрашивается: почему мы тогда веселимся? Но такой взгляд на Страшный Суд, как сейчас, – нагнетание ужаса – был совершенно чужд средневековому человеку, не говоря уже о первых христианах, которые с нетерпением и надеждой ожидали Второго Пришествия Христова и молились о нем на каждом евхаристическом собрании, произнося священное слово «Маранафа», что значит «Ей, гряди, Господи Иисусе!» Этим словом заканчивается «Апокалипсис» или «Откровение св. апостола и евангелиста Иоанна Богослова», т.е. Новый Завет и все наше Священное Писание вообще. И эти – последние – слова очень важны для нас. Ведь и мы ждем не только Суда – Страшного для грешников и милостивого для праведных – но и воскресения мертвых, и жизни вечной в бесконечной радости на брачном пиру Агнца. 

Заканчивается же Масленица или Неделя Сыропустная воспоминанием изгнания прародителей из Рая, после чего начинается пост как покаяние Адама, а вместе с ним и всех нас, грешных. И чтобы понять смысл этой праздничной недели перед Великим Постом, а также и смысл самого грядущего скоро Поста, обратимся к книге «Теория распада вселенной и вера отцов» (М., «Паломник», 2003) недавно почившего епископа Василия (Родзянко) (1915-1999).

В конце книги, подводя итог всему ранее сказанному, епископ Василий пишет о найденном им в библиотеке Свято-Троицкой Сергиевой лавры старинном Синаксаре, который подтвердил высказанные им ранее догадки.

Итак, читаем отрывок из книги еп. Василия (с небольшими сокращениями и необходимыми комментариями в квадратных скобках):

«…мы, по выражению св. апостола Павла, “странники и пришельцы на земле” (Евр. 11:13), ищущие своего отечества, из которого изгнаны за наш грех, по словам свт. Василия Великого в его литургии. Это “литургическое представление”  [т.е. мистерия – не просто ежедневное, еженедельное и ежегодное повторение, но именно проживание каждого дня, воскресенья и праздника, который происходит с нами здесь и сейчас – М.Г.] проходит через весь пост от последнего дня перед масленицей и до Страстной и Пасхи, в течение “десятины года” (десятая часть достатка, отдававшаяся Богу), по словам синаксаря масленичного. По существу можно сказать, что так проходит и весь церковный год, потому что в храме мы все время – в том или ином событии церковной истории – от “мясопуста” (когда кончается все бывшее – Страшным Судом Христовым в Его Втором Пришествии)  и до “сыропуста” (с тем, чтобы снова “все начать с начала” в день “изгнания из Рая” – в последнее воскресенье перед Постом – на весь последующий год)».

Далее «синаксарь объясняет [привожу в русском переводе, который дан автором в сноске – М.Г.]:

“Сегодня полагается конец всем праздникам, потому что и он для всех (праздников) – последний. Следует иметь в виду, что на следующей неделе [т.е. в следующее воскресенье – М.Г.] – начало мира и самое Адамово падение из Рая будет отмечаться, а сегодняшний – конец всех дней… к тому же, поскольку мы из-за пищи были изгнаны из Едема, под судом были и клятвой, посему сегодня здесь положено быть празднику, а если желательно, то и на следующей неделе, при изгнании Адама по Едемскому рассказу, пока Христос, придя, снова не возведет нас в Рай”.

<…> В данном случае синаксарь мясопустной недели определенно подтверждает взгляд каппадокийского богословия на то, что все мы были сотворены в Раю и были изгнаны с Адамом из Рая на эту землю. Как мы все знаем, оба масленичных воскресенья – и мясопустное, и сыропустное – действительно праздники, как и вся сплошная неделя масленицы. Синаксарь, подтверждая это, приписывает этот факт тому, что Адамово изгнание положило “начало миру на этой земле и ожиданию спасения во Христе”, когда Он “возведет нас снова в Рай”. То, о чем говорит этот уникальный синаксарь, имеет для нас принципиальное значение: начало нашего мира – вовсе не “творение”, которое уже было в Раю, до грехопадения, полностью изменившего наш мир сотворенный, где было “хорошо весьма”. Теперь – не то, теперь (только теперь!) начинается его история... [т.е. линейное время, которое началось с выпадения согрешившей первозданной четы из циклического или спирального времени райского – М.Г.]. Этот текст свидетельствует как о своей седой древности, так и о древности своего появления в Триоди (книге великопостных богослужений). Только в свете его свидетельства следует рассматривать (с точки зрения каппадокийского богословия) эти богослужения, в частности, Великий покаянный канон преп. Андрея Критского: обратный великопостный путь в Рай. 

Как мы видим в масленичном синаксаре, церковный год праздников пасхального цикла (Триодь постная, цветная и Пасхалия – со всеми воскресными днями года) начинается после изгнания Адама из Рая (неделя сыропустная), а конец года празднуется за неделю до этого (масленица). Масленичная еда символизирует “райскую пищу” до грехопадения Блины – древний символ весеннего солнца – в христианстве стали образом “Солнца Правды” Христа. Новый богослужебный год начинается в последнее воскресенье перед Великим Постом, которое называется “Прощеным воскресением” и символизирует покаяние в результате изгнания».  [стр. 219]

Таким образом, весь КРУГЛЫЙ год с его буднями и праздниками, которые отмечают важнейшие вехи земной жизни Христа, есть также образ исторического пути человечества – от грехопадения прародителей, в результате которого началось движение линейного времени, – до Второго Пришествия Христова, обещанного Им после Его крестной смерти и Воскресения. При Втором Его Пришествии замкнется большой временной круг, т.е. линейное время закончится – древний змий, пожелавший снова ввергнуть в хаос прекрасное райское творение Божие и именно с этой целью соблазнивший в грех венец этого творения – человека, проглотит свой хвост и погибнет, день Седьмой тоже закончится, настанет день Восьмой, который сомкнется с Первым днем творения, и, как говорится в Откровении св. Иоанна Богослова, «будет новая земля и новое небо» и «времени [линейного, т.е. «исторического»] уже не будет». (Откр. 10:6) После Второго Пришествия происходит всеобщее воскресение мертвых и Страшный Суд, после которого начинается брак Агнца – праздничный пир, который будет возвращением – на новом, более высшем этапе – райского пира и веселия прародителей – и всех их потомков вместе с ними (разумеется, тех, кого оправдает Верховный Судия). Таким образом, празднуя Масленицу, мы вспоминаем и блаженную, т. е. сытую и беззаботную жизнь первозданной четы в райских обителях, жизнь без греха, в любви к Богу, друг ко другу и ко всей твари, но также и предвосхищаем жизнь будущую, вечную, которая наступит после Второго Пришествия Христова и Его Страшного Суда над миром и человечеством – согрешившим немало, но много и страдавшего, и плакавшего, и искупавшего свои грехи покаянием, печалями, болезнями и самой смертию, через которую неизбежно должен пройти каждый человек, повторяя крестный путь нашего Спасителя, ибо без смерти – для него лично – не может быть ни Воскресения, ни жизни будущего века.

Вот, оказывается, в чем смысл Масленицы! Так возвеселимся же – теперь со спокойной совестью и без всяких сомнений!

В связи с этим интересно отметить, что Масленица отмечается почти точно в середине между двумя важными точками годового круга – зимним солнцестоянием, когда рождается Христос в наш падший мир, и весенним равноденствием, когда Он побеждает смерть своим Воскресением. Масленица – точка касания косого креста с окружностью (годовым кругом), а Пасха, точка касания окружности креста прямого – основная веха и в годовом круге, и в истории рода человеческого, когда линейное время, которое на миг остановило свой бег в момент Рождества Сына Божия в падший мир, окончательно поворачивает вспять и начинает стремиться к своему завершению во Втором Пришествии Христовом (посему и времена после воплощения Христова называются последними, и неважно, сколько земных лет пройдет до Второго Его Пришествия). При наложении двух крестов получается восьмиконечная вифлеемская или богородичная звезда, отмечающая Рождество Христово и начало земного года – светового и солнечного.

Мозаика 14 в. в зените арки кафоликона монастыря Хора Зоон («Круг Жизни») в Константинополе точно повторяет раннехристианский восьмиконечный крест-звезду – центр райского мира и образ четырехмерной тварной вселенной, заключенной в «воды» первозданного хаоса (т.е. не совсем воды – потому они и не синие, а красно-золотые, а золотые же меандры на синем фоне это символ движения солнца по небу – вверх-вниз и вперед, по кругу), который Бог в течение шести «дней» упорядочил в «космос». Он же символизирует и годовой круг с точками солнцеворотов и равноденствий как напоминание падшему человечеству о циклически-спиральном райском времени. Золотой крест-звезда украшен драгоценными камнями – это намек на видение св. Иоанном Богословом Нового Иерусалима.

*    *    *

А сейчас небольшое предисловие к тому, ради чего я, собственно, все это написала. Поскольку Масленица – время веселое, не грех и нам если не посмеяться, то хотя бы улыбнуться, глядя на некоторые произведения византийского искусства. Вот уж где действительно – от великого до смешного один шаг! Я не думаю, что сами средневековые люди воспринимали иные изображения как комические. На самом деле, я уверена как раз в обратном – едва ли они видели в них что-то смешное. У меня даже сильное подозрение, что зрители-современники этого и не замечали, воспринимали все всерьез – чистые были души, неиспорченные современной цивилизацией. Хотя византийцы, безусловно, смеяться умели, но не в храме же! Это уж в наше время испорченные интеллигентские мозги ищут везде «гумор». 

Пользуясь праздничным временем, только в эту неделю я позволю себе показать несколько примеров иконописных курьезов, которые показались мне забавными.

Интересно то, что все они вызывают улыбку, но вовсе не выглядят каким-то кощунством или насмешкой над тем святым, что изображают.

*    *    *

Поскольку в воскресенье перед Масленицей вспоминается Второе Пришествие Христово, то начать, наверное, стоит с изображений Страшного Суда.

Я не буду сейчас описывать всю эту потрясающую картину последних времен истории человечества – от Распятия и Воскресения Христова до Страшного Суда и окончательного определения судьбы каждого человека, картину одновременно  грандиозную и лаконичную, исполненную приглашенными в Венецию византийскими мастерами в 12 в.

Замечу, однако, что эта самая окончательная участь людей располагается в самом низу композиции, практически на уровне глаз стоящего человека – и благостная райская  картина слева (но справа от грозного Судии) и ужасающая картина адских мучений справа: здесь и огнь всепоядающий, и черви неусыпающие, и отделенные головы и  другие части тел.

Однако, черепа с червяками в нижнем регистре оказались какие-то очень уж веселые.

 

Еще забавнее черепа в иллюстрации к притче о званых на брачных пир (как раз в тему!). «Бросьте их во тьму внешнюю. Там будет плач и скрежет зубов». Едва ли Христос имел в виду страдания разложившихся трупов – Он все же вел речь о человеке в его целом. Однако, глядя на эту фреску в Дечанах (Косово, Сербия, 14 в.), так и слышишь этот скрип и стук зубовный («Зубы грешника сокрушил еси») во тьме – внешней по отношению не только к первозданному миру райскому, но даже и к нашей падшей земле.

Блудницы же из Мистры (ц. св. Димитрия или Митрополии, 1312), кажется, не особенно мучаются. Наоборот, судя по веселью на лицах, продолжают развлекаться, и змеи им нипочем – прямо-таки цирковая сцена с дрессированными питонами. А вот огненные реки напоминают кровяные потоки. Очень натуралистично.

Возвращаясь к мозаике Страшного Суда в Торчелло, посмотрим чуть выше – Земля и Море отдают мертвецов. Их изрыгают из пастей звери и рыбы – очень натуралистично торчат полутела, руки и ноги.

Вообще приходится удивляться, почему средневекового человека в связи с грядущим всеобщим воскресением мертвых так волновала проблема тех, кто был проглочен дикими зверями и рыбами. Может быть, они верили, что те, кто спокойно лежит в могиле и «в землю ушел», так же и восстанет из земли в прежнем теле и в том же составе. А вот что произойдет со съеденными, т.е. вошедшими в состав других живых существ? Воистину проблема. Но ведь сказано же Апостолом, что «мы все изменимся» и «сеется в тлении, восстает в нетлеии», значит, воскреснем мы в другом теле, подобном телу первозданного Адама, которое было у него до того, как Бог одел его и Еву в «ризы кожаны», т.е. дебелое и смертное тело падшего человека будет заменено на тонкое, легкое и светоносное. Очевидно, не все это понимали. Так или иначе, вылезающие из пастей зверей и рыб люди или их части – обязательная тема в иконографии Страшного Суда.

Земля отдает своих мертвецов. На заднем плане восстают из могил покойники в саванах. На переднем – звери выплевывают съеденных ими когда-то людей. Причем, наряду с реальными зверями здесь присутствует также грифон. И до чего же симпатичны все эти хищники!

Возможно, здесь сказывается защитное свойство человеческой психики – представить страшное смешным, чтобы не было страшно. Но ведь тогда пропадает весь смысл изображаемого! И остается чистое искусство…

Море отдает своих мертвецов (Откр. 20:13).

Слева ангел сворачивает в трубочку «старое» небо. В Откровении Иоанна Богослова говорится, что в конце времен – перед Вторым Пришествием Христовым «… небо скрылось, свившись, как свиток» (Откр. 6:14). Но поскольку в Откровении по воле Божией действуют ангелы, но они и сворачивают небо, т.е. пространство (понятие «небо» в Книге Бытия,  которое переводчик на славянский передал как «твердь», можно перевести и как «пространство» – см. Тору с русским переводом), а вместе с ним и время, то есть закольцовывают линейное время, и тогда наступает день 8 (или ∞), который равен 1. И на новой земле «времени уже не будет» (Откр. 10:6). Косвенным доказательством сему служит рассказ о великой войне между ангелами, верными Богу, и ангелами падшими, которая совершается «на небесах». Рассказ ведется в настоящем времени, т.е. все совершается в конце времен. Но это событие уже имело место в самом начале мира, когда пал Денница и множество ангелов с ним! Время сделало полный оборот, и два события слились в одно. Или одно событие разделилось на два? Или не разделилось? Стало отправной точкой и начала мира, и его конца, где Альфа сомкнулась с Омегой?

Ангелы, как известно, служат Творцу, отвечая перед Ним за разные природные стихии и явления (об этом очень подробно написано в Книге Еноха). В конце времен они, по воле Божией, переводят падший мир в иной план, иное состояние бытия – тоже тварное, но тонкое, райское – это будет новое творение, «новая земля и новое небо», напоминающее прежнюю, до распада мира, землю райскую, но теперь уже на другом, еще более высоком уровне. Нынешнее, материальное небо («твердь») было развернуто в момент грехопадения и распада райского мира (об этом подробно пишет еп. Василий в своей книге), чтобы удержать хоть что-то. Именно на этом «старом» небе падшего мира, которое мы наблюдаем с земли, находятся светила – Солнце и Луна. И здесь надо разобраться: если светила наши созданы еще в райском мире, когда все было «хорошо весьма», то почему для «новой земли и нового неба» их надо упразднять?

Читаем в Книге Бытия: «…Увидел Бог, что свет хорош, и отделил Бог свет от тьмы. И назвал Бог свет днем, а тьму назвал ночью» (Быт., 1:4-5). То, что Бог отделил свет от тьмы, причем некоей плотной перегородкой («твердью») или неким пространством, это понятно – по мысли Божией, ничто темное и злое не должно проникать в жилище человека и светлых духов. Но то, что слова «день» и «ночь» здесь точно соответствуют тем явлениям, которые они стали обозначать здесь, на Земле, и сейчас, по ходу нашего линейного времени, – не факт. Не зря же св. Апостол Петр пишет: «…один день у Господа, как тысяча лет, и тысяча лет, как один день» (2 Пт., 3:8). То есть, понятие дня и ночи, как и понятие времени «во дни творения», нашим нынешним  понятиям падшего мира явно не соответствуют. Далее: ночи и тьмы как таковой в первозданном Раю нет, т.к. тьма осталась за пределами райского мира: «…и был вечер, и было утро, день такой-то…» А ночи нет! Солнце же – источник света и Луна – светильник в ночи – сотворены лишь в четвертый «день». Вообще вопрос о светилах в первозданном Раю – совсем не простой. Зачем они были нужны, если и без них три «дня» было светло? Такое впечатление, что светила и звезды в Раю – что-то вроде театральных декораций, для красоты и «разнообразия». Тем не менее, созданы они промыслительно – «на всякий случай», а потом, после грехопадения первозданной четы и распада райского мира, «актуализировались» в материальные объекты падшего мира – теперь действительно для того, чтобы и светить, и отмерять время – уже линейное. И в самом деле, начало смены дня и ночи на небосводе ознаменовало собою наступление новой эпохи – существования в условиях падшего мира.

Косвенным свидетельством тому может послужить любопытный мидраш, дополняющий картину мира распада райского мира, вызванного грехопадением первозданной четы.

Оговоримся:   далеко не все еврейские мидраши (а их стали  записывать  в  основном  начиная  с  3  в.  по Р.Х.)  суть  плод  «злобы богопротивной»  того  времени.  Многие из  них  уходят  корнями во  времена,  предшествовавшие формированию еврейского  народа и позаимствованы им у соседей, а некоторые  связаны  с эллинизмом. Затем  часть  их попала в  апокрифы,  в  том  числе  славяно-русские. Ценность их в том, что они дополняют Священное Писание, сообщая подробности, которые по той или иной причине туда не вошли. А некоторые (например, Книга Еноха или Книга Юбилеев, стали источником толкований текстов Священного Писания. Так  вот…

«Наступил первый солнечный закат после изгнания из рая. Похолодело от страха сердце Адама. “Горе мне! – возопил он. – За грех мой погас светильник дня, и мир снова обращается в хаос. Это смерть, посылаемая в наказание мне небом!” Всю ночь просидели Адам и Ева, каясь и плача. Когда же снова взошло солнце, они поняли, что таков порядок в природе, и жертвоприношением возблагодарили Господа» (Агада, стр. 15).

Итак,  получается, что солнце в раю не заходило – там царил вечный день, а тьма (ночь) была где-то вовне, отделенная от Рая плотной перегородкой – твердью. Это подтверждает предположение о том, что Солнце и Луна в Раю своих прямых функций – служить «осветительными приборами» – не исполняли, а висели  на своде небесном просто «для красоты». Смена дня и ночи началась с началом линейного времени – уже в материальных условиях падшей земли.

Они же напоминают людям о Рае и, двигаясь по небосводу кругами, напоминают нам о райском же циклическо-спиральном времени. В грядущем же Царстве Божием опять будет, как в первый день творения – свет без Солнца и Луны: «И город (Новый Иерусалим – М.Г.) не имеет нужды ни в Солнце, ни в Луне для освещения своего; ибо слава Божия осветила его, и светильник его – Агнец» (Откр., 21:23). То есть Христос, Солнце правды. И будет вечно сиять нетварный свет божественных энергий. Потому и сворачивают ангелы небесный покров перед Вторым Пришествием – за ненадобностью.

Все это, конечно, очень серьезно. Умиляет здесь натурализм (а  на  самом деле мистический реализм) средневекового человека, в представлении которого ангелы «сворачивают небо», как рулон обоев или штуку ткани.

Константинополь, собор монастыря Хора, фреска 14 в. в центре свода парэкклесиона, где происходили заупокойные службы. 

Вернемся же к изображениям Страшного Суда на стенах византийских храмов.

Заглянем в нартекс церкви Богородицы Форбиотиссы («Питательницы») или Асину в Никитари, Кипр, роспись 14 в..

Общая картина, как и в Торчелло, и в Хоре, поражает своим величием и красотою явившегося во славе Сына Божия со ангелы.

Прошу обратить особое внимание на орнаментальное кольцо вокруг Христа Пантократора в центе свода.

Вообще символика византийского орнамента – отдельная и очень интересная тема. Сейчас же только вкратце выскажу предположение, что это кольцо также имеет отношение к теме Страшного Суда и времени вообще: если приглядеться повнимательнее, мы заметим чередование светлых зигзагов (цвета – белый, желтый и красный, т.е. те, которыми обычно обозначают огонь и свет) с темными секторами, причем, в каждом темном секторе обязательно наличествуют белые точки. Мне кажется, что так византийские художники обозначали чередование дня – с движением Солнца по небосводу вверх-вниз и вперед, т.е. именно зигзагами, и ночи – с точками-звездочками на темном фоне. Кольцо времени замкнуто, т.е. изображаемое относится к реальности не земной, но потусторонней, где царствует циклическое время, в котором пребывают ангелы, вечно служающие небесную литургию. Но поскольку изображение Спаса Вседержителя в куполе обычно указывает не только на вечное пребывание Сына Божия в недрах Пресвятой Троицы («иже еси на небесех»), в безвременьи (т.к. Бог существует вне времени вообще), но также и на Его Второе и славное Пришествие, когда время замыкается, то кольцо времени здесь вполне уместно.

Однако, и в этом храме, как это часто бывает, от великого до смешного – один шаг.

И снова – Земля и Море отдают своих мертвецов.

Как у античных богинь развевались, словно паруса, тонкие шали над головами, так у «Земли» в композиции Страшного Суда в этом храме развевается… змея. И почему-то голова этой змеи опускается в чашу. Вообще эта дама больше напоминает другой образ – жены на звере огненном, багряном. Но написано – «Земля» («Гея»).

На соседней картинке – «Море» на большой рыбе, из пасти которой так же, как и у льва по соседству, торчит человеческая голова. Но почему-то не страшно.

На римской мозаике из Карфагена такая же рыба рыбака проглатывает. Чтобы потом, в конце времен, изрыгнуть его обратно. Преемственность в искусстве ойкумены налицо. Вообще очень философская картинка: выходя на промысел, человек не может знать, кто кого будет есть в конечном итоге. Может случиться и так.

А на кипрской фреске мне очень нравятся маленькие рыбки. И осьминог с человечьим лицом!

*    *    *

Пожалуй, самое время вспомнить злоключения Ионы во чреве «китовом». Почему я взяла «кита» в кавычки? Да потому, что это не кит вовсе в современном понятии. И напрасно наши записные атеисты утверждали, что кит, дескать, не может проглотить человека, ибо «китовый ус» пропускает только мелких рыбок, креветок и проч. На что наши богословы отвечали, что пророк имел в виду крупную рыбу. Однако, и те, и другие, оказывается, были в корне неправы. Здесь опять переводчик оплошал – он просто оставил греческое слово «китос» без перевода. А что сей «китос» означал не просто некое морское животное, но самого Левиафана – древнего змия тьмы и хаоса или даже персонификацию этого самого хаоса, оставленного за пределами райского мира в первый день творения, он не уточнил. Впрочем, древним читателям Первого Завета уточнять ничего было не нужно – все помнили историю творения, изложенную не только в первых главах Книги Бытия, но также разбросанную по всему тексту Библии, в том числе и в псалмах.

Псалом 103, восхваляющий Творца за творение мира:

«…Вся Премудростию сотворил еси,
Исполнися земля твари Твоея,
Сие море, великое и пространное,
Тамже гади, ихже несть числа,
Животная малая с великими,
Тамо корбали преплавают,
Змий сей егоже создал еси ругатися ему…»

Последняя строка в синодальном переводе звучит так:

«Там этот левиафан,
которого ты сотворил играть в нем…»

Вообще образ творения в этом псалме (да и не только в нем) – двойственный. С одной стороны, кажется, что это образ нашей Земли (голодные звери, корабли и проч.). С другой стороны – в море живет змий Левиафан, который то ли «ругается», то есть изрыгает хулу на Творца, то ли, играючи, плещется в воде. Выходит, мы смотрим на образный мир первотворения не просто как бы «сквозь тусклое стекло» (или зеркало, по более точному переводу этого выражения св. Апостола Павла), но сквозь призму представлений о нашем падшем земном мире, то есть, через стекло с искаженной оптикой, которое искривляет, раздваивает, смазывает очертания того, что и так видится издалека. Увидеть все, как есть на самом деле, мы сможем, очевидно, только после Второго Пришествия, когда откроются все тайны мироздания и человеческой истории. 

Однако, становится понятно, что за «китос» обитает в море – сам древний змий или персонификация первозданного хаоса, нашедший прибежище в стихии такой же бесформенной и опасной, как и он сам.

Здесь интересна еще вот какая мысль: в мифологии древних народов змеи всегда связывались не только с текущей водой, но и со временем (известная "река времен в своем теченье..." Г.Державина). Образ змея, обитающего в океане, который омывает землю со всех сторон, – Уробороса, Ёрмунганда и проч. – существовал у множества разных народов. Когда он проглотит свой хвост, время остановится и наступит конец этого мира. Но до этого момента время течет в одну сторону – линейное и неотвратимое.

И если Иону угораздило попасть во чрево именно этого «китоса», то вся история его обретает гораздо более глубокое измерение: образ его трехдневного пребывания внутри этого древнего змия-левиафана есть действительно образ сошествия Христова во ад, а его чудесное спасение есть спасение от небытия и смерти вечной. С другой стороны, это есть прообраз Крещения как некоей инициации, как прохождения через смерть и возрождения к новой жизни.

Опять все очень серьезно.

Но посмотрим, как же изображают христиане эту впечатляющую историю. Надо сказать, многочисленные «китосы», проглатывающие и изрыгающие Иону вон, появились еще на стенах римских катакомб. Но почему-то выглядит это исчадие ада совсем не страшно, даже забавно – этакий ушастый зверь с лапками, а от змея остался только хвост. И как проходит человек сквозь такую тонкую шею, остается только удивляться.

Катакомбы Присциллы, 2 половина 3 века.

На одной из самых древних (из сохранившихся) напольных мозаик в христианской базилике 4 в. в Аквилее история Ионы представлена подробно: вот корабельщики бросают Иону в море и он тут же оказывается проглочен, а по соседству – «китос» уже изрыгает его вон – очень удачно, на берег. Чудище опять очень смешное – прямо-таки мультяшный персонаж с утиным клювом.

Рыбки и многочисленные морские гады тоже очень симпатичные и веселые.

А вот как эта сцена выглядит на мраморном рельефе в Равенне (Баптистерий Православных, 6 в.).

Такое впечатление, что один собакообразный Левифан Иону выпустил, а другой его тут же съест!

Здесь же рядом, в другой люнете, Христос-победитель попирает льва и змия (Пс. 90).

Змий при этом сворачивается в спираль, как и положено персонификации времени, а лев… веселится и ласкается, как кот.

На апсидной мозаике в соборе св. Юста в Триесте (нач. 13 в.) Христос наступает на аспида и василиска.

И опять поражает буквальность средневекового восприятия текста псалмов. И опять – раздавленные малюсенькие гады не выглядят страшными, а свое положение как будто принимают вполне смиренно.

*    *   *

Интересно, что и в 4-6-м веках, и в 13-14-м инфернальные звери смотрятся на стенах византийских храмов так же забавно.

Посмотрим, как выглядит иллюстрация к Пс. 148 в нартексе храма Арх. Михаила Лесновского монастыря (Македония, 14 в.).

В люнете иллюстрация к стихам 7-10:

«…Хвалите Господа от земли,
Змиеви и вся бездны…
Зверие и вся скоты,
Гади и птицы пернаты…»

«Змеи» упоминаются в связи с «безднами», т.е. речь опять идет не о простых змеях, а о «китосе» или «левиафане», обитающем во тьме первозданного хаоса за пределами светлого и упорядоченного космоса («зверь, выходящий из бездны» Откр. 11:7).

«Земля» здесь просто потрясает. У нее в руках змея, уже свернувшаяся в кольцо! А рядом змеи-«левиафаны» (или ушастые драконы) завязались в узлы – от восторга, надо думать – и таким образом восхваляют Господа! Воистину – сатане надо завязаться узлом или вывернуться наизнанку, чтобы начать петь хвалу Творцу. 

Вверху на полуциркульном своде иллюстрация к начальным стихам этого же псалма:

«Хвалите Господа с небес,
Хвалите Его в вышних,
Хвалите Его вси ангелы Его,
Хвалите Его, вся силы Его.
Хвалите Его, солнце и луна,
Хвалите Его, вся звезды и свет,
Хвалите Его, небеса небес и вода,
Яже превыше небес…»

Христос – центр мироздания – восседает на крылатом «престоле». Силы небесные просто чудо как хороши – лица исполнены торжественности момента.

А вот планеты и знаки Зодиака опять напоминают мультяшных человечков и зверушек. Особенно хорошо они сохранились с левой стороны, где даже можно прочесть надписи. Ангел Солнца со светилом в руках сидит верхом на полудраконе-полуосле (задние ноги враскорячку, а передних, кажется, и вовсе нет), ниже планеты Зеус-Юпитер, Ариса-Марс, Ерьмиса-Меркурий и повыше созвездия – Овен, Телец, Близнецы (сиамские), Рак, белый Лев с кудрявой гривкой, больше похожий на лошадку, и Девица. Не понятно, что за фигура сидит на двуглавом зубастом и мохнатом звере – надпись читается плохо: то ли «дух» (но явно не Святой!), то ли «воздух». Концентрические круги суть «небеса небес» или небесные сферы – это тоже поясняет надпись. Но почему-то планеты и созвездия расположены отдельно от небесных сфер, как-то нелогично.

Изображения справа сохранились хуже, но кое-что осталось: вполне традиционная Луна-Селена и облако горкой. Но особенно впечатляет фигура справа от рыбьего хвоста – две отроческие головы на длинной шее – посередине бугор (знак Весов, как выяснилось) – это вообще нечто, не поддающееся описанию. И рядом с прекрасными ангелами в разноцветных нимбах этот мутант выглядит просто дико.

Вообще росписи нартекса Лесновского монастыря совершенно уникальны. Некоторые сюжеты не повторяются больше нигде. Тем интереснее их рассматривать подробно.

В парусах вместо евангелистов единственные в своем роде изображения – учение святых отцов: Афанасия Александрийского, Иоанна Златоуста, Василия Великого и Григория Богослова. Люди черпают из источников истины, потоками изливающихся из писаний этих великих подвижников Православия (точнее – из-под столов), а вдохновляет их сама София-Премудрость. Вот, например, свт. Иоанн Златоуст пишет, сидя за столом. Св. София в образе Ангела Великого Совета с небес внушает ему божественные истины: одной рукой вцепилась в волосы, другой с размаху сейчас ударит. За спиной Златоуста притаился ап. Павел, и кажется, что у святого Иоанна три руки.

Прошу обратить внимание также на пюпитр Иоанна Златоуста. Опять змея. Никуда от них не деться. Особенно если учесть, что святой пишет какие-то нравственные или богословские труды.

По части мебельного дизайна Ангел Второго Пришествия из Мистры (ц. св. Димитрия, 14 в.) ничуть не уступает. Бедный дельфин напоролся пастью на штырь.

Еще забавнее подставочка у евангелиста из Маркова монастыря (Македония, кон. 14 в.) – изогнутый лысый человечек. Такое впечатление, что такие детали писались с натуры – может быть, у самого живописца была такая подставочка под книги, и он решил запечатлеть любимую вещь на века.

Евангелист Лука в афонском соборе Протата (автор – знаменитый Мануил Панселин), сидя за написанием Евангелия, как заправский писарь с пером за ухом, мало того, что пишет левой рукой, так еще и машет ногой и, кажется, у него сейчас слетит тапок-вьетнамка.

В церкви Преображения в Зрзе (Македония, роспись 16 в.) евангелисты на восточной стене (прямо над алтарной апсидой) тоже интересные – их так называемые символы вылезают из-под ковриков под ногами. Ну как такое вообще могло прийти живописцу в голову? А чуть ниже – Благовещение.

Вот еще курьезный пример с ангелами-символами евангелистов. Вот этот крылатый мозаичный лев в парусе базилики св. Амвросия в Милане (5 век!) явно больше похож на обезьяну, причем лысую.

А телец рядом на кого похож? … о, Господи!…

*    *    *

Вообще изображения животных на византийских фресках – это отдельная песня.

Сейчас же мне бы хотелось продолжить тему ангелов.

Афон, собор Протата. Лествица Иакова.

Вообще у Мануила Панселина очень выразительные лица. Обратите внимание, как смотрит ангел на Иакова - чего, мол, тебе от меня надо?

На ногах у афонского ангела красные сапожки.

А вот в Сербии (Грачаница, ц. Успения Богородицы, 14 в.) ангелы в комплекте с роскошными нарядами цареградских придворных носят кожаные черевички с портянками (по этой логике у нас на Руси ангелы должны ходить в лаптях! Однако ж, нет – ходят обычно босиком):

*    *    *
Впрочем, святые люди тоже иногда выглядят забавно. Попробуйте так вывернуть голову, как это делает пророк Аввакум (Сербия, Печ, ц. св. Апостолов, роспись 1350 г.). Рядом стоящий Исайя пишет свое пророчество, не обращая внимание на акробатический этюд своего коллеги.

А другой пророк (церковь Богородицы Перивлепты, Мистра) – очень сердитый – сейчас ткнет зрителя прямо в глаз крючковатым пальцем.

*    *    *

Что ж, кажется, пора переходить к сюжетным иконам. Некоторые из них тоже способны вызвать улыбку.

Вот иллюстрация к евангельскому чтению об исцелении слепого.

Похоже, художник Раваницы (монастырь Вознесения, Сербия, кон. 14 в.) полагал, что Христос исцеляет слепого посредством выцарапывания глаз из орбит и, может быть, потом поставит новые.

В церкви Богородицы Перивлепты в Мистре (14 в.) фреска «Крещение Господне». Вместе с рыбами плавают во Иордане крошечные тела. Похоже, не все из них живые.

А вот Крещение из церкви Богородицы Асину (Кипр). Рыбы такие же веселые, как на композиции «Море отдает мертвецов». Седовласый Иордан в белых плавках воздевает руку ко Христу – похоже, ругается.

И зачем ему крылья в воде?!

 

Иоанн Креститель из Кастории (ц. св. Стефана, 12 в.) не только одет в плащ из верблюжьей шкуры, но и сам изрядно порос шерстью.

Воскрешенный Лазарь из Печа (ц. св. Апостолов, роспись 1260 г.) сильно напоминает Фантомаса. Поймали-таки. И связали.

Марков монастырь. Троица. Жареный теленок (он здесь больше похож на поросенка!) сейчас вспрыгнет прямо на стол, где трапезничают бесплотные Ангелы. К обильной трапезе им не хватает только жареного мяса.

*    *    *

Под конец хотелось бы вернуться в афонский собор Протата – это просто кладезь забавных изображений.

Царь-Космос на фреске «Пятидесятница» сидит в позе лотоса – не иначе, как медитирует:

Мануил Панселин – мастер сочетать несочетаемое. Иногда кажется, что он юродствует, отвлекая внимание от каких-то очень тонких и важных вещей, о которых и помыслить страшно. Известно ведь, что он был великий молитвенник-исихаст, и это видно на его работах. Не зря же имя его сохранила история.

Казалось бы – такая драматичная сцена: арест Христа в Гефсиманском саду. И здесь в углу апостол Петр медленно и методично ножом отрезает ухо рабу по имени Малх. Вообще – как это вообще возможно – чтобы раб носил имя «Царь»? Совершеннейший абсурд – такой же, как схватить и связать Создателя мира, а потом Его же и казнить. И вот такие детали, как отрезаемое ножом ухо, добавляют происходящему абсурдности.

При этом некая женщина за спиной Христа держится рукой за Его нимб; если это символ святости или свечения нетварных энергий вокруг главы Спасителя, то это как же такое возможно?
Впрочем, женщина эта кажется весьма таинственной. Фигура ее располагается выше разъяренной толпы, и она явно к этой толпе не относится. Нимба у нее нет (как нет его ни у Петра, ни у других апостолов – очевидно, они приобретут их только после сошествия на них Святого Духа), но облачена – или облечена? – она в воздушную белую-голубую ткань, как будто полупрозрачную. И сама она полупрозрачна, почти не видна. Видна – только ее рука на Христовом нимбе. Может быть, это некая незримая Его Хранительница, о которой мы можем только догадываться?

*    *    *

В Раванице высоко, под самым потолком между двумя портретами мучеников разместилось  вот  такое.

И, наконец, столпник из Кучевиште (Македония, ц. Введения Богородицы, сер. 14 в.). Сидит себе на столпе, свесив одну ногу вниз и, кажется, болтает ею в воздухе.

Пусть он и завершит масленичную картину нынешней зимы.