Южная стратегия Heartland’а: общий обзор целей и приоритетов

Евразийский Ближний Восток и роль Турции

В южном направлении российской стратегии также можно наметить некоторые безусловные ориентиры, направленные на конструирование многополярности.

Как и в предыдущем случае, ключевым здесь будет вопрос эффективного противостояния стратегии США в этом регионе. Американская стратегия объявила зоной своих национальных интересов пространство всего мира, и поэтому у США есть набор стратегий перераспределения регионального баланса сил в свою пользу для каждой точки политического пространства земли.

Оставим в стороне положение в северо-африканском регионе как не затрагивающее напрямую стратегические интересы Heartland’а. На современном этапе всерьез Россию начинают затрагивать процессы, развертывающиеся на Ближнем Востоке и далее вплоть до Тихоокеанского региона. Мы разделим темы геополитики Юга и Востока по условной линии Пакистана: от Египта и Сирии до Пакистана — условно «Юг», от Индии до Тихоокеанского ареала (Япония) — «Восток».

Для Ближнего Востока у США имеется свой «Великий проект», Greater Middle East Project57. Он предусматривает «демократизацию» и «модернизацию» ближневосточных обществ и изменение структуры национальных государств в регионе (вероятный распад Ирака, появление нового государства Курдистан, возможное расчленение Турции и т. д.). В целом, общий смысл проекта — усилить военное присутствие США и НАТО в регионе, ослабить позиции исламских режимов и стран с сильно развитым арабским национализмом (Сирия) и способствовать углубленному внедрению глобалистских пэттернов в традиционную религиозную структуру обществ данного региона.

Heartland заинтересован в прямо противоположном сценарии, а именно:

– в сохранении традиционных обществ и их естественном развитии;

– в поддержке арабских стран в их стремлении к построению обществ на основании уникальной этнической и религиозной культуры;

– в сокращении количества или полном отсутствии американских военных баз на всем Ближнем Востоке;

– в развитии двухсторонних связей со всеми региональными державами этой зоны — в первую очередь, с Турцией, Египтом, Саудовской Аравией, Израилем, Сирией и т. д.

Оптимальным для России был бы выход Турции из состава НАТО, что позволило бы резко интенсифицировать стратегическое партнерство с этой евразийской по своей идентичности страной, пропорции между традиционным обществом и современностью в которой весьма напоминают российское общество. О возможно­сти выхода Турции из НАТО в последние годы все громче говорят видные и влиятельные турецкие политики — например, генерал Тунджер Кылынч58, бывший глава Совета национальной безопасности Турецкой Республики, и многие другие. Турция за последнее десятилетие резко изменила манеру геополитического поведения, из надежного оплота атлантизма превращаясь в самостоятельную региональную державу, способную проводить независимую политику даже тогда, когда она расходится с интересами США и НАТО и противоречит им. Поэтому сегодня вполне может идти речь о создании оси «Москва–Анкара», о которой пятнадцать-двадцать назад и речи быть не могло59.

Ось Москва—Тегеран

Далее к Востоку располагается самый главный элемент многополярной модели евразийского сектора — континентальный Иран, страна с многотысячелетней историей, уникальной духовной культурой, ключевым географическим месторасположением.

Ось «Москва–Тегеран» является главной линией в выстраивании того, что еще К. Хаусхофер называл евразийской «пан-идеей». Иран является тем стратегическим пространством, которое автоматически решает задачу превращения Heartland’а в глобальную мировую силу. Если интеграция с Украиной является необходимым условием для этого, то стратегическое партнерство с Ираном — достаточным.

Совершенно очевидно, что в настоящее время Россия не имеет ни желания, ни возможности самостоятельно аннексировать эти территории, чего никогда не удавалось ей исторически и в более выигрышных условиях (все русско-персидские войны давали России лишь частичный перевес и способствовали реорганизации в ее пользу территорий Южного Кавказа и Дагестана). Кроме того, российское и иранское общества различны и представляют собой далеко отстоящие друг от друга культуры. Поэтому ось «Москва–Тегеран» должна представлять собой основанное на рациональном стратегическом расчете и геополитическом прагматизме партнер­ство во имя реализации многополярной модели мироустройства — единственной, которая устраивала бы и современный Иран, и современную Россию.

Иран как любая «береговая зона» евразийского материка теоретически обладает двойной идентичностью: он может сделать выбор в пользу атлантизма, а может — в пользу евразийства. Уникальность нашей ситуации заключается в том, что в настоящее время политическое руководство Ирана, в первую очередь национали­стически и эсхатологически настроенное шиитское духовенство, стоит на крайних антиатлантистских позициях, категорически отрицает американскую гегемонию и жестко выступает против глобализации. Действуя в этом ключе более радикально и последовательно, нежели Россия, Иран закономерно стал «врагом США номер 1». В этой ситуации у Ирана нет никакой возможности далее настаивать на такой позиции без опоры на солидную военно-техническую силу: своего потенциала Ирану в случае конфронтации с США явно не хватит. Поэтому Россию и Иран объединяет в общее стратегическое пространство сам исторический момент. Ось «Москва–Тегеран» решает для двух стран все принципиальные проблемы: дает России выход к теплым морям, а Ирану — гаранта ядерной безопасности.

Сухопутная сущность России как Heartland’а и сухопутный (евразийский, коль скоро он антиатлантистский) выбор современного Ирана ставят обе державы в одно и то же положение по отношению к стратегии США во всем Центрально-Азиатском регионе. И Россия и Иран жизненно заинтересованы в отсутствии американцев поблизости от своих границ и в срыве перераспределения баланса сил в этой зоне в пользу американских интересов.

США уже разработали план «Великой Центральной Азии»60, смысл которого сводится к дроблению этой зоны, превращению ее в «Евразийские Балканы» (З. Бжезинский61) и вытеснению отсюда иранского и российского влияния. Этот план представляет собой создание «санитарного кордона» — на сей раз на южных границах России, который призван отделить Россию от Ирана, как западный «санитарный кордон» предназначен для отделения России от континентальной (и континенталистской) Европы. В этот «санитарный кордон» должны входить страны «Великого шелкового пути» — Армения, Грузия, Азербайджан, Афганистан, Узбекистан, Киргизия и Казахстан, — которые планируется поставить под американское влияние. Первым аккордом этого сценария является размещение военных баз в Средней Азии и развертывание американского военного присутствия в Афганистане (под предлогом борьбы с талибами и погони за Бен Ладеном). Задача России и Ирана — сорвать этот проект и реорганизовать политическое пространство Центральной Азии таким образом, чтобы удалить оттуда американское военное присутствие, прорвать азиатский «санитарный кордон» и совместно выстроить геополитическую архитектуру Прикаспийского региона и Афганистана. У России и Ирана здесь полностью совпадают стратегические интересы: то, что выгодно России, выгодно Ирану, и наоборот.

Вред национального эгоизма в российско-иранских отношениях и инструментальные мифы глобалистов

Но эта ситуация становится прозрачной только в том случае, если мы посмотрим на этот регион геополитически и с учетом императива построения конкретной многополярности. Если же рассматривать Российскую Федерацию и Исламскую республику Иран как два национальных государства с эгоистическими и меркантильными целями, то картина станет менее очевидной. В этом случае создастся поле для разнообразного обыгрывания различий между иранским и российским обществами в целях политических манипуляций. Так, для российского общественного мнения глобалистскими центрами заготовлен инструментальный миф об «агрессивном исламском фундаментализме» иранской политической системы и о том, что со стороны иранских религиозных «фанатиков» Россия может получить в какой-то момент «прямой удар», в том числе и «военный». Этот тезис несостоятелен по нескольким причинам: реальные стратегические интересы Ирана, если и выходят за национальные границы, то только в западном направлении. Иран самым серьезным образом относится к шиитскому сегменту общества в Ираке (а это большинство), к Сирии, ливанской Хезболле и к палестинскому сопротивлению (особенно к его шиитской фракции «Джихад-уль ислами»). Российские мусульмане, практически все шииты (кроме представителей не особенно религиозной азербайджанской диаспоры), Иран совершенно не интересуют и никакой идеологической пропаганды Иран в России и в исламских странах СНГ не ведет. При этом иранское руководство прекрасно осознает, что только Россия способна по-настоящему предупредить жесткие формы американского вторжения. И наконец, никаких территориальных споров — даже отложенных — у Ирана и России на сегодняшний момент нет.

Аналогичные мифы относительно России (с цитированием эпизодов из истории царистского империализма и советской идеологической пропаганды) запускаются в иранское общество с теми же целями — воспрепятствовать, насколько это возможно, созданию главной несущей конструкции всей потенциальной квадриполярной структуры. Странно было бы ожидать от глобалистов и атлантистских геополитиков, что они будут спокойно наблюдать за тем, как на их глазах создается смертельно опасное для их мировой гегемонии российско-иранское стратегическое партнерство.

Афганская проблема и роль Пакистана

Если Прикаспийский регион — это вопрос, в первую очередь, российско-иранских отношений, то для переформатирования Афганистана необходимо привлечение Пакистана. Эта страна традиционно была ориентирована в русле атлантистской стратегии в регионе и, более того, вообще была искусственно создана англичанами при их уходе из Вест-Индии, чтобы создавать региональным центрам силы дополнительные проблемы. Но в последние годы пакистанское общество существенно изменилось, и прежняя прямолинейная проанглосаксонская ориентация все чаще ставится под сомнение — особенно с учетом несоответствия глобалистских стандартов современного и постмодернистского глобального общества традиционному и архаическому обществу Пакистана. У Ирана с Афганистаном традиционно выстроились натянутые отношения, что проявилось в том, что во внутриафганском конфликте Иран и Пакистан неизменно поддерживали враждующие между собой стороны: Иран — шиитов, таджиков, узбеков и силы Северного Альянса, а Пакистан — пуштунов и их радикальную верхушку — талибов.

У России в этих условиях появляется шанс сыграть важную роль в структурировании нового Афганистана через новый виток развития российско-пакистанских отношений. И снова многополярный горизонт, принятый во внимание, сам диктует нам, в каком направлении и на какой основе развивать отношения с Москвы с Исламабадом. Следует двигаться в направлении освобождении всей территории Центральной Азии от американского присутствия и, пользуясь конфликтами талибов с силами НАТО, постоянно подчеркивать «особую позицию России» по афганскому вопросу, а не поддерживать безоговорочно «агрессора», который якобы сдерживает талибов, которые в противном случае могли бы представлять угрозу стратегическим интересам России. Это, кстати, тоже очередной запущенный атлантистами и глобалистами миф. США никогда ничего не делает просто так, да еще в пользу России. Если они вступили в конфликт с талибами, то для этого есть серьезные стратегические, военные и экономические основания. И самой явной причиной является необходимость легитимации американского военного присутствия в регионе. Контролируемый вооруженными силами США и НАТО Афганистан как раз и является основой азиатского «санитарного кордона», направленного против России и Ирана. В этом и состоит единственный геополитический смысл афганской войны.

Так как Пакистан может существенно влиять на талибов, России следует начать исподволь готовить новую модель отношений с пуштунским большинством Афганистана, чтобы — после неизбежного и желательного — ухода американских войск из этой страны России не пришлось бы расплачиваться за преступления, которые она не совершала.

Среднеазиатский геополитический ромб

Все пространство Средней (или Центральной) Азии геополитически представляет собой ромб, на двух — северной и южной — вершинах которого можно расположить Москву и Тегеран (Россию и Иран).

Схема 12. Геополитическая схема Центральной Азии

Между ними располагаются (с Запада на Восток) Южный Кавказ (Армения, Грузия, Азербайджан), Туркмения, Афганистан, Казахстан, Узбекистан, Таджикистан, Киргизия.

В этой зоне располагаются несколько консолидированных политически и экономически государств с региональными амбициями (Армения, Азербайджан, Казахстан, Узбекистан, Туркмения) и несколько более хрупких и зависимых образований (Грузия, Таджикистан, Киргизия). Оккупированной США и войсками НАТО Афганистан представляет собой совершенно отдельное явление.

В перспективе многополярного мира у России и Ирана рамочные условия (удовлетворяющие их стратегическим интересам) той стратегической модели, которую следует выстроить из этих стран, полностью совпадают. Допустимо все, кроме реализации проекта «Великой Центральной Азии» или «Великого шелкового пути».

Карта 38. Среднеазиатский и прикаспийский геополитический ромб

Например, и Россию, и Иран категорически не устраивает проамериканская ориентация современной Грузии и расположение на ее территорий американских военных баз. В этом смысле Грузия противопоставляет себя всей региональной модели и выступает форпостом атлантизма, глобализации и однополярного мира. А в спорных вопросах, где нет очевидных геополитических интересов США (например, в Карабахском вопросе), картина более сложная, и ни у Ирана, ни у России нет однозначных фаворитов. Иран по внутриполитическим соображениям, сохраняя нейтралитет, больше помогал Армении, равно как и Россия. Но и у Ирана, и у России, тем не менее, сохранились ровные отношения с Азербайджаном. Эта конструкция несколько меняется в последние годы в силу трансформации турецкой политики, которая все больше выходит из-под контроля США. Следовательно, турецкое влияние в Азербайджане перестает носить однозначно атлантистский характер. Вместе с тем, часть армянских элит все теснее взаимодействует с США и глобалистскими инстанциями, что также не проходит бесследно для российско-армянских и иранско-армянских отношений. Но все эти изменения не превышают пока уровня флуктуаций, не меняющих принципиальной расстановки сил. Такая ситуация сохранится вплоть до решительных сдвигов в Карабахском вопросе — в какую бы то ни было сторону.

В отношении Казахстана, Таджикистана и Киргизии России необходимо интенсифицировать интеграционные процессы в сфере создания таможенного союза. Желательно при этом вернуть в интеграционное поле Узбекистан, который вначале вступил в ЕврАзЭС, а затем его покинул; предотвратить развал Киргизии, потрясаемой внутренними противоречиями (не без участия внешних сил); наладить рабочие контакты с новым руководством Туркменистана.

Основные задачи Heartland’а на южном направлении

Южный вектор создания Heartland’ом предпосылок для возникновения многополярного мира обобщенно состоит из следующих задач:

– переиграть США в центрально-азиатском пространстве, не вступая с ними в прямую конфронтацию;

– помешать США в реализации проекта «Великий Ближний Восток»;

– создать мощную стратегическую конструкцию по оси «Москва-Тегеран» вплоть до военно-политической интеграции и размещения взаимных военных объектов на территории обеих стран;

– стараться максимально сближаться с Турцией в ее новом геополитическом курсе на независимость от американского и глобалистского влияния;

– сорвать проект «Великой Центральной Азии» и реорганизовать Прикаспийский регион на «сухопутных» (евразийских, многополярных) основаниях, рассматривая Каспий как «внутреннее озеро» континентальных держав;

– воспрепятствовать созданию азиатского «санитарного кордона» между Россией и Ираном;

– интегрировать в единое экономическое и таможенное пространство Россию, Казахстан, Таджикистан;

– разработать новый формат отношений с Пакистаном с учетом трансформации его политики;

– предложить новую архитектуру Афганистана и способствовать его освобождению от американской и натовской оккупации.