Создательница «русской партии»: великая княгиня Екатерина Павловна

Фигура великой княгини Екатерины Павловны (1788–1819) – рано ушедшей из жизни четвертой дочери Павла I и императрицы Марии Федоровны, внучки Екатерины II, любимой сестры Александра I, – длительное время оставалась в тени ее царственного брата. Между тем, она оставила довольно значительный след в русской истории – главной политической и исторической заслугой великой княгини была ее решающая роль в оформлении консервативной «русской партии» в царствование Александра I.

Екатерина Павловна родилась 10 мая 1788 года в Царском Селе. Красивая и умная девочка получила разностороннее воспитание и образование под руководством матери, императрицы Марии Федоровны. В отличие от своих сестер, ей удалось достичь определенной независимости от матери, которая сурово и деспотично относилась к другим членам царской семьи. Великая княжна знала французский, немецкий и английский языки, но при этом владела и русским языком. Ее переписка с Н. М. Карамзиным свидетельствует о том, что она достаточно хорошо писала по-русски (на французском языке написана примерно половина писем), что было редкостью среди образованных людей ее круга конца XVIII – начала XIX века. Великая княжна получила знания по математике, истории, географии, политической экономии; недурно рисовала, будучи самой умной из всех дочерей императора Павла.

Грациозная, страстная, очень обаятельная, крайне честолюбивая и энергичная Екатерина Павловна обладала сильным, мужским умом, обширными знаниями и широкими связями. Она активно вмешивалась в политику, используя при этом расположение к ней Александра I, на которого в определенные периоды имела большее влияние, чем кто-либо другой из родственников. Император буквально обожал сестру и писал ей письма, которые настолько напоминают переписку влюбленных, что это обстоятельство даже породило миф об инцестуальных отношениях между ними. В письме от 25 апреля 1811 года он писал сестре в Тверь: «Я люблю Вас до сумасшествия, до безумия, как маньяк!.. Набегавшись, как сумасшедший, я надеюсь насладиться отдыхом в Ваших объятиях … Увы, я не могу воспользоваться моими прежними правами (речь идет о Ваших ножках, вы понимаете?) и покрыть Вас нежнейшими поцелуями в Вашей спальне в Твери».

Именно эти строки позволили либеральным историкам начала XX века утверждать, что в доверительных отношениях между братом и сестрой было нечто выходящее за сферу родственной привязанности. В наши дни политически неангажированные исследователи предпочитают версию платонической любви между Екатериной и Александром.

Император часто советовался с сестрой по самым разным вопросам внутренней и внешней политики. К примеру, в конце декабря 1810 года, собираясь навестить сестру в Твери, Александр составил заранее программу разговора о политике, военных действиях и внутреннем управлении, включая обсуждение отчета М. М. Сперанского и проекта о предлагаемых им учреждениях и т. д. Политический вес и авторитет Екатерины Павловны были высоки. После заключения Тильзитского мира в 1807 году, вызвавшего резкое недовольство в широких кругах русского общества, по столице ходили слухи о готовящемся перевороте, в котором особую роль должна была сыграть великая княжна. Ее якобы прочили в новые русские императрицы.

«Недовольство императором усиливается, и разговоры, которые слышны повсюду, ужасны. <…> Говорят о том, что вся мужская линия царствующего дома должна быть отстранена, а так как императрица-мать и императрица Елизавета [супруга Александра I Елизавета Алексеевна. – А. М.] не обладают соответствующими данными, то на престол хотят возвести великую княжну Екатерину», – писал шведский посол в Петербурге Курт фон Стединг 28 сентября 1807 года.

Само появление подобного рода амбициозных слухов было весьма симптоматичным явлением. Надо полагать, твердая оппозиция Екатерины Павловны курсу, связанному с Тильзитским миром, и ее противостояние либеральным планам Сперанского делали ее особенно популярной в среде консервативного дворянства.

Обворожительная и блистательная, она являлась одной из самых завидных невест Европы и мечтала рано или поздно занять императорский трон. Известны проекты ее брака с принцем Евгением Вюртембергским и австрийским императором. В 1807 году великая княжна увлеклась князем Михаилом Долгоруким и даже собиралась выйти за него замуж, забыв о своих честолюбивых планах. Еще раньше немало тревог вдовствующей императрице доставила влюбленность дочери в знаменитого генерала Петра Ивановича Багратиона.

Между прочим, П. И. Багратион был тесно связан с рядом деятелей «русской партии», в частности, с великим князем Константином Павловичем, Аракчеевым и Ростопчиным, их взгляды во многом совпадали. Историк А. Г. Тартаковский дает ему следующую характеристику: «После Аустерлица и Тильзита, уязвивших национальные чувства широких слоев русского общества, Багратион являлся олицетворением антифранцузских настроений в армии и знаменем “русской партии, выступавшей против генералов с иностранными именами на высших командных постах и жаждавшей снова помериться силами с Наполеоном”. Багратион был женат, но отношения с ним Екатерины продолжались и в 1809 году, уже после ее замужества, они вели переписку. Чтобы прекратить этот нежелательный для русского двора роман, Александр I вскоре после свадьбы сестры принял решение о необходимости пребывания Багратиона в Молдавской армии, куда тот и был назначен в помощь главнокомандующему А. А. Прозоровскому. А в 1812-м, сразу после смерти тяжело раненного в Бородинском сражении Багратиона, Екатерина Павловна потребовала от императора, чтобы тот отыскал и уничтожил ее письма к князю. Специально отряженные чиновники не обнаружили никаких компрометирующих ее бумаг. Впрочем, среди вещей Багратиона был найден миниатюрный портрет великой княгини в золотом футляре. 8 ноября 1812 года Александр написал сестре, что интересующие ее документы Багратион сжег еще при отъезде в Молдавскую армию. Подобные поиски были предприняты по инициативе царя и в 1818 году, однако вновь закончились ничем.

Наконец, в 1808 году к Екатерине Павловне сватался Наполеон. Во время Эрфуртского свидания в 1808 году Талейран по поручению Бонапарта поставил перед Александром I вопрос об упрочении союза России и Франции посредством брака императора с русской великой княжной.

«Александр был не прочь согласиться на этот брак, – писала в своих воспоминаниях одна из фрейлин при дворе российского императора, графиня София Шуазель-Гуфье, – но встретил такую сильную оппозицию со стороны вдовствующей императрицы Марии Федоровны и самой молодой великой княжны, что должен был им уступить. Они обе были женщины с характером и открыто восставали против континентальной системы, принятой Александром, расценивая ее как самую большую ошибку внешней политики Российской империи. Наполеону пришлось в первый раз со времени своего возвышения получить отказ. Это была для него первая измена фортуны!». Реакция Екатерины Павловны на «нелегитимного» жениха была крайне резкой. «Я скорее пойду замуж за последнего Русского истопника, чем за этого Корсиканца». Этот отказ ухудшил отношения между Россией и Францией.

1 января 1809 года Александр I подписал манифест об обручении Екатерины Павловны с немецким принцем Георгом Ольденбургским (1784–1812), знатоком немецкой литературы и почитателем Шиллера. Современные исследователи считают, что великая княжна «только из-за того, чтобы не быть выданной за императора французов, дала согласие на замужество с принцем Ольденбургским, бедным родственником, младшим сыном весьма немогущественного немецкого владетельного герцога».

В конце ноября 1808 года Жозеф де Местр, посланник сардинского короля и один из отцов европейского консерватизма, сообщал о предстоящей свадьбе: «Этот брак, неравный в некоторых отношениях, все же мудр и достоин великой княгини, столь же мудрой, сколь и очаровательной. Прежде всего, любая Принцесса в семье, пользующейся ужасной дружбой Бонапарта, должна поторопиться выйти замуж даже несколько ниже своего уровня, потому что кто знает, какие идеи могут прийти в эту редкую голову. <…> Ничто не может сравниться с добротой и изяществом госпожи Великой княгини. Если бы я был художником, я бы послал вам изображение ее взгляда, и вы бы увидели, сколько добродетели и разума заключила в нее природа».

На бракосочетание Екатерины Павловны Г. Р. Державин написал стихотворение «Геба», в котором были такие строчки:

Что таинственна картина

Что явленье девы сей?

По челу – Екатерина

По очам – огнь Павлов в ней.

Обручение и последующее замужество породили различные толки в высшем свете столицы, поскольку принц приходился Екатерине двоюродным братом, что противоречило канонам православной церкви. Принц был глубоко предан Екатерине Павловне и находился всецело под ее влиянием. Быстрое обручение Екатерины Павловны вызвало особенный патриотический энтузиазм, поскольку было не только выражением глубокой антипатии самой Екатерины Павловны и ее матери к властителю Франции, но и, по существу, очередным вызовом новому союзнику. Брак означал, что Российская империя берет под особое покровительство Ольденбургский дом, которому угрожал Наполеон.

После венчания принц Ольденбургский был назначен генерал-губернатором трех лучших губерний: Новгородской, Тверской и Ярославской и главным директором водных коммуникаций с резиденцией в Твери, которая в то время считалась одним из красивейших городов России. Через подчиненные ему губернии проходили главные речные системы государства: Вышневолоцкая, Тихвинская, Мариинская. С этого момента «тверской двор» фактически стал центром объединения «русской партии» или консерваторов национально-патриотического направления. Будучи по существу более чем наполовину этнической немкой, Екатерина преднамеренно акцентировала свою «русскость». По приезде в Тверь, в ответ на реплику жены гражданского губернатора «Странно, право, слышать, как хорошо Великая Княгиня русским языком владеет», Екатерина немедленно осадила собеседницу, категорично заявив: «Удивляюсь…, что вы странного нашли, что я, русская, хорошо говорю по-русски?».

Атмосфера при «тверском дворе» отличалась строгостью и была пронизана нескрываемыми политическими амбициями. Жозеф де Местр сообщал: «Двор ее (Екатерины Павловны. – А. М.) походит на монастырь; по вечерам там нет другого развлечения, кроме чтения. Она сама учит своего мужа русскому языку и знакомит его с простолюдинами. Ее голова способна на дальновидные планы и на сильную решимость». Историки отмечали высокие культурные запросы семейной четы Ольденбургов: «Они толковали об украшениях дворца (главным архитектором которого был К. Росси. – А. М.), об уничтожении бедствий человечества, или занимались живописью, или упражнялись в русском языке, в котором старалась великая княгиня усовершенствовать своего супруга, а он, в свою очередь, обращал ее внимание на величайшие богатства мысли и духа произведений немецких писателей. Великокняжеская чета не оставалась в уединении. Лица высокого ранга и выдающейся учености посещали их двор и среди них приезжало много немецких профессоров из Московского университета, имевших беспрепятственный приезд к принцу и беседовавших с ним о быстрых успехах искусств и науки». Великая княгиня выступала в качестве покровительницы русской литературы и пользовалась вниманием многих поэтов и писателей, из которых наиболее известны Г. Р. Державин, Н. М. Карамзин, В. А. Жуковский.

При дворе Екатерины Павловны образовался политический салон, участниками которого были ее брат, великий князь Константин Павлович, западноевропейские консерваторы Ж. де Местр, барон фон Штейн, П. И. Багратион, Ф. В. Ростопчин, известный археолог и публикатор древних рукописей граф А. И. Мусин-Пушкин, И. И. Дмитриев, А. Б. Куракин, Ю. А. Нелединский-Мелецкий, художник О. Кипренский, поэты Батюшков и Гнедич, возможно, А. С. Шишков.

По словам историка из рода Романовых, великого князя Николая Михайловича, супруги Ольденбургские проводили в салоне время в «оживленных беседах <…> затрагивая все вопросы дня, причем Екатерина Павловна проявляла особый интерес ко всему русскому, а также к делам внутренней политики». Это были люди с явно выраженными консервативными и националистическими политическими взглядами. Тверской салон стал одним из «идейных центров» консервативных настроений в русском обществе. Центральной фигурой салона была, разумеется, сама «Тверская полубогиня» (выражение Н. М. Карамзина). Свидетельств о беседах в салоне почти не сохранилось, важнейшее из них содержится в воспоминаниях Ф. П. Лубяновского, служившего в канцелярии принца Ольденбургского. В частности, он вспоминает, что когда слушал «решительные, часто нещадные речи Екатерины Павловны», то начинал «в тайне сердца бояться за М. М. Сперанского и за самого себя <…>. Здесь между прочим от графа А. И. Мусина-Пушкина, очевидца, я слышал всю историю условленного, но несбывшегося обручения великой княжны Александры Павловны со шведским королем и поразительное действие этой неожиданной неудачи на оскорбленную Императрицу. Граф Ростопчин отменно искусно представлял в лицах разные случаи из царствования Императора Павла <…>».

Екатерина, находясь в Твери, резко увеличила в сравнении с предшествующим периодом свою политическую активность. Она стала довольно часто видеться с императором, подолгу гостила в Петербурге и неоднократно принимала брата в Тверском дворце. Переписка между ними стала более интенсивной, приобретя более содержательный и деловой характер. В Твери обсуждались и решались назначения на многие ответственные посты; расположение великой княгини могло способствовать быстрой карьере, а нерасположение, наоборот, – опале. А. Коленкур писал в своем дневнике 17 января 1809 года: «Многие хотят усмотреть в великой княгине Екатерине Павловне все такое, что в будущем отзовется громко. Она в переписке с большею частью видных генералов; она показывает вид, что возобновляет отношения с ранеными генералами и офицерами и отличает их; она ласкает русских стариков, переписывается с ними об искусствах, науках или литературе. Говорили, будто бы она старается доказать всем, что способна воскресить все великие воспоминания, на которые указывает ее имя. Она старается быть более русской, чем ее семья, или по вкусам, или по обычаям, со всеми разговаривает, объясняясь легко и с уверенностью сорокалетней женщины. Все это не ускользает от иных наблюдателей, которые видят в ней орудие ее матери, всегда отличавшейся властолюбием».

Екатерина Павловна поддерживала те военно-политические группировки, которые требовали выхода Российской империи из континентальной блокады и решительных действий против Наполеона.

Как у большинства реальных политиков, взгляды Екатерины Павловны не носили развернутого концептуального характера. В своей деятельности она руководствовалась некоторыми основными положениями, вообще свойственными русской консервативной мысли. Великая княгиня была женщина, искренно ненавидевшая все, что отзывалось революцией. Она была убеждена в великой исторической миссии русского самодержавного образа правления, считая конституцию «совершенным вздором», а самодержавие полезным не только в России, но и в западноевропейских государствах. Достаточно, считала она, государю показать свою личную энергию, чтобы завладеть неограниченной властью: «хорошие законы, которые исполняют, вот лучшая конституция». Россия, с ее точки зрения, должна быть гегемоном в Европе. Для нее, как и для большей части русских консерваторов того времени, характерно было неприятие галломании.

Существует документ, относительно которого большинство историков сходится в том, что в нем выражена развернутая политическая программа, во многом разделявшаяся Екатериной Павловной. Речь идет о трактате «О древней и новой России в ее политическом и гражданском отношении» Н. М. Карамзина, наиболее глубоком и содержательном документе зарождавшейся русской консервативной мысли. Наряду с обзором русской истории в этой работе содержалась цельная, оригинальная и весьма сложная по своему теоретическому содержанию концепция самодержавия как особого, самобытно-русского типа власти, тесно связанной с православием и православной церковью. Самодержавие, с точки зрения Карамзина, явилось «палладиумом России», главной причиной и гарантией ее могущества и процветания. Поэтому основные принципы монархического правления должны были оставаться незыблемыми, лишь дополняясь должной политикой в области просвещения и законодательства, которая вела бы не к подрыву самодержавия, а к его максимальному усилению. При таком понимании самодержавия всякая попытка его ограничения являлась бы преступлением перед русской историей и русским народом. Карамзин критиковал также некоторые либерально-реформаторские планы правительства Александра I, связанные с именем М. М. Сперанского, которые он оценивал в свете всей традиции правительственных реформ в России после Петра I.

Предыстория появления «Записки» была следующей. В конце 1809 года Н. М. Карамзин в Москве познакомился с великой княгиней Екатериной Павловной через Ф. В. Ростопчина, который приходился родственником историку со стороны первой жены. Тогда же состоялась кратковременная встреча его с Александром I. После этого последовало приглашение Карамзина в тверской салон. Время сближения было определено некоторыми обстоятельствами внутриполитической борьбы того времени. В октябре 1809 года Сперанский по поручению Александра I составил либеральный план государственных преобразований – «Введение к уложению государственных законов» – и представил его императору. Учреждение Государственного Совета в 1810 году свидетельствовало о начале реализации этого плана. Либеральный проект вызвал активное противодействие «консервативной партии», одним из лидеров которой являлась Екатерина Павловна. Судя по всему, она увидела в Карамзине мощную идейную и нравственную силу, политическую фигуру, равную по своему интеллекту и возможностям влияния на широкую публику Сперанскому и отчетливо заявлявшую о своих противоречиях с либеральным реформатором.

В феврале 1810 года Карамзин впервые прибыл в Тверь, где пробыл шесть дней, читая в присутствии Екатерины Павловны и великого князя Константина Павловича вечерами рукопись «Истории государства российского». «Они пленили меня своею милостью», – писал он брату в письме от 15 февраля 1810 года. Основательно ознакомившись с взглядами Карамзина, Екатерина Павловна в конце 1810 года поручила ему составление специальной записки, предназначенной для императора, где были бы изложены не только исторические, но и политические взгляды. «Брат мой, – говорила она, – достоин их слышать».

В начале февраля 1811 года Карамзин привез записку в Тверь, где пробыл в течение двух недель и несколько дней читал свою работу великой княгине и ее супругу. Записка встретила полную поддержку самой Екатерины Павловны. «Записка ваша очень сильна!», – заявила она Карамзину.

В марте 1811 года Александр I должен был посетить свою сестру в Твери и повелел И. И. Дмитриеву передать Карамзину, что он желал бы познакомиться с ним ближе. В воспоминаниях И. И. Дмитриева об этом рассказывается следующим образом: «Однажды он, остановя доклад мой по делам, изволил сказать мне: "Как ты думаешь? Можно ли употребить Карамзина к письмоводству? Разумеется, не с тем, чтобы отвлечь его от настоящего занятия, по его званию историографа; но чтоб иногда только поручать ему кабинетскую работу: мне давно известен авторский талант его, но я видался с ним только однажды, мимоходом, в Оружейной Палате, когда приезжал с сестрою Екатериною Павловною в Москву. Она мне указала его. Я желал бы с ним сближиться». Отвечав на то, что было можно, я осмелился доложить государю, позволено ли будет мне сообщить Карамзину о том, что имел счастие слышать. "С тем-то я и начал речь об нем, – отвечал император, – ты можешь отписать к нему, что я скоро поеду в Тверь для свидания с сестрою, хорошо было бы, если б он к тому же времени туда приехал"». Близкое знакомство произошло во время поездки Александра I в Тверь, куда он прибыл 15 марта. Император провел у сестры пять дней, 15–19 марта. В письме от 20 марта Карамзин писал о двухчасовых чтениях своей «Истории» императору: «Вчера в последний раз имели счастие обедать с Государем. Он уехал ночью. Сверх четырех обедов, я с женою был два раза у него во внутренних комнатах, а в третий при великой княгине и принце читал ему свою Историю доле двух часов, после чего я говорил с ним мало, но о чем же? О самодержавии! Я не имел счастья

быть согласным с некоторыми его мыслями». 18 марта вечером, накануне отъезда царя, Екатерина Павловна передала ему карамзинскую работу.

После ознакомления с запиской император холодно простился с Карамзиным. Такова была первая реакция Александра I на те места работы, где критиковались его собственные либеральные меры. Впрочем, свою холодность император не стал афишировать, И. И. Дмитриев свидетельствует уже о вполне нейтральной реакции царя: «Государь, возвратясь из Твери, изволили сказать мне, что он очень доволен новым знакомством с историографом и столько же отрывками из его "Истории", которые он в первый вечер прослушал до второго часа ночи. Даже изволил вспомнить, что было читано: о древних обычаях россиян и о нашествии монголов на Россию». На вопрос Карамзина, заданный Екатерине Павловне о судьбе трактата, великая княгиня ответила: «Записка ваша теперь в хороших руках». Линия поведения великой княгини заключалась в том, чтобы и сохранить дружбу с литератором, и уладить его отношения с императором, в противном случае ее политическая репутация была бы подорвана в глазах «консервативной партии». Эта задача была ею с блеском выполнена. По прошествии пяти лет, в 1816 году, Александр I, по свидетельству Д. Н. Блудова, награждая Карамзина Аннинской лентой, подчеркнул, что делается это не столько за его «Историю», сколько за «Записку».

Карамзин стал частым гостем салона Екатерины Павловны. В 1811 году Екатерина Павловна даже предложила историку пост губернатора Твери, на что Карамзин отвечал, что он будет или «дурным историком, или дурным губернатором, тем более что к этой должности не готовил себя». В письмах Карамзину Екатерина часто обращается к историку «милый учитель», «любимый учитель», подчеркивая тем самым, что разделяет его взгляды.

Другим «выдвиженцем» и постоянным корреспондентом великой княгини стал Федор Васильевич Ростопчин. После публикации «Мыслей вслух на красном крыльце», ставшем своего рода манифестом нарождавшегося русского консервативного национализма, он стал желанным гостем в салоне великой княгини. В ноябре 1809 года Александр I посетил сестру в Твери и имел продолжительную беседу с графом. Результаты этого разговора сказались быстро. В феврале 1810 года Ростопчин был назначен обер-камергером и членом Государственного Совета. 29 мая 1812 года он был назначен московским военным генерал-губернатором с переименованием в генералы от инфантерии (со старшинством от 6 апреля 1800 года), а 20 июля – главнокомандующим в Москве. Очевидно, что таким образом Александр I хотел заручиться поддержкой «русской партии» в критический для России момент.

Не подлежит сомнению, что именно Екатерина Павловна способствовала назначению ранее опального вельможи на пост московского главнокомандующего и генерал-губернатора.

Через нее Ростопчин направил императору «Записку о мартинистах», которая была направлена прежде всего против лидера тогдашних либералов М. М. Сперанского, в опале которого Ростопчин, таким образом, сыграл известную роль.

В литературе имеется версия, что к Сперанскому у Екатерины имелись счеты, причем не только доктринального характера. После низвержения со шведского престола в 1809 году Густава IV Адольфа в Россию шведской «прорусской» партией был послан специальный депутат, который вступил в неофициальный контакт со Сперанским и попытался узнать через него, не согласится ли Александр на занятие шведского престола супругом Екатерины, герцогом Ольденбургским. Для нее возникала реальная возможность стать шведской королевой. Но Сперанский, по причине своей вражды к Екатерине Павловне, не доложил об этом императору, и королем стал французский маршал Бернадот. Кроме того, Сперанский высказался против предложения Екатерины назначить Карамзина на пост министра народного просвещения. Великий князь Николай Михайлович, писал: «бесспорно, что, под влиянием того же Карамзина и графа Ростопчина, Великая Княгиня немало содействовала падению Сперанского». В марте 1812 года Сперанский был отправлен в отставку и выслан в Нижний Новгород, а затем в Пермь.

В тяжелые времена Отечественной войны 1812 года великая княгиня оказалась на высоте положения, неоднократно проявляя энергию и инициативу: «Эта умная, образованная, горячо любившая Россию и страстно ненавидевшая Наполеона женщина была в эти тяжелые дни лучшей собеседницей для императора <…> именно она способна была поддержать в нем настроение, вызванное московским дворянством, укрепить его решимость, вселить в его душу твердую веру в непобедимую силу народа, в несомненный успех правого дела». Она заявляла: «Всего более сожалею я в своей жизни, что не была мужчиной в 1812 году».

С самого начала войны Екатерина Павловна настаивала (в отличие от великого князя Константина Павловича и вдовствующей императрицы Марии Федоровны) на продолжении войны с Наполеоном до последнего. Вскоре после сдачи Москвы она заявляла: «Нельзя более полагаться ни на какие расчеты. Нельзя предвидеть, где остановится поток. Но что бы ни случилось – не мириться: вот мое исповедание».

Патриотические настроения великой княгини нашли наиболее яркое отражение в письме к Н. М. Карамзину (13 ноября 1812 года): «Все мы терпим по одной причине, мы терпим за мать, за славную Россию, но можем ею гордиться и гордо скажем порабощенным иноземцам: вы собрались со всех краев света, пришли с огнем и мечом, но мы, обращая грады наши в пепел, предпочли разорение их осквернению, и сим дали вам великий пример; славная наша столица погибла, мы не колебнулись; вы ожидали мира, нет, мы вам готовим смерть, на ваших могилах восстанут грады наши, яко на славнейшем подножии. Пленные завидуют имени Русскому, офицеры упрашивают честь носить наш мундир, ибо нет свыше оной: Россия была вторая в Европе держава, теперь и навеки она первая, и скоро к стопам ее прибегнут цари, моля о мире и покровительстве. Веселитесь мыслею сею, она не мечта, но истина».

21 ноября 1812 года она писала Карамзину: «Неприятель бежит – мы его преследуем и уничтожаем. По-видимому, настал последний час для чудовища, который смутил всю вселенную. Россия восторжествует над всем миром, ибо ей будет принадлежать честь произнесения последнего приговора над врагом. Наш общий друг Ростопчин представляется мне одним из самых почтенных, но и самых несчастных людей, – я часто имею от него известия, его положение весьма тяжело. Он говорит, что Москва все еще пустыня. <…> Вы пишете историю прошлых времен; если вы ее продолжите до наших дней, то вот вам случай для чудного повествования: Россия, в борьбе со всеми соединенными силами Европы, как будто склоняется перед их бурным потоком, но скоро вновь воздвигает державное чело свое и является во всем блеске и величии. Можно гордиться, что мы русские; по крайней мере, этим чувством наполнена моя душа». Мессианско-националистические акценты ее писем вполне согласовывались с декларациями о том, что «правительство должно видеть гарантию успеха в единении его со всеми сословиями народа и участии последних при изгнании неприятеля».

Великая княгиня Екатерина Павловна стала инициатором создания в 1812 году народного ополчения. В памятной записке к князю В. П. Оболенскому, адъютанту своего супруга, она писала: «Передайте графу Ростопчину, что <…> я поручила вам переговорить с ним о той идее, о которой я сообщала уже графу в общих чертах и которую я в настоящее время обдумала во всех подробностях <…> Передайте ему, что на нем лежит обязанность воспламенить патриотизм московского дворянства, первого в государстве, как по своим материальным средствам, так и по тому уважению, каким оно пользуется в Москве. Графу стоит только явиться в собрание дворянства или на какой-нибудь частный его съезд, стоит только выяснить, какая опасность грозит отечеству и в какой мере начатая война есть война народная, чтобы воодушевить московское дворянство, а из Москвы, где так много дворян из всех губерний, это патриотическое воодушевление охватит всю Россию. Скажите графу, что вы, также, как и я, уверены, что не найдется русского, которому было бы стыдно не принести все свое усердие и всего себя в жертву отечеству, что вы, как дворянин, считаете для каждой губернии возможным выставить по одному полку в тысячу человек и <…> что дворянство должно взять на себя обязанность продовольствовать и содержать эти военные части в течение всей войны, а война тем скорее кончится, чем с большею энергиею ее поведут». 15 июля 1812 года, по приезде Александра I в Москву, дворянство предложило за свой счет выставить 80 000 ратников ополчения, а купечество постановило собрать на это полтора миллиона рублей.

Из своих удельных крестьян Екатерина Павловна составила Батальон Ее Императорского Высочества Великой княгини Екатерины Павловны герцогини Ольденбургской. На содержание батальона она выделила 500 000 рублей – огромную по тем временам сумму. Великая княгиня предложила добровольцам из крестьян служить в батальоне и обещала засчитать службу в нем за полную рекрутскую повинность. После увольнения со службы обещала также освободить на всю жизнь от выплаты ей оброка. К исходу военной кампании 1814 года батальон, выполнивший свои задачи и участвовавший почти во всех основных сражениях того времени, был расформирован. Потери его были значительны: из семисот с лишним солдат погибло около трехсот.

В декабре 1812 года от «злокачественной горячки» (вероятно, тифа) скончался принц Ольденбургский, что было для Екатерины Павловны тяжелейшим ударом, она едва не потеряла рассудок. В результате начавшегося заболевания (она страдала почти ежедневными припадками, во время которых теряла сознание) Екатерина Павловна выехала для лечения за границу, попутно выполняя ряд важных дипломатических поручений Александра, способствующих вовлечению Австрии в борьбу против Наполеона.

В дальнейшем Екатерина Павловна сопровождала императора Александра в заграничных походах русской армии 1813–1814 годов, присутствовала на Венском конгрессе. Вместе с Марией Федоровной она усиленно создавала в европейском общественном мнении образ Александра – «ангела-спасителя Европы», позволявший российскому императорскому дому занять доминирующее положение в Европе. Следует отметить, что великая княгиня была посвящена в мистические поиски Александра I, приведшие в политическом плане к созданию Священного Союза, и, скорее, их одобряла.

В январе 1816 года Екатерина вступила во второй брак – с наследным принцем Вильгельмом Вюртембергским, который вскоре стал королем. Как и первый, это был брак по расчету. В Вюртембергском королевстве Екатерина Павловна развернула активную благотворительную и просветительскую деятельность, создав «Общество для оказания помощи нуждающимся», которое должно было «соединить силы свои, чтобы облегчить бедствия людей во всякое время». Екатерина руководствовалась принципом: «Доставить работу важнее, чем подать милостыню». Она также способствовала учреждению в королевстве «домов трудолюбия», которые бы «доставляли всякому гражданину средства не только пропитать себя, не оскорбляя чести его, но и быть полезным обществу своими трудами». По инициативе Екатерины были организованы ремесленная школа, школы по обучению девочек шитью и вязанию, прядильному ремеслу, открыты магазины по продаже различных изделий, изготовленных в этих школах. В 1818 году ею был создан институт для девушек, положивший начало созданию системы светского воспитания и образования девушек из высшего и среднего сословий. Екатерина Павловна одной из первых создала массовую и эффективную систему благотворительности в масштабах целого государства.

События предшествующих 1812-му году и последующих за ним лет показывают, что именно это время стало переломным в становлении русского консерватизма как идейно-политического направления. Напомним, что в 1812 году была скомпрометирована и потеряла политическое влияние знаковая для либерализма того периода фигура М. М. Сперанского, противостоящего консервативным тенденциям. Русский консерватизм оказался максимально востребованным в канун Отечественной войны 1812 года. Причем потребность в нем была столь велика, что из «маргинального» течения он превращается в стержневое, вытеснив те идеологические модели, которые были характерны для просвещенного абсолютизма, а чуть позже – для политического мистицизма в духе евангельского государства и Священного Союза. Колоссальный идеологический сдвиг, который произошел за считанные годы, во многом объясняются той ролью, которую сыграла во всех этих процессах в свои «звездные» годы – 1810–1812 годы – великая княгиня Екатерина Павловна. Благодаря ее поддержке русские консерваторы были выдвинуты перед войной на ведущие посты в государстве. С этого момента консерватизм становится влиятельным фактором, постоянно оказывающим влияние на внутреннюю и внешнюю политику Российской Империи.

Смерть Екатерины была скоропостижной, она скончалась внезапно, в результате рожистого воспаления, 9 января 1819 года в Штутгарте. Так закончилась короткая (ей было всего 30 лет!), но яркая жизнь создательницы «русской партии».

Читать по теме:

1. Йена Д. Екатерина Павловна. Великая княжна, королева Вюртемберга / Д. Йена; пер. с нем. – М.: АСТ: Астрель, 2006. – 415 с.

2. Минаков А. Ю. Наполеонова невеста: Жизнь и судьба великой княгини Екатерины Павловны / А. Ю. Минаков // Родина. – 2010. – № 7. – С. 110–112.