Семинар Института Царьграда 2. Политология. Империя. Базилиология как наука

Егор Холмогоров. Коллеги, начинаем заседание нашего круглого стола Института Царьграда на тему: «Базилиология, как наука об Империи. Истоки, современность и перспективы развития». Давайте сосредоточимся и сразу перейдем в рабочий режим. Я буду достаточно жестко модерировать, потому что у нас большое количество участников и достаточно ограничено время. Поэтому без лишних слов я передаю слово Константину Валерьевичу Малофееву, автору книги «Империя». Я думаю, что он и сформулирует главное в нашей сегодняшней повестке.

Константин Малофеев. Империя появилась на свет 4 300 лет назад и не исчезнет до конца этого мира. Слова апостола Павла об Империи как Катехоне, удерживающем мир от зла, подтверждены всей известной историей человечества. В рамках нашей книги мы попытались довольно поверхностно (иначе эта работа стала бы многотомной), но все же хронологически и логически последовательно рассказать нашим читателем эту историю. Историю Империи - главной мировой державы.

В каждой эпохе Империя являлась эталоном цивилизации, оплотом религии и культуры, образцом законности и благополучия для всех окружающих. На протяжении веков Империя развивалась и достигла к XX веку формы, которую мы можем проанализировать содержательно для того, чтобы дать исчерпывающее определение Империи. Это определение необходимо, так как существующие определения грешат поверхностностью и однобокостью.

Этимологически Империя происходит от латинского imperium, обозначения высшей государственной власти у римлян. Поэтому в узком смысле империей была только Римская империя, ее истинные наследники и самозваные подражатели – Константинопольская и Российская империя, «Священная империя германской нации» Габсбургов и «Британская империя» королевы Виктории и т.п. Словарь Русского языка В. Даля в 1860-х годах давал следующее определение: «Империя – государство, властелин которого носит сан императора, неограниченного, высшего по сану правителя». В 1871 году канула в лету французская империя Наполеона III, а через полвека, в 1917-18 годах, российская, германская и австро-венгерская. Номинальной империей осталась только британская.

В нашей книге мы рассказывали, как с этой британской колониальной «империей» на протяжении 20-60-х годов XX века одновременно боролись и США, и СССР. В результате определение слова «империя» получило как в советской, так и в американской традиции негативную коннотацию. Так, Большая советская энциклопедия к классическому толкованию «Империя:..1) наименование монархических государств, главой которых является Император», добавляет «Империя – чаще всего обширное государство, включившее в свой состав (нередко путем завоеваний) территории других народов и государств… 2) Крупные государства, имеющие обширные колониальные владения». Таким образом, кроме реальных исторических империй под определения БСЭ попали вообще все выдающиеся по территории государства в истории человечества – Египет, Хетты, Карфаген, Персия во все эпохи, Китай, держава Чингизидов, Тимуридов, Великих Могулов, Зулусов, Мансы Мусы и т.д. При этом колонии, характерные только для европейских испанской, британской и французской империй, стали признаком «империи» как таковой.

Американская интернет-энциклопедия Википедия также выставляет колониализм определяющим критерием: «Империя – монархическое государство во главе с императором или колониальная, либо международно значимая держава, опирающаяся в своей внутренней и внешней политике на военные сословия (организованную армию) и действующая в интересах военных сословий. Как правило, империя объединяет разные народы и территории в единое государство с единым политическим центром, играющее заметную роль в регионе или даже во всем мире».

Стоит отметить, что сами британцы, заменяя слово «колонии» на «территории», схоже определяют «империю» в Энциклопедии Британника: «Империя – крупное политическое объединение, в котором метрополия или единственный носитель суверенитета осуществляет контроль над обширной территорией или многими территориями или народами через формальное присоединение или различные формы неформального доминирования». Форма правления (монархия или республика) империи в вышеуказанном определении отсутствует. Таким образом все формы ханаанских олигархий с колониями начиная от Тира и Карфагена, через рахдонитские Халифат и Хазарский каганат, банкирские Венецию и Геную, протестантские Голландию и Англию, вплоть до масонских США вписываются в эту «империю» энциклопедии Британника. Еще дальше в «британизации» самого термина «империя» пошел известный биограф Ротшильдов Нил Фергюсон, который выпустил в 2004 году книгу «Империя: как Британия сделала современный мир».

Таким образом, в течение XX века слово «империя» растеряло свое исконное значение «государства, возглавляемого императором» и стало употребляться либо в контексте «колониальная империя», либо марксистского «империализма». В конце концов деградация сложных понятий в век коммерческой рекламы привела к «империи Ротшильдов», «империи Круппа», «империи Уолл-марта» и, наконец, магазинам «империя сантехники». 

Цель нашей книги - вернуть высокому и священному понятию Империи первоначальный смысл. Раскрыть ее цветущую сложность, как эталона государственного строительства в каждую эпоху истории человечества. Дать четкие признаки Империи и показать, как и когда эти признаки появились.

Мы полагаем оправданным назвать царство Саргона Аккадского первой империей по следующей причине. Как нам известно, именно он впервые в истории создал в Шумере «государство государств». Ранее отдельные города и окружающие их каналы и деревни, «номы», даже воюя друг с другом никогда не претендовали на расширение власти одного нома над другим до степени подчинения. Ниппур был самым почитаемым сакральным центром, Киш – самым могущественным, но в общем каждый город был суверенен в своих делах. Саргон воцарился не только в Кише, но во всем Междуречье. Он назвал себя «царем Шумера и Аккада». Специально построил новый город Аккад, сразу как столицу объединенного государства.

В будущей истории любое государство стало объединять много городов, поэтому в царстве Саргона главное не то, что оно объединило много городов, а то, что каждый из номов, городов с округой, в XXV веке до Р.Х. считал себя самостоятельным государством. Итак, наш первый фундаментальный признак Империи – это государство, объединяющее другие государства. Царство царств. Именно это отразилось в более позднем титуле «царь царей».

Во-вторых, Саргон стал «царем Шумера и Аккада» милостью Энлиля, верховного бога шумерского пантеона. Свою «царственность» он принес к ногам Энлиля. Ни о какой воле народа, «лучших людей» или каких-либо других ограничениях полномочий царя речи не идет. Любое ограничение царской власти означает, что он уже не автократор, не самодержец. Не принадлежащая одному власть называется уже не монархия, а олигархия. Эта форма правления станет главным врагом истинной Империи. А собственно олигархическое государственное строительство неизменно приводит к бесчеловечному Ханаану.

Власть царя ограничена только божественной волей, которой он сам слуга. Это не только важнейший признак монархии в Империи, но и судьбоносная грань, за которой власть царя кончается. Царь – повелитель для всех своих подданных, но божеству он служит. Придворная титулатура и пропаганда может называть его «сыном бога», но не «богом». Переход этой грани грозит крушением царскому дому и разорением царству. Итак, вторым признаком Империи является стоящий во главе ее неограниченный людьми монарх, император.

Третьим важным отличием царства Саргона от предыдущих могущественных правителей Шумера стало регулярное войско. Профессиональными воинами до него была лишь дружина воеводы «лугаля» в каждом номе. Дружина Саргона стала настоящей армией. Воинам были выданы наделы у новой столицы. Так было сформировано новое служивое сословие, в будущем его назовут дворянством. Оно было собрано из лучших, а не из самых родовитых. Этот принцип формирования элиты станет на века вперед критерием, отличающим цветущую Империю от загнивающей – в последней у власти оказываются самые знатные и богатые, а не самые способные и верные. Затем такая Империя вырождается в олигархию. Итак, третий признак Империи – рекрутирование на службу, военную и государственную, самых способных. Аристократия или меритократия.

Саргон основал династию, которая прервалась вторжением горского племени гутиев в Шумер. Однако, гутии, свергнув саргонидов, приняли их титул и корону, стали «царями Шумера и Аккада» и «царями четырех сторон света» (как именовались цари со времен Наран-Суэна, внука Саргона). Также поступили шумеры, изгнавшие гутиев, хотя до того они сами регулярно восставали против аккадской династии саргонидов. Цари Ура, ставшего новой столицей «Шумера и Аккада», возвестили о восстановлении царства Саргона. Таким образом престол и корона Империи стали важнее города и народа, к которым принадлежал новый властитель. Так родился четвертый по хронологии, но важнейший на все времена признак: Империя может быть только одна. В ней один царь, один престол и одна корона. Вся последующая история – это жизнь, расцвет или увядание, одной и той же Империи. Одного престола и одной короны. Новый народ или новая династия, вступая на престол, принимала титул своего свергнутого предшественника. 

Следующий этап развития имперского домостроительства относится ко времени царя Хаммурапи. Царь Вавилона в XVIII веке до Р.Х. он стал первым великим законодателем в мировой истории. Его «Судебник» распространялся на всех жителей Вавилонии. Все стали равны перед законом. Единый закон и единый суд для всех подданных царя вне зависимости от города, национальности и богатства. Итак, пятым признаком Империи стал закон, перед которым все равны. Только неограниченная власть царя, который издает закон и именем которого вершится суд, обеспечивает равенство для всех. Поскольку перед царем все равны: бедный и богатый, сильный и слабый. Все они слуги, подданные царя. Никто не может диктовать царю. Также никто не может повлиять и на царское правосудие. Закон, как и царь, выше всех. Там, где судьи вершат правосудие на основе своего мнения вместо царя или где законодательствует парламент закон всегда будет на стороне сильных и богатых, так как они сами и есть судьи и парламентарии. Только в Империи перед законом все равны как перед царем, так как законодатель и судья сам царь. Это пятый признак Империи.

Вавилон был завоеван воинственной Ассирией. Эта держава объединила практически весь Древний Мир. Бывшая торговая олигархия превратилась в победоносную монархию. Ассирийцы, покорив многочисленные царства и народы, в том числе богоизбранный народ Израиля, столкнулись с проблемой ассимиляции совершенно разных культур своих подданных. До них древняя Империя объединяла под скипетром царей Аккада, Ура и Вавилона только Междуречье. Хотя там жили два разных народа – шумеры и аккадцы, но язык у них был один – аккадский (шумерский играл роль латыни в Средневековой Европе, языка высокой литературы). Со времен Саргона пантеон богов также был общим для всех городов Месопотамии.

Ашур, цитадель Ассирии, находился на крайнем севере Аккада, в месте переправы через реку Тигр великого торгового пути с Запада на Восток, из далекой дикой Европы через богатые страны Малой Азии в изобильные полезными ископаемыми горы Загроса, Афганистана, Памира и Тянь-Шаня. Таким образом, еще до того, как стать центром мира и столицей Империи ассирийцы хорошо изучили окружающие народы. На юге они покорили Вавилон - главный город Древнего Мира со всей Месопотамией. На Западе они завоевали Малую Азию вплоть до державы Хеттов, выросшей из небольшого царства как раз на противостоянии Ассирии. Была завоевана вся современная Сирия, Палестина, Израиль и даже Египет. На Востоке и Севере были присоединены Мидия и страна рек Наири. Ко времени расцвета Ассирии относится и миграция арийцев с Севера на Юг. Они заняли весь известный мир на Восток от Империи от Ирана (страны Ариев) до Индии. И заселились в самой Ассирии – основали царство Мари в верховьях Евфрата.

Все эти многочисленные народы, с разными языками и обычаями, стали подданными Ассирийских царей. При этом царство надо было держать в мире и порядке. Вначале ассирийцы действовали суровостью – уничтожали восставших целыми городами, но это приводило к постоянной нестабильности внутри самой Империи. Исторический выход был найден при выдающемся царе Тиглатпаласаре III (745-727 до Р.Х.). Он назначил в покоренные города, вместо прежних царей-вассалов, наместников из числе ассирийских генералов. Более того прежние самостоятельные царства были раздроблены на провинции, границы которых зачастую не совпадали с национальными и племенными. Народы, бунтующие против новой политики, перестали вырезать, а стали переселять на другой край Империи. Из «царства царств» Империя превратилась в единое Отечество для разных народов. Итак, шестой признак Империи – всех ее жителей объединяет подданство одному царю, а не местничество или национализм. Гарантией этого патриотизма является вертикаль управления провинциями через назначаемых из центра чиновников. Этот признак позволяет Империи расширяться, не сковываясь рамками государствообразующего народа.

Дальнейшее развитие управление Империей получило при персидской династии Ахеменидов. Провинции были стандартизированы, названы «сатрапиями». Были четко разделены полномочия между царем и сатрапами. Центральная власть оставила себе международные отношения, армию, разведку, коммуникации и эмиссию денег. Царь Дарий IВеликий (522-486г.г. до Р.Х.) в 517 г. ввел в Империи единую золотую монету «дарик». Хождение иных золотых монет запрещалось. Сатрапы и вассалы могли выпускать только серебряные деньги. Дарик печатался только на царском дворе. Таким образом у Вавилонских и Ханаанских ростовщиков была отобрана возможность собрать крупный капитал без ведома царской власти. Зато народу Империи была гарантирована защита царского золотого от порчи и инфляции, обеспечив экономическую стабильность крестьянам и ремесленникам. Дарик в течение веков оставался главной валютой Древнего Мира (ему наследует римский «солид», а тому византийский «безант»). Финансовый и экономический суверенитет станет безусловным признаком настоящей Империи. Это седьмой признак Империи. Финансовая олигархия Ханаана будет яростно бороться против царской экономики (домостроительств а по-гречески) жаждая приватизировать печатание денег. И как только власть в Империи будет поддаваться коррупции со стороны банкиров, такая монархия мгновенно будет деградировать в олигархию. А такая экономика из домостроительства будет превращаться в рыночные спекуляции.

Империю Ахеменидов завоюет Александр Македонский (356-323г.г. до Р.Х.). Он воссядет на древнем престоле «царя царей» и подчинится вековому дворцовому этикету. Но он станет и великим новатором в строительстве собственной Империи. Пусть его царство проживет недолго. Но ему наследуют его соратники – диадохи. Они не сохранят персидскую Империю в ее границах, но они создадут впервые в истории единое культурное пространство на территории бывшей древней Империи. Ученик Аристотеля Александр вел с собой в войске философов и поэтов, архитекторов и скульпторов. Он намеревался эллинизировать Империю. И ему и его последователям это удалось.

Империя разделилась на Восток Селевка, Македонию и птолемеевский Египет. Но во всех этих странах язык и культура были эллинскими. Местная аристократия сдавала детей в греческие школы и стремительно эллинизировалась. Местные мифы и гимны переписывались на греческий манер. Высокая греческая культура, по сути, довела до логического завершения строительство великой персидской Империи Ахеменидов. Общая для всех народов Империи высочайшая культура стала безусловным (восьмым) признаком Империи на все времена.

И вот мы подошли ко времени собственно Римской Империи. При совершенно самобытном становлении этого грандиозного государства мы должны констатировать, что только при Диоклетиане, когда позднереспубликанский принципат сменился доминатом, Рим действительно стал Империей в смысле нашей книги. Римская Империя довела все ранее отмеченные признаки Империи до совершенства.

Римский мир включал в себя целые страны и народы. Император, став «доминусом», хозяином Империи, получил самодержавную власть. Милитаризация римской власти, от императора до комициев, делало его государством-армией. Доблесть была главной добродетелью римлянина. Диоклетиан принял персидский дворцовый церемониал, восстановив связь Римской Империи с древней Империей Дария, Тиглатпаласара, Хаммурапи и Саргона. Римское право стало эталоном законодательства. Римское гражданство было распространено на всех жителей Империи. Римский «солид» являлся основной мировой валютой. Во всей Империи был один государственный, латинский язык, и одна греко-римская культура.

И именно Риму было суждено сделать следующий, главнейший шаг, в строительстве Империи. Император Константин Великий (272-337г.г.) соединил Империю с Христианской Церковью. Эдиктом 313 года Константин разрешил свободное христианское исповедание по всей Империи.

Господь Иисус Христос, Сын Божий, казненный на кресте позорной римской казнью и воскресший в третий день, проповедовал людям Царство Небесное. Он говорил, что Его Царство «не от мира сего». В отношении же царства этого мира Христос прямо указывает о подчинении римской власти «отдайте Богу Богово, а Кесарю Кесарево». Эти слова Евангелия и сам факт Рождества Христова в Римской Империи в день переписи населения, организованной императором Октавианом Августом, благословляют власть Рима. Апостол Павел еще до соединения Империи с Христианством, даже когда его преследовала римская власть, пишет, что не свершится тайна беззакония, «пока не будет взят от среды удерживающей теперь» (2 Фес: 2,7). Под «удерживающим» («катехон» – по-гречески) апостол также имеет в виду Империю Рима.

При Святом равноапостольном царе Константине Христианство стало свободно исповедоваться в Империи, при Феодосии I Великом стало господствующей религией, а при Святом царе Юстиниане (482-565г.г.) Церковь и Царство достигли полной симфонии (“συμφωνία”, согласие - по-гречески). В 6-й новелле «Корпуса гражданского права» Юстиниана был сформулирован принцип симфонии властей, который впоследствии станет идеалом христианской Империи: «Величайшие дары Божии, данные людям высшим человеколюбием, – это священство и царство. Первое служит делам божеским, второе заботится о делах человеческих. Оба происходят от одного источника и украшают человеческую жизнь. Поэтому цари более всего пекутся о благочестии духовенства, которое со своей стороны постоянно молится за них Богу. Когда священство бесспорно, a царство пользуется лишь законной властью, между ними будет доброе согласие (“συμφωνία”)».

Принцип симфонии власти императора и патриарха, царства и священства, есть девятый хронологически, но наиважнейший по смыслу, признак Империи.

Государство, управляемое на основе согласия двух этих начал, есть совершенное здание государственного строительства. Миссией такой Империи является защита своих граждан от внешних и внутренних угроз, чтобы обеспечить людям возможность прожить по-христиански. Поэтому Империя есть политическое Отечество всякого христианина. Небесным Отечеством всех нас есть Царство Небесное.

Теперь мы можем дать полное определение Империи. Признаки его будут даны в смысловом, а не хронологическом порядке.

Империя – это царство царств, государство объединяющее государства; главой Империи является император, власть которого самодержавна и не ограничена никем, кроме Бога; священство в Империи находится в симфонии с царством; есть только одна истинная Империя; подданство императору, а не национальность, объединяет граждан; Империю отличают высочайшая культура, самодостаточная экономика и меритократия – власть самых способных.

Всем этим была Империя Константинополя, Нового Рима. Она дала нам пример расцвета истинной Империи. Но, отступив от Бога, отвратившись от Православия, Константинополь пал. Третьим Римом стала Москва. Для полной симфонии Москве был нужен патриарх. Он появился вовремя – когда зашаталось царство в Смутное время, патриаршество спасло Россию. Патриарх Филарет Романов и сын его, царь Михаил Федорович, явили пример симфонии в нашей истории. Но долго молодая русская Империя не смогла «играть» свою симфонию. Последовал раскол, причиной которого стала неготовность ни царя, ни патриарха к роли центра мирового Православия, столицы Империи. Царь Алексей Михайлович обратился к внешнему авторитету греческих патриархов, а сын его, Петр I, вообще покончил с симфонией – отменил патриаршество. Грандиозные успехи Империи Санкт-Петербурга были омрачены синодальным руководством Церковью. И без второй, духовной головы, великое здание Российской Империи рухнуло от внутренних духовных смут. Сто лет уже как мы живем без царя, но с патриархом. И без первой головы, царской, оказалось, что священство было обречено на гонения как в первые века христианства. Нам нужны обе головы. Нам нужен Двуглавый орел Империи. С ним возродится истинная Империя. 

Симфония властей возможна только в Империи, так как олигархия или республика не могут существовать в согласии. Принципом существования олигархии является взаимное недоверие олигархов. Поэтому власть устроена по системе сдержек и противовесов, партийной борьбы и т.п. Власть царя – суверена расщеплена на конфликтующие «ветви» власти, а Церковь вообще «отделена от государства». Цель существования республики - создать политическую декорацию реальной власти олигархов. Эта форма правления боролась еще с царями Вавилона, расцвела в торговых центрах древнего Ханаана, достигла апогея в Карфагене, ютилась на задворках в христианской Европе Средневековья и, наконец, объявила себя единственно истинной в революционную эпоху XIX-XX веков. В мире этого ханаанского «королевства кривых зеркал» мы выросли и живем сейчас. Честолюбие, цинизм и аморальность демократических политиков делают фальшивыми любые исторические портреты выдающихся деятелей Империи. Мы вынуждены оценивать их мотивы и поступки по аналогии с известными нам персонажами современного нам Ханаана.

Для того, чтобы объективно оценить, осознать и применить опыт Империи прошлого мы должны оставить в стороне идеологические клише и познать историю Империи в ее собственной логике. Как цивилизацию чести и долга, служения Богу и Отечеству, святых и героев, философов и ученых, рыцарей и аристократов, архитекторов и инженеров, писателей и поэтов, казаков и крестьян, монахов и отшельников. Эта цивилизация, в которой примеры для подражания юношества находятся в Житиях Святых, а не в списке Форбс, где ученые посвящают свои открытия славе Отечества, а не венчурному капиталу, где слово чести значит больше, чем контракт по английскому праву, а жители называются «народом христианским», а не «обществом потребления».

Мы – Империя. Она у нас в крови, в нашем русском языке, в нашей классической культуре, в нашей православной Церкви. И никто кроме нас не возродит былую славу Империи. Мы обязаны это сделать ради наших предков и ради наших детей. Ибо если «будет взят от среды удерживающий», то «случится тайна беззакония». Империя – это Катехон, удерживающий мир от зла. А мы – воины этой Империи.    

Егор Холмогоров. Спасибо большое, Константин Валерьевич, за такое содержательное выступление. Есть ли у нас возможность подключить наших коллег онлайн? У меня в списке первым стоит Евгений Степанович Савченко, член Совета Федерации России. А есть ли он у нас на связи?... Связь отсутствует. 

Константин Малофеев. Ну, давайте тогда дальше пойдем, Александр Гельевич, Сергей Юрьевич.

Егор Холмогоров. Давайте предоставим слово академику Российской Академии Наук, нашему замечательному экономисту Сергею Юрьевичу Глазьеву.

Сергей Глазьев. Спасибо, Егор Станиславович. Уважаемый Константин Валерьевич, коллеги. Поскольку мы уже обсуждали книгу многократно, я резюмирую, как мне представляется, самое важное из теории, которую Константин Валерьевич сформулировал, – теории имперского с точки зрения актуальности сегодняшнего момента. 

В книге и вообще во всем исследовании Константина Валерьевича представлена очень выстроенная логика исторических процессов, которые достаточно органично вписываются в современность. То, что мы видим сегодня – поход коллективного Запада против России – имеет вполне знакомые по книге черты похода коллективного Ханаана против нас. При этом мы Империей по этим признакам не являемся, но, тем не менее, этот коллективный Ханаан чувствует в нас какой-то имперский дух. С точки зрения логики и всего представленного Вами исторического процесса, мы вполне можем интерпретировать современные события таким образом.

         И более того, многие православные патриотические мыслители – они именно так и представляют современный мировой процесс, – как борьбу сил зла, мира денег против России как Катехона, которая потенциально удерживает имперский дух. То, в какой форме Империя сейчас существует, – это наиболее сложный момент с учетом названных признаков. Объясню, почему. Если проанализировать соответствие нашего государства признакам Империи, которые Константин Валерьевич сформулировал, то, в общем-то, мы стремимся к имперскому, приближаемся к нему, пожалуй, только в одном пункте, во втором признаке – у нас власть царя становится все менее и менее ограниченной. 

Но проблема заключается в том, что, согласно определению, власть ограничена Божественной волей. Бог очерчивает границы власти. Из этого следует, что для того, чтобы государство возродилось как Империя, необходимо, чтобы граждане были верующими людьми. Иначе легитимность власти вызывает у них сомнения. И даже если, предположим, у нас большинство граждан – верующие, то все же, с учетом современного типа аналитического научного мышления, возникает вопрос: а власть вообще насколько соответствует представлениям о должном, с точки зрения религии? Именно власть вообще? Бог ограничивает власть. Мы знаем систему ценностей в наших религиях. Но проверить, имеет ли эта власть Божественный мандат или не имеет, можно только путем анализа по определенным критериям. 

Рекрутирование самых способных? Очевидно, до этого нам еще идти и идти. Равенство всех граждан перед законом? Управление деньгами в интересах Империи, в интересах общества, финансово-экономический суверенитет? Высокая культура, симфония властей? Вот здесь, по этим критериям, власть, очевидно, не соответствует признакам Божественной этики, – этики, данной Богом. Возникает вопрос: Империя теоретически может возглавляться монархом, который не соответствует этим принципам? В этом случае она рискует переродиться в олигархию. Это, в общем-то, в теории Константина Валерьевича отмечено и показано на исторических примерах. Но возможно ли обратное превращение – государства олигархического в государство имперское? И вот это, мне кажется, самый интересный вопрос сегодняшнего дня. По той причине, что в этом противостоянии с коллективным Западом, с моей точки зрения, мы можем выстоять только как Империя, которая сейчас где-то латентно у нас присутствует. Но ее пока нет, она не предъявила еще себя. Она существует в народном самосознании, которое проявляется в публикациях, выступлениях только небольшого круга людей. По всей видимости, она существует именно в общественном подсознании. И эта война с коллективным Западом заставляет нас, с точки зрения даже самосохранения, апеллировать к имперскому духу. Как мы можем подсказать и власти, и нашему обществу, в какой форме мы можем возродиться как Империя, какая у нас должна быть идеология в ситуации многоконфессиональности и раздробленности нашего общества, в ситуации вопиющей социальной несправедливости? Для того чтобы претендовать на имперский дух и соответствие имперским признакам, власть должна отвечать чаяниям народа. 

И завершая на этом, выскажу гипотезу. Что в качестве такого рода содержательной доктрины может выступить православный социализм. Если мы исходим из того, что Империя (у Александра Гельевича была соответствующая ссылка) есть политическое Отечество для христианина, то мы должны дальше сказать: как сделать так, чтобы в Империи чувствовали себя комфортно, как в родном Отечестве, представители других конфессий? Поэтому под термином «социализм» мы подразумеваем православный, христианский, скорее всего, народный социализм, в котором все конфессии могут принимать деятельное участие в жизни Отечества. 

Поскольку великие религии, как мы знаем, по своим базовым этическим принципам друг другу не противоречат, а, во многом, дополняют друг друга, нужно говорить о том, что мы должны восстановить Империю, трансформировать нашу государственность в имперском духе для того, чтобы самосохраниться в ситуации, когда коллективное царство Ханаана и вся мировая олигархия против нас ополчились. Но этот имперский дух должен быть именно духом. Поэтому я и говорю, что это должен быть, как мне представляется, социализм, социализм с религиозным этическим содержанием, с четкими критериями священства и царства, при этом священство должно власти предъявить критерии. Роль священства здесь тоже до конца непонятна. 

В общем, я хочу сказать, что работа Константина Валерьевича очень остро ставит множество вопросов и побуждает нас думать совершенно в новом ракурсе и, как мне представляется, очень продуктивно. Спасибо.

Егор Холмогоров. Спасибо большое. У нас должен быть по видеосвязи академик Сергей Павлович Карпов, президент исторического факультета МГУ. Здравствуйте, Сергей Павлович. Предоставляю Вам слово.

Сергей Карпов. Добрый день, дорогие коллеги. Я с очень большим интересом прочитал сочинение Константина Валерьевича и выслушал его сегодняшнее выступление. Его классификация очень правильная и верная, потому что в ней впервые выделены множественные признаки Империи и сформулировано предостережение от того, чтобы называть Империей те организмы, которые Империей никак не являются. 

Я бы добавил к его концепции две идеи, которые мне кажутся очень важными. Во-первых, о том, что любые настоящие империи обладают миссионизмом. То есть, функцией распространения своих идей – богословских или светских, но в своей основе именно государственных, преобразующих окружающий мир. И вот этот миссионизм, который присущ империям, всем империям, тоже является одной из их важных положительных характеристик. Потому что таким образом империи как бы облагораживают окружающие народы и осуществляют это, кстати, в основном ненасильственным путем. В этом заложен очень большой потенциал Империи, демонстрирующий преимущество вхождения в свой состав другим народам. 

Возьмем, Византию, например. Когда какие-то государства отпадают от Византии, всегда возникает вопрос, а как к этому относиться, и почему это происходит? И ответа два. Либо за грехи самих византийцев, и это грех, недостаток, который должен быть устранен. Либо за грехи тех, которые, собственно, и отпали. И тогда они наказаны, за то, что в лучшую структуру не входят. Это не только Византии касается, но и других. Итак, миссионизм, мне кажется, стоит добавить.

Второе, о чем я хотел сказать – что Империя, конечно, наднациональна. И этот вопрос очень важен для того, чтобы построить правильную систему отношений Империи к инославным. Блестящий пример такого подхода – Российская Империя, которая очень эффективно и в основном ненасильственно (не всегда, но зачастую именно ненасильственно) включала в свой состав новые народы и территории на фоне абсолютно терпимого отношения к различным конфессиям, которые исповедовало входившее в ее состав население. Это мне кажется важным. 

И еще одно. Это то, что было заложено и в Римском праве, в Римской Империи, в Византии, да и в Российской Империи, в конечном счете. Это то, что мы выражаем словами «δημόσιον πράγμα». Вот это «δημόσιον πράγμα» потом стало переводиться как «республика». Но, на самом деле, «δημόσιον πράγμα», «общее дело» — это не совсем «республика», это гораздо больше. Потому что «δημόσιον πράγμα» — это общее дело, которое объединено, прежде всего, Божественным устроением. И через Божественное устроение здесь действует в том числе народное избрание. Потому что любой император, например, византийский или римский, формально избирается. Это не обязательно наследственная монархия, но это обязательно монархия Богохранимая, Богоизбранная и народом одобренная. Поэтому я не разделяю никаких социалистических коннотаций по этому поводу. И не стараюсь здесь этот термин применять. Но термин «δημόσιον πράγμα», действительно, раскрывает одно из важнейших направлений в исследовании империй. 

Мне очень нравится, что Константин Валерьевич так глубоко и точно показывает универсальный характер Империи, а также действительно долгое зарождение, становление и сохранение имперских признаков у разных государств данного типа. Это очень важно. И еще я бы здесь подчеркнул одну вещь: Империю надо заслужить. Империю надо заслужить. И своими деяниями, и подвигами, и теми самыми действиями, которые великое государство отличает от государства, лишенного суверенитета. Потому что, конечно же, Империя всегда суверенна. Это суверенное значение Империи сейчас и всегда отличает ее от любых других государств иного рода. Конечно же, Империя не может быть без монарха, это понятно. И не может никакое государство называться Империей, если там нет монарха. Но и государство, где есть монарх, часто тоже не может называться Империей. Потому что есть карикатурные Империи, там Центрально-Африканская, вы помните ее. Есть другие карикатурные Империи. Есть многочисленные подражатели. Но само по себе это не делает государство Империей даже с претензией на автократию. Здесь нужна совокупность этих факторов. И Константин Валерьевич очень правильно обратился именно к совокупности факторов, к которым, я полагаю, целесообразно добавить еще два вышеупомянутых. 

Мне кажется, что всё это вместе, даст нам, действительно, комплексное видение Империи, в котором наше государство очень нуждается. Очень нуждается, потому что сегодня оно в одиночку противостоит вот этому коллективному, я бы сказал, и бесправию, и беззаконию, и особенно безнравственности. Отсутствие нравственного начала, которое заполонило буквально весь западный мир, фактически заставляет нас быть тем оплотом, последним, может быть, оплотом, который позволяет отстоять и сохранить имперские начала, во всяком случае многие из этих имперских начал. 

Те, кто против нас, в конечном счете, отрицают имперские начала. А мы будем отрицать Достоевского, будем отрицать нашу классику? А зачем, собственно говоря, нам это делать? Нам надо это сохранить и показать, что в имперском наследии для нас важно. Мы стремимся к тому, чтобы это важное сохранить, и сделать, я бы сказал, наиболее существенным и понятным для народа. Поэтому Константин Валерьевич очень много хорошего сделал для разъяснения того, как формируется Империя, и показал это в длительной исторической перспективе так, чтобы было понятно для простого читателя. Сейчас на эту тему есть и фильмы. Кстати говоря, один из них посвящен Византии. Там есть много положительного, много и недостатков. Но не это важно. Важно то, что многое сейчас вообще в нашем обществе делается для того, чтобы понимать именно Империю, как тот социальный пример и социальный организм, который для нашей страны неизбывен и абсолютно необходим. Спасибо.

Егор Холмогоров. Спасибо большое, Сергей Павлович, за столь насыщенное выступление. Давайте, наверное, тогда продолжим по академической линии. Тогда слово епископу Зеленоградскому Савве. Ваше слово, владыка.

Епископ Савва (Тутунов). Да. Все-таки, существование Империи, на мой взгляд, надо рассматривать с точки зрения целей существования человечества. Эти цели нам обозначены в эсхатологии: прийти в итоге, когда закончится существование этого мира, – прийти в Царство Небесное. Чтобы как можно больше людей предстали перед Престолом Божьим в Царстве Небесном. Если мы смотрим на историю человечества до пришествия Спасителя на Землю, то человечество, – собственно, это история Библии Ветхозаветной, – существовало, чтобы родился Спаситель и вновь воссоединил Бога и человека. 

Я внимательно слушал Константина Валерьевича. Поэтому надеюсь, что более или менее понял суть этого труда. О том, что история Империи – это история развития. И фактически, так же как человечество существовало до определенного момента, – рождения Спасителя, а дальше – чтобы обращаться к Спасителю Христу, – так и империи существовали до некоего пункта, достигнув которого стали христианскими. Собственно, история Империи, развитие Империи привели к тому, что империи стали христианскими. На мой взгляд, первый вывод, который можно сделать – это то, что сегодня Империя может быть только христианской и может себя декларировать только как христианская, при всех оговорках, которые сегодня были сделаны, о том, что она является и наднациональной, и может объединять людей других исповеданий, конфессий. 

Сегодня Сергей Юрьевич говорил о православном социализме, о социализме с религиозным этическим содержанием. И это верно, с точки зрения построения Империи в горизонтальной плоскости, на земле, того, как должно быть устроено государство. Но Империя, на мой взгляд, может и будет существовать, только если будет устремление ввысь, то есть, если в основных задачах Империи будет устремление ввысь, к Богу, во всех областях: в воспитании, в образовании, в культуре, и так далее. 

Если совсем кратко и тезисно – это суть моих размышлений, не думал, что мне так рано дадут слово, поэтому, может быть, моя мысль не совсем завершенная. 

Егор Холмогоров. Будет еще дискуссия и возможность дополнить Ваши мысли.

Епископ Савва (Тутунов). Просто, Егор Станиславович, я здесь не указан в выступающих, поэтому ждал, когда все выскажутся, чтобы собраться с мыслями, простите. Если кратко и тезисно, – это то, что я хотел и мог сказать на данный момент.

Егор Холмогоров. Спасибо большое, владыка Савва. Вот, у нас есть, наконец, на связи Евгений Степанович Савченко, член Совета Федерации России.

Евгений Савченко. Уважаемый Константин Валерьевич, Александр Гельевич. 

Свое краткое выступление я хочу посвятить второму вопросу, заявленному в повестке дня, где речь идет о глобальном мировозренческом кризисе и путях его преодоления. Ибо император, царь, или наместник, как бы мы его ни назвали, должен быть вооружен правильной мировоззренческой концепцией, для того чтобы власть в империи была устойчивой. 

Начну с цитаты, которая могла бы стать эпиграфом к заседанию нашего «круглого стола». Цитирую. «Сегодня мир, угнетенный множеством дурных предчувствий, мрачных предсказаний, находится накануне великого возрождения, великого знания. Мир находится в ожидании грядущей примиряющей и окрыляющей идеи. Той, ради которой, быть может, было создано человечество, была создана Земля, и само мироздание». 

Эти пророческие, провидческие слова принадлежат нашему современнику, мыслителю, писателю, Александру Андреевичу Проханову. 

Александр Андреевич, по сути дела, призывает нас предложить миру эту «окрыляющую идею» мироустройства нового мира, двери которого приоткрылись, в моем понимании, в феврале 22-го года. 

Россия первая, и пока еще практически в гордом одиночестве стоит, у порога нового мира. И войти в него она сможет лишь тогда, когда вооружится, как сказал Александр Андреевич, «окрыляющей идеей», иными словами, мировоззрением грядущего мира. 

Одержать победу в кровавой схватке с Западом на украинской земле, конечно же, важно и необходимо. Но не менее важно предложить человечеству иной, спасительный, экзистенциональный образ будущего мироустройства. 

И этот образ должен стать значительно объёмнее, выше, содержательнее того, что предлагается сегодня: отстаивания традиционных ценностей или поиска места под солнцем в виде одной из полярностей будущего многополярного мира. Этого явно недостаточно.

Какие же основные принципы, на мой взгляд, должны быть положены в фундамент новой мировоззренческой картины мира? 

Во-первых, мировоззрение нового мира должны быть всеобъемлющим, всеобъединяющим, всёобъясняющим. То есть, охватывать все аспекты бытия человеческого. 

Во-вторых, оно не должно быть направленным против других идеологических конструкций. А быть, наоборот, над ними, надполярным, надконфессиональным, наднациональным, надкультурно-этническим. А с метафизической точки зрения, духовноцентричным. 

Иными словами, «примиряющая и окрыляющая идея» должна быть всеобщей, общепланетарной и неконфронтационной, содержать привлекательное для всех стран и народов центростремительное начало. В этом её основное смысловое отличие от других..

А тотально привлекательным центростремительным началом может быть только одна идея – идея Богоцентричности мира. Где в центре на первом месте Господь. А если на первом месте Бог, то, как сказал святой Августин, всё остальное на своем месте. У монархии, как сказал Константин Валерьевич, источник власти должен быть божественным. И это абсолютно правильно. 

Любые иные идеологические модели мира ведут к конфронтации, к взаимной агрессии, к войнам. И современная история, с ее противоборствующими идеологемами фашизма, либерализма, коммунизма, является ярким тому доказательством. 

Беру на себя смелость заявить, что всеобъединяющая концепция Богоцентричности мира и должна стать мировоззренческой идеей многонационального русского народа. Обращаю внимание на словосочетание – «многонациональный русский народ»,  которое, я считаю, уместным в контексте настоящего дискурса. 

В этой связи, я просил бы очень внимательно присмотреться к создающемуся, на мой взгляд, не без промысла Всевышнего, православно-мусульманского братства,. которое возникает сегодня в России: сначала на Северном Кавказе, а сегодня на полях Украины, где мы вместе боремся с общим врагом - шайтаном, как говорят мусульмане, или сатанизмом, как сказал наш Президент. И надо понимать, что и христианство, и ислам – это монотеистические религии, а источник веры у них один – Бог, как бы мы Его ни называли. 

Пришло время понять нам волю Неба, промысел Его в отношении России - стать духовным центром мира, который в тысячи раз привлекательнее, могущественнее финансовых, экономических и прочих центров безбожного мира. К своему преображению наша славная Родина шла более тысячи лет, постоянно борясь вовне и очищаясь изнутри от иноземной скверны, вырабатывая в суровых испытаниях Божественный дар мессианского предназначения. В другом качестве, кроме как в качестве духовного центра мира, будущего у Российской Федерации нет. 

Относительно государственного устройства России, каким оно должно быть, имперским, с сильной вертикалью власти, или сетевой меритократией солидарного общества, считаю, что это важно, но, все-таки вначале нужно определиться с мировоззренческой концепцией, которая определит и архитектуру власти. В моем понимании, государственное устройство, каким бы оно ни было, должно быть народоцентричным. Что это такое. Представим себе образ креста, с равновеликими концами. Так вот, вертикаль креста – это вертикаль государственной власти, а горизонталь креста – это народовластие, включающее в себя, местное самоуправление и институты гражданского общества. Такая власть, опирающаяся на симметричную крестовину, будет и гармоничной, и устойчивой. 

Безусловно, новое Богоцентричное мировоззрение приведет и к другой модели как экономики, так и социальной сферы. Я бы их назвал, соответственно, справедливоцентричнойи человекоцентричной. Но об этом, я думаю, можно говорить на следующих заседаниях «круглого стола». Таким образом, Богоцентричное мировоззрение, народоцентричная власть, справедливоцентричная модель экономики, человекоцентричнаясоциальная политика – вот четыре опорные точки концепции грядущего мироустройства. И завершу свое выступление следующим тезисом: человечество вступает в новую эпоху. И на Россию выпала историческая миссия – быть ее первопроходцем. Вооружившись светом нового Богоцентричного мировоззрения, Россия достойно исполнит свою мессианскую роль. Благодарю за внимание.

Егор Холмогоров. Спасибо большое, Евгений Степанович. У нас есть на связи Наталия Петровна Таньшина? Да. Тогда, соответственно, я предоставляю слово доктору исторических наук, профессору Наталии Петровне Таньшиной. Здравствуйте, Наталия Петровна. Мы вас прекрасно видим. Отлично слышим. Вам слово.

Наталия Таньшина. У Запада всегда была и есть своя Россия, вовсе на нашу страну не похожая. Мы можем меняться сколько угодно, но в глазах Запада Россия остается варварской, дикой и деспотичной. При этом Россия всегда воспринимается как империя, либо страна с имперскими амбициями, неважно, идет ли речь о Московской Руси, Российской империи, Советском Союзе или современной России. По словам известного американского исследователя Мартина Малиа, автора книги о восприятии России на Западе, Запад неизменно реагирует на Россию как «собака Павлова». Красная Россия, белая, или какая-то еще, ее определяющие критерии — деспотизм и шовинизм внутри страны, ведущие к империализму и экспансионизму на внешней арене. Для Запада сильная Россия, независимо от исторического периода, — это империя Зла.

Имперскую идею на Западе усматривали уже в концепции «Москва —Третий Рим», сформулированной в 1520 году при Василии III псковским старцем Филофеем в «Повести о белом клобуке». Идеи, отраженные Филофеем, являются свидетельством формирования основ русского национального самосознания. Однако на Западе этот документ часто использовали для изобличения «империализма» русских, приписывая им мессианское стремление «захватить» Европу. Говоря словами А. Тойнби, Московское княжество «застенчиво и без лишнего шума приняло на себя византийское наследие».

Идеи о русском экспансионизме нашли воплощение в одной из самых известных работ о нашей стране, написанной в том же XVI столетии — «Записках о Московии» австрийского дипломата Сигизмунда Герберштейна, опубликованных в 1549 г. Его книга во многом предопределила традицию восприятия нашей страны как варварского деспотичного государства, стремящегося к непрерывной экспансии. 

Взгляд на Россию как на империю утверждается с провозглашением России империей при Петре Великом. Собственно, историю России как современного государства европейцы традиционно начинали именно с Петра I. 

Петровские победы и провозглашение России империей вызвали двоякое чувство: с одной стороны, удивление и восторг, с другой — страх перед русской мощью. Именно тогда формируются концепты «русской угрозы» (хотя идея «русской угрозы» прослеживается уже в работах авторов эпохи Возрождения), и идея «русского миража», т. е. идеализированное представление о России и ее просвещенных правителях. У истоков «русского миража» стояли Вольтер и Дидро, у истоков второго, презрительно-высокомерного взгляда на Россию, — Ж.-Ж. Руссо и Ш. Л. Монтескье. Именно второй взгляд будет преобладающим, а тезис Руссо о том, что Российская империя якобы задалась целью подчинить себе Европу еще до того, как сама была покорена татарами, станет невероятно популярным в дальнейшем. По словам швейцарского исследователя Ги Меттана, этими словами Руссо берет на себя ответственность за миф о «русском завоевателе», который появится в фальшивом завещании Петра Великого.

Подложное «завещание Петра Великого» — это выдуманная программа достижения Россией мирового господства, создания буквально всемирной империи. У истоков этой фальсификации стоял польский генерал Михаил Сокольницкий, в 1797 г. представивший правительству Директории этот, якобы, раздобытый в русских архивах в Варшаве, петровский «план увеличения России». В 1811 г. император Наполеон, просмотрев и отредактировав текст Сокольницкого, приказал включить его в книгу Ш.-Л. Лезюра «О прогрессе Российской державы от ее истоков до начала XIX века», которая должна была выйти накануне Русской кампании. Несмотря на то, что уже в 1879 г. было доказано, что это фальшивка, этому документу была уготована долгая историческая судьба. Он активно использовался в годы Первой мировой войны, был издан в нацистской Германии, по окончании Второй мировой войны о нем вспоминали Г. Трумэн и У. Черчилль; этот документ был популярен в Америке времен разгула маккартизма, а потом и после ввода советских войск в Афганистан. Как видим, внешнеполитические действия российских властей рассматривались сквозь призму идей мирового господства, якобы, завещанных Петром. Как только Россия усиливала свои позиции, тут же вспоминали о «Завещании Петра Великого». 

Именно такой образ России и русских создавался наполеоновскими пропагандистами накануне Русской кампании и в ходе Заграничных походов русской армии. Русские представлялись «варварами Севера», пришедшими с целью подчинить Европу, ее жителей уничтожить или угнать в полон в «пустыни Сибири», а образ казака использовался как фактор психологического устрашения.

Русские войска, вступившие в Париж 31 марта 1814 г., вызвали у обработанного наполеоновской пропагандой населения самый настоящий когнитивный диссонанс: парижане не могли поверить, что галантные, красивые, говорящие на прекрасном французском языке русские — это и есть ужасные казаки, мародеры и насильники, «глотатели свечей» и «пожиратели детей». Париж тогда охватила настоящая александромания. Императора Александра I было за что любить: именно он настоял на сохранении Франции как великой державы, на возвращении на престол династии Бурбонов и на даровании Франции либеральной конституции. Но добро быстро забывается. Чем дальше отступал страх перед «маленьким капралом», тем сильнее раздувался страх перед мощной Россией. Российская империя тогда, действительно, стала лидирующей силой на континенте. Она, однако, не собиралась никого порабощать и идти походом на Константинополь и Европу, однако уже в первые послевоенные годы в Европе, прежде всего, во Франции и Великобритании, появляется значительное количество работ, поднимающих тему «русской угрозы» и ее имперских амбиций. 

Особенно эта тема актуализировалась после Июльской революции 1830 г. во Франции и подавления Россией польского восстания 1830–1831 гг. На Россию обрушились либералы и радикалы всех мастей. Николая тогда сравнивали с Аттиллой, а русских с гуннами, готовыми в очередной раз заполонить Европу. 

Именно применимо к 1830-м гг. можно говорить о формировании русофобии как идеологии. Сам термин появляется в английских газетах в 1836 г., а русофобия становится тогда не просто распространенным, но весьма модным явлением, и именно антирусская риторика в европейской прессе, война перьев, во многом подготовила идейную почву для войны пушек и военного противостояния с Россией в годы Крымской войны.

Накануне и в годы Крымской войны Россию вновь представили как империю, стремящуюся к мировому господству и к главной цели всех русских государей — подчинению Константинополя, хотя, как известно, российская дипломатия давно отказалась от этой заветной мечты императрицы Екатерины Великой. 

Взгляд на Россию как империю был перенесен и на Россию советскую, а Советский Союз воспринимался как продолжение имперского экспансионистского проекта. Не случайно после Второй мировой войны американская дипломатия в лице Джорджа Фроста Кеннана выступила с «доктриной сдерживания»: Россия, неважно какая, это империя, стремящаяся к расширению, и ее необходимо остановить. 

Вовсе не случайно автор доктрины сдерживания в дальнейшем станет автором книги о маркизе де Кюстине. И не случайно ренессанс интереса к работе Кюстина «Россия в 1839 году» случился сразу после окончания Второй мировой войны, а Уолтер Беделл Смит, посол Соединенных Штатов в России в 1946—1948 гг., автор предисловия к американскому изданию книги 1951 г. даже отмечал, что в качестве посла мог бы позаимствовать многие страницы дословно и, заменив имена и даты столетней давности на современные, отправить их в Государственный департамент как свои собственные официальные донесения. 

Характерная деталь: сам Кеннан, секретарь американского посольства в CCCР, направил государственному секретарю Корделлу Халлу депешу, содержавшую «некоторые личные наблюдения» за жизнью в Советском Союзе в период руководства И. В. Сталина, составленную полностью из выдержек из писем американского посланника в России в 1850–1853  гг. Нейла Брауна, лишь заменив словосочетание «Российская империя» на «Советский Союз». 

Книга Кюстина на Западе по сей день воспринимается как работа о «вечной России», а ее автор — как провидец. Так, известный французский историк, политолог, бессменный секретарь Французской академии Элен Каррер д’Анкосс, именуя книгу Кюстина «влиятельным бестселлером» о России, подчеркивает, что «…в душах людей даже в конце ХХ века сохранялся страх, который испытывал Кюстин на протяжении всего своего российского путешествия, и это чувство продолжает определять современное восприятие России».

Конечно, дело вовсе не в даре предвидения. Как отмечал современник Кюстина князь П. А. Вяземский, автор так и не опубликованного опровержения на книгу маркиза, тот мог вернуться домой, едва ступив на русскую землю: свои выводы он уже сделал, и заключаются они в одной фразе: «Можно сказать, что все русские, от мала до велика, пьяны от рабства». Кюстин увидел ровно то, что хотел и должен был увидеть, как солдаты и офицеры Великой армии, обработанные наполеоновской пропагандой, видели белых медведей под Смоленском в 1812 г. 

Об этом прекрасно написал Ф. М. Достоевский в 1861 г.: «Он (француз) еще в Париже знал, что напишет о России; даже, пожалуй, напишет свое путешествие в Париже, еще прежде поездки в Россию, продаст его книгопродавцу и уже потом приедет к нам — блеснуть, пленить и улететь». 

Россия в восприятии иностранцев остается неизменно-ужасной, поскольку нужна как вечный антипод Западу. Россия воспринимается по принципу бинарных оппозиций, когда Запад олицетворяет все самое положительное, а Россия — весь негатив. Американский президент Рональд Рейган назвал нашу страну «империей зла». И сделал он это 8 марта 1983 г. вовсе не случайно: ему нужно было обосновать американским обывателям необходимость начать эскалацию гонки вооружений против СССР и запустить Стратегическую оборонную инициативу. 

По словам известного английского исследователя с русскими корнями Анатоля Ливена, «традиции очень редко «изобретаются» — а если это происходит, то они обладают незначительной силой. Скорее традиции представляют собой переформирование уже существующего культурного материала, зачастую глубоко укорененного в прошлом того или иного общества». Поэтому несмотря на то, что мифы могут меняться в зависимости от конъюнктуры, суть подходов к России остается неизменной.

При этом сам Анатоль Ливен, рассуждая о таких аналогиях, подчеркивает: «Глупо (как это часто делают дурацкие западные комментаторы) искать поверхностные аналогии между имперской и современной Россией, но столь же глупо и отрицать определенные моменты органической преемственности между ними».

Даже Арнольд Тойнби, понимая предвзятость западного взгляда на Россию, в свое время отмечал: «Как под распятием, так и под серпом и молотом Россия — все еще “Святая Русь”, а Москва — все еще “Третий Рим”».

Что характерно, страх вызывает даже Россия, сокращенная в своих размерах после распада Советского Союза. По словам Э. Каррер д’Анкосс, на Западе полагают, что ослабленная и уменьшенная в размерах Россия живет ностальгией по великому прошлому и жаждет реванша.

Что уж говорить о сильной России, защищающей свои национальные интересы. Нынешняя Россия воспринимается как наследница великой Российской империи и Советского Союза. В феврале — марте 2022 года европейцы на полном серьезе ожидали увидеть у себя «кочевые, свирепые и жадные до добычи народы, которые наводнят Италию, Испанию и Францию; одну часть их жителей истребят, другую уведут в неволю для заселения сибирских пустынь и отнимут у остальных всякую возможность свержения ига». 

Это слова из подложного «Завещания Петра Великого», которым западная пропаганда до сих пор запугает обывателя. По-прежнему актуален на Западе миф о «Тиране Васильевиче», созданный еще во времена Герберштейна. Российский президент на страницах западной прессы неизменно предстает в образе «тирана», «который поджигает регион и проливает кровь, угрожает Европе и навязывает своим соотечественникам жизнь в условиях изоляции и ограничений», как пишет «Le Figaro». Или, например, как отмечает обозреватель газеты «Le Monde» Сильвия Кауфманн, Россия является «закономерной наследницей атрибутов могущества СССР». 

Такой взгляд не является просто «идеологическим заказом», хотя он создавался в рамках политического мифа о России, а такой миф является инструментом идеологии, с помощью которого создается «нужный» или ожидаемый образ Другого. Как справедливо отмечает российский исследователь                                    О.Ф. Кудрявцев, речь идет о «коренном различии во всей системе основополагающих духовных ценностей и принципов гражданского устроения, делающим невозможным адекватное восприятие одной цивилизации другой, т. е. России Западом». Историк эти слова написал применимо к взгляду на Московскую Русь XV–XVI вв. С тех пор прошло более 500 лет, однако ситуация, как видим, не изменилась. Поэтому современный конфликт, свидетелями и участниками которого мы являемся, это именно конфликт цивилизационный, а Россия в восприятии Запада по-прежнему остается империей.

Егор Холмогоров. Спасибо огромное, Наталия Петровна, за такой интересный и иллюстративный насыщенный доклад. Теперь слово предоставляется Епископу Звенигородскому Кириллу, ректору Московской духовной академии. Здравствуйте, Владыка. У вас пять минут.

Епископ Кирилл (Зеньковский). Спасибо большое. Приветствую всех организаторов и участников круглого стола за труд, который, действительно, представляется очень и очень своевременным. И для развенчания различных мифов, о которых мы только что слышали, и для определения положительного образа сильного государства, Империи, которая необходима нам для государственного, духовного и национального развития нашего Отечества, его движения вперед, после того как в течение долгого времени, в советский период, мы лишь слышали критику всей истории России, в том числе имперской ее части. Теперь эта критика ещё более усилена со стороны либеральных сил, причем как светских, так и церковных.

Собственно говоря, я только кратко выскажу несколько тезисов о том, что образ России как врага Запада, о котором мы сейчас слышали от Наталии Петровны, он, конечно, связан с некоторыми естественным причинами, выраженными знаменитой фразой государя императора Александра Третьего: «Нашей огромности боятся, у нас нет друзей».

С другой стороны, думаю, что эта враждебность к нам связана и с некоторыми мистическими духовными реалиями. Именно в этом году мы отмечаем 500-летие идеи Москвы как Третьего Рима, выраженной иноком Филофеем в 1523-м году, но созревавшей в умах наших предков еще и ранее. И, действительно, Богоизбранничество нашего Отечества, нашего народа, оно, само по себе, на каких-то даже подсознательных, духовных уровнях вызывает и зависть, и неприязнь, и отторжение. И вот этот образ врага – он поддерживается еще на этом уровне. Мы знаем, что многие святые отцы, в частности, преподобный Анатолий Оптинский (Потапов), в свое время, говорил, что Россия без царя – это как тело без головы, это труп. И идея сильного государства, справедливого и хранящего основы православной веры, дающего возможность для развития духовности – она находится в творениях многих подвижников благочестия и святых конца 19-го – начала 20-го века и уже ближе к нам по времени. И не только русских, кстати.

Но здесь, пожалуй, хочу обратить внимание также на то, что первые концлагеря в Европе, как, наверное, многие знают, это Талергоф и Терезин, были именно для русинов, которые поддерживали, были благосклонны к Российской Империи.

И, в то же время, нынешнее состояние межправославных отношений, на мой взгляд, тоже выражает вот эту борьбу за сохранение истинного православного священного Предания. Потому что, если говорить о Константинопольском Патриархате, то он свое значение получил в свое время исключительно благодаря сильной императорской власти в столице древней Византии. И, если исходить из этой такой, скажем, канонической и церковно-политической установки, то тогда греки должны были бы сейчас уступить эту власть Русской Церкви. Потому что только Русская церковь находится в состоянии поддержки мощного, ориентированного на традиционные ценности государства, при котором она может свободно выражать свое мнение по разным вопросам – духовно-нравственным, политическим и прочим.

Мы можем не бояться, что к нам придут и будут ставить условия. Ведь до нас сведения доходят о том, что в Болгарии, в частности, эмиссары Евросоюза, приезжая, говорили: если вы поддержите Московский Патриархат, то мы сворачиваем программы Евросоюза по детским садам, по школам, и сделаем так, что народ будет считать, что виноваты вы, Болгарская православная церковь. И таких примеров можно найти еще много в разных частях современного мира.

Даже по внешнему состоянию мира мы видим, что единственная православная церковь, имеющая достаточную свободу говорить то, что она думает, это наша Церковь. Буквально вчера, работая над подготовкой одного доклада, нашел свидетельство о том, что Константинопольский патриархат в лице архиепископа Америки митрополита Элпидифора два с половиной года назад приняла крещение двух детей, принятых парой содомитов-геев. То есть, из этого даже делается некий парад, из этого делается некое действие, имитирующее якобы некую «свободу».

По факту мы видим, что лидеры, скажем, греческого Константинопольского патриархата отказываются от самых главных нравственных устоев Евангелия и православного Предания, претендуя при этом на первенство в православном мире. Хотя в духовно-нравственном смысле они это первенство уже потеряли.

И здесь, конечно, мы надеемся на то, что труды всех здесь присутствующих помогут выработать нам четкую карту движения, маршрутную карту, которая бы помогла, в том числе, объяснить нашему народу ложные стереотипы, навязанные за многие десятилетия, и особенно за последние тридцать лет, после перестройки относительно таких понятий как империя, монархия, консервативная политика.

И мы уверены, что развитие нашего Отечества будет происходить в соответствии с теми пророчествами, о которых говорил еще великий Серафим Саровский. А именно, что Россия с близлежащими православными народами должна стать оплотом в борьбе против сил антихриста в этом мире. Это же пророчество повторял преподобный Лаврентий Черниговский. Оно имеет четкое основание. Самая последняя мысль. У нас в Академии в Санкт-Петербурге учились сербы. Когда они показывали фильм о косовских зверствах албанцев, то там был такой стоп-кадр. Идет демонстрация косовских албанцев, и у них на длинном транспаранте написано: «Нато йес, Рашен ноу». И я подумал: вот это прямое доказательство от противного того, что пророчество наших святых отцов – оно имеет силу. Кто угодно пускай приходит, но только чтобы не было объединения православных сил против сил антихриста. Потрудимся совместно! Спасибо за внимание.

Егор Холмогоров. Спасибо большое, Владыка Кирилл, за замечательное выступление. А теперь я предоставляю слово директору Института Царьграда Александру Гельевичу Дугину, автору замечательной книги «Бытие и Империя», которую вы здесь можете увидеть. Мы вас слушаем, Александр Гельевич. У вас времени побольше.

Александр Дугин. Я думаю, что пора придать исследованиям Империи научный академический системный характер.  Название для нашего семинара «базиология», спонтанно родилось у Константина Валерьевича при обсуждении темы. Мне кажется, это гораздо более серьезная вещь, чем просто проходное название. И доказательством того, что мы можем приступить к выделению Империи в качестве специфического объекта исследования, является, в частности, трехтомник, который сегодня мы представляем. Я продолжил эту инициативу своим трудом «Бытие и Империя», собрав в нем много концептуального материала, относительно онтологии Империи. Мы имеем, с одной стороны, позитивный или даже позитивистский анализ, основанный на исторических фактах у Константина Валерьевича Малофеева, и более метафизический анализ в «Бытие и Империи». Эти 4 книги в совокупности задают направление базиологическим исследованиям. 

Через две точки уже можно провести прямую, причем только одну. Соответственно, я думаю, что вектор базилиологическим исследованиям задан. Мы продолжим эту серию семинаров и обсуждений. 

В этой связи на каком-то этапе надо будет обратиться и к не столь классическим и ортодоксальным сюжетам, как в книге Константина Валерьевича. Так «советской Империи» посвящена отличная работа Михаила Агурского «The Third Rome». Она так и не переведена на русский в полной версии у нас. Есть ее фрагмент «Идеология национал-большевизма», но это только часть, большой работы, которая вышла на английском. «The Third Rome» Михаила Агурского, на мой взгляд, блестящий анализ трансляции определенных сторон Российской Империи советской эпохе. СССР официально  Империей не был. Агурский же выясняет, как Империя может парадоксальным образом существовать без Империи.

Исследования Успенского, посвященные Византийской Империи, также  относятся к базилиологии. Не обязательно все создавать заново. Мы можем переосмыслить и реструктурировать существующее наследие. Если только собрать и скомбинировать эти исследования, систематизировать их, а затем и продолжить, мы получим достаточно серьезный массив научных работ. 

Что касается работы Константина Валерьевича, мы ее, действительно, несколько раз представляли, обсуждали, с разных точек зрения. Сейчас я хотел бы обратить внимание на научно-методологический потенциал этого трехтомника. Эта работа отличается тем, что он от начала до конца проводит одну главную линию. То, что Константин Валерьевич сегодня представил, это касается дефиниции, определения самого термина «Империя». Судьба этого явления от Саргона Аккадского до 20-го века  прослеживается в трех томах. Малофеев определяет предмет своего исследования и прослеживает его через всю историю. И это, на мой взгляд, чрезвычайно важно. 

Но я хотел бы обратить внимание на методологический аспект базилиологии, которая эксплицитно содержится в книге Константина Малофеева. И одного такого определения, на мой взгляд, было бы недостаточно, для того чтобы основать метод. Но в этой книге содержится и другой -- полярный -- термин, обозначающий антитезу Империи. И введение этой пары – Империя/Анти-Империя является достаточным, для того чтобы, действительно, придать базилиологии структурный или даже структуралистский характер. 

Напомню, что любое мировоззрение основывается обязательно на определении «свой – чужой», «друг – враг». Это основа политики. У Маркса – это Труд и Капитал. У  Поппера –открытое общество и его враги. Этим условиям наличия главного  позитивного концепта и его негативной антитезы полностью удовлетворяет работа Константина Валерьевича, посвященная Империи. Можно было бы назвать его труд «Империя и ее враги». «Империя и Анти-Империя». И это как раз и порождает тот концептуальный и, в то же время, конфликтологический потенциал, который определяет динамику и диалектику этих трех томов. 

Я хочу обратить внимание на то, что с самого начала Константин Валерьевич в своем труде говорит, что в то же самое время, когда возникает первая Империя, в этом же самом Междуречье, в контексте шумеро-аккадской цивилизации, появляется и антитеза Империи. Синхронно мы имеем тезис и антитезис. Константин Валерьевич называет это «вавилонской олигархией», а постепенно, когда уже переходит к рассмотрению библейской истории, подбирает и иной термин – Ханаан. Так мы получаем важнейшую пару: Империя против олигархии, или Империя против Ханаана. 

Ханаан – это еще один концепт, во всем равновеликий Империи. Равновеликий, потому, что описывает своего рода Анти-Империю, где всё ровно наоборот. 

Если мы возьмем все характерные черты Империи и  перевернем их, опрокинем, то получим строгое и полное описание Ханаана, «вавилонской олигархии», и далее любой олигархии, особенно той, что претендует на глобальное господство.

Всё в олигархии прямо противоположное Империи. В Империи власть одного, священного Царя. В олигархии  – власть нескольких. В Империи власть дается сверху. В олигархии она захватывается снизу удачливыми и беспринципными арривистами без рода и племени.  В Империи власть основана на личной доблести. В олигархии – она основана на благосостоянии, успешности и экономических факторах. Империя объединяет  – олигархия, Ханаан разделяет. Империя, в конечном итоге – это монотеизм, как сказал владыка Савва, у Империи есть своя теология и телеология. Как есть телеология христианства, так существует телеология Империи. 

Империя тяготеет к монотеизму. Более того, отношения между Империей и монотеизмом предшествуют ее  христианизации. Уже у пророка Даниила – на примере отношений Даниила, трех благочестивых отроков и Навуходоносора, показана принципиальная связь Империи и единобожия. Навуходоносор призывается Даниилом подчинить горизонтальное единство мира, данное в Империи, трансцендентной вертикали единого Бога. Религиозный монотеизм встречается с политическим монотеизмом, с политической теологией Империи.  

В книгах пророка Даниила содержится и первая известная нам формулировка о четырех царствах. Навуходоносор, бывший нововавилонским правителем, считался символом первого всемирного монарха. В его фигуре была компактифицирована вся предшествующая имперская история Междуречья. Навуходоносор – главнейший образ абсолютного вселенского монарха «золотого века» «первого вселенского царства». 

Империя – это элемент политической теологии, который соответствует монотеизму. Отсюда становится понятным позднейший переход к христианской фигуре «катехона». Я хотел бы еще обратить внимание, что катехон – это эсхатологическая фигура. Он является таковым не только во Втором Послании святого Апостола Павла к Фессалникийцам (2-ая глава), когда утверждается, что господство "сына погибели" не придет, пока не будет взят «удерживающий теперь» (то есть катехон). Первое пророческое упоминание в христианской традиции о иероисторической роли Императора, которому суждено стать православным, вводится в контексте конца времен. Но и у самого в книгах пророка Даниила в сюжете Навуходоносоре связь вселенского царства к концом времен прослеживается наглядно. Я имею в виду сюжет о камне, который срывается с горы без помощи рук человеческих и сбивает колосса на глиняных ногах, который олицетворяет Империю – все четыре царства. 

 Империя всегда живет на грани конца времен. Империя всегда сопряжена с концом света, даже когда она находится в «золотом веке». Империи всегда кто-то или что-то угрожает. Она созидается, защищается и разрушается в отношениях со своей противоположностью. Ее-то, Анти-Империю Константин Малофеев и представляет в образе олигархии. Олигархия – это Анти-Империя. Это та глина, которая разъедает ноги колосса, подрывает ее устойчивость. Олигархия во всем и изначально противоположна Империи. Вот важнейший концептуальный вывод работы Малофеева «Империя». 

Дальше эту пару Империя/олигархия Константин Малофеев прослеживает на протяжении всей человеческой истории: от древнего Междуречья, с банкирскими домами Вавилона, ссудным капиталом и ритуальным унижением царского достоинства богатыми старцами до наших дней. Когда читаешь раздел «Империи» о Вавилоне, то легко можно представить себе, что речь идет  о современном Нью-Йорке, Лондоне, Париже, Дубае или даже о Москве. События многотысячелетней давности оказываются удивительно современными. Всё настолько узнаваемо. 

И далее эти два начала, выделяемые с незапамятной древности, прослеживаются на разных этапах истории. Царства и олигархии меняют названия, династии, центры, имена. В Империи эстафета идет от железной короны Саргона Аккадского до Ахеменидов, Антиохов, Императоров Рима, православных базилевсов и вплоть до шапки Мономаха и до короны нашего последнего царя, Николая Второго. Это одна и та же корона, и один и тот же престол. Это удивительно. Империя есть всегда, пока длится история и не врывается в мир «сын погибели», антихрист.

Единой Империи противостоит одна и та же олигархия, один и тот же Ханаан. Его истоки прослеживаются вплоть до момента возникновения Империи и ведут через Финикию, Карфаген, Венецию, Голландию, Британскую Империю  к лондонской и нью-йоркской бирже, Уолл-стрит, глобалистской группировке в США, сегодня правящей. Те же черномагические культы, те же извращения, те же нравы -- принесение младенцев Молоху, содомитские тайные и открытые братства и сестринства. Такое впечатление, что история меняет всё, но лишь по форме – суть не меняется. 

История в самых своих истоках представляет собой оппозицию Империи  и Ханаана, вот главный тезис той базилиологии, основы которой закладывают труды Константина Малофеева.

Как заметил Сергей Юрьевич Глазьев картина сегодняшнего мира удивительно напоминает паттерны предыдущих эпох. миропорядок, навязываемой либеральными элитами Запада есть Ханаан глобалистов. Он называет себя «прогрессивным». Но, на самом деле, он древний, в каком-то смысле «вечный» этот Ханаан. Все та же олигархия, все те же эти вавилонские банкирские дома. 

Получается, что мы имеем дело с неким структурным кодом мировой истории, в котором теснейшим образом переплетены между собой политика и религия. В одном случае речь идет о том, что Сын Божий, или «сын бога», как в политеистической древности, Император, как избранник, или как первый слуга Сына Божьего, возглавляет Империю. Здесь монотеизм Церкви пересекается с политическим монотеизмом.

Но и ханаанская элита возглавляется тоже непростыми людьми. Ее вожди обращены к богам бездны – к Ваалу, Астарте, Молоху. Это тоже теология и политическая теология. 

Так мы имеем своего рода код базилиологии, формулу политической теологии Империи и ее главного врага, Ханаана. Тем самым мы получаем инструмент, который позволяет нам рассматривать исторический процесс, декодируя его, выделяя в нем нечто неизменное. История, в таком случае, есть противостояние двух вечных и неизменных начал – мировой Империи и мировой олигархии. Если подойдем к религиозной стороне вопроса, то  тут же заметим, что Бог, которому поклоняемся мы, христиане, – носит имя  Христос. Но имя «Христос» (Χριστός) по-гречески это «помазанный». Помазанный, в каком смысле? Помазанный на Царство. Поэтому и царь Давид называется «мессией», «помазанным». Наш Бог – Царь мира, Император бытия. И Царство Небесное называется именно «Царством». Оно не называется небесной «δημόσιον πράγμα», «небесной республикой». Республика  -- это совершенно имманентная политика, оторванная от святости, от сакральных корней. А наше христианское представление о Небе, и о Боге, оно сопряжено с имперским кодом. Потому что мы поклоняемся Христу, который по имени своему есть как раз Царь. Он Царь, в самом прямом, возвышенном и абсолютном смысле слова. 

Могут возразить, что апостол Павел, вслед за Псалтырью, называет Христа «первосвященником во век, по чину Мелхиседекову». Но Мелхиседек тоже был Царем Салема. Это видно даже в его имени מלכ – на иврите «царь». Мелхиседек – "Царь Справедливости". Тут мы подходим к идее очень глубокого учения, разработанного в христианском контексте, о соотношении, гармонии и структурном иерархическом соподчинении небесного и земного, складывающихся вокруг той вертикальной оси, о которой мы говорили. Эта вертикальная ось сопрягает земное с небесным, переводит одно в другое. Святое Царство не замещает земным небесное, а именно ведет к нему, как гора, как треугольник. 

Чрезвычайно важны замечания уважаемого профессора Карпова о том, что у Империи непременно должна быть миссия. А миссия – это всегда вертикаль. Миссия – это никогда не обеспечение нужд населения. Это совсем не задача настоящего Императора. Император – это тот, кто создает мосты, ведущие к небесам, он -- Pontifex. «Понтифик» в Древнем Риме было титулом Императора. Папы стали называться так позднее. Царь -- тот, кто создает мост между земным и небесным. Тот, кто вокруг этого вертикального моста выстраивает политическую систему, безусловно, являющуюся в силу этого священной. 

Я хотел бы заметить, что целиком поддерживаю идею Сергея Юрьевича Глазьева о христианском социализме. Но у нас здесь присутствует и наш добрый друг глава Чеченской Академии наук Джамбулат Вахидович Умаров. Россия исторически  включила в себя исламскую составляющую. Мы должны помнить о наших братских евразийских народах, культурах и их религиях. Поэтому можно, я предлагаю назвать «сакральным социализмом». Для нас, православных, это будет христианским социализмом. Для мусульман он может быть исламским или они подберут какое-то иное имя.. Здесь важно поставить акцент на слово «сакральный». «Сакральный» это значит намного больше, чем «народный». Сакральным социализм становится, когда во главу угла ставится духовное измерение. Не противопоставляющий земное небесному, а подчиняющий земное небесному. И справедливость такого «сакрального социализма» отнюдь не противоречит, на мой взгляд, Империи, ведь Империя тоже сакральна и справедлива, и в этом ее миссия, ее смысл.

Становление базилиологии может идти одновременно двумя путями. Можно пойти по пути продолжения исследований метафизических, религиозных основ Империи. В этом смысле в следующий раз на семинаре политической философии я расскажу о своей книге «Бытие и Империя», где предлагаю как раз углубиться в ее онтологические аспекты. В своей работе я прихожу к выводу, что нельзя считать Империю чисто политическим институтом. Что это нечто большее. Ее нельзя считать Церковью, нельзя подменять Империей Церковь. Но нельзя и низводить Империю до государства. Государство – это политический институт. Церковь – это духовный институт. А вот, Империя есть одновременно и то, и то. Не заменяя собой Церковь, она не может быть сведена и к имманентной организации человеческого общества. Отсюда Евсевий Кесарийский, с его тезисом о том, что христианский басилевс, христианский Император является «внешним епископом Церкви». Император –это своего рода особый сан. И государство, которое является имперским, не может быть строго отделено от сакральности, оно в эту сакральность глубоко встроено. 

Я приглашаю наших богословов активно включаться в эти исследования. Тему Империи нельзя отдавать на откуп только политологам, правоведам или историкам. Империя – это важнейшая часть религиозного наследия нашей церковной традиции, нашей церковной мысли. Значение монархии для полноценного христианского мировоззрения масштабно обосновала в 20-м веке наша Зарубежная Церковь. И сегодня богословие Империи нуждается в дальнейшем развитии. Поэтому мы все вместе, историки, философы, политологи, религиоведы и богословы, как настоящий  авангард науки, должны вместе продолжать эти базилиологические исследования, систематизировать уже сделанное, переиздать и переосмыслить наиболее важные труды и продолжить эту традицию, умножая новые работы, которые будут написаны, обсуждены и напечатаны.

Можно параллельно исследовать и более частные исторические темы – например, уделить особое внимание эпохе Августа, когда и появилась  Римская Империя. Следует тщательно изучить роль Вергилия и его воззрений, смысл Секулярных игр, преемственность Рима державе Селевкидов, и насколько важной была передача эстафеты от Третьего царства (диадохов) к Четвертому (Риму). Следует яснее понять, как вообще создавался «золотой век» Рима, renovatio seculi. 

Как справедливо подчеркнул Малофеев, Империя после периода Республики это совсем особая фаза история Рима, а не просто возврат к древней эпохи царей. Это было совершенно особое событие.

Все это и множество других тем вполне можно выделить в самостоятельную научную дисциплину – базилиологию, Imperial studies.

Константин Валерьевич начал эту линию, опубликовав свои основательные труды. По его наущению и при его поддержке я написал и опубликовал «Бытие и Империя». Но это движение дальше должно шаг за шагом продолжаться, пополняясь все новыми и новыми изданиями. 

Думаю, что пришло время активно институционализировать базилиологию, так же в разных самых гуманитарных средах. В исторических, в философских, в богословских, социологических. И это большой задел для работы нашего Института Царьграда. В нашем институте мы запланировали процесс исправления имен во многих гуманитарных дисциплинах. Одним из важнейших направлений является базилиология. Поэтому мы с него по сути и начинаем, посвятив ему одно из первых заседаний. 

Думаю, что нашим коллегам есть о чем высказаться. Сейчас уже мы переходим к дискуссии.

Егор Холмогоров. Ну, прежде всего, мне хотелось бы поблагодарить Вас, Александр Гельевич за замечательное интереснейшее выступление. И передать слово Константину Валерьевичу, который хотел ответить на ряд вопросов и реплик. А затем приготовиться профессору Бабкину и Анатолию Владимировичу Черняеву.

Константин Малофеев. Дорогие друзья, спасибо большое. Я хотел продолжить мысль Александра Гельевича и отреагировать очень быстро на те выступления, которые мы уже сегодня услышали. 

Во-первых, да, конечно, именно базилиология, или как бы её ни назвали, –  она нам нужна, просто по причине того, что мы вступаем в период, в который эти обсуждения становятся уже не теоретическими. Мы сейчас находимся в войне, и из этой войны мы должны выйти каким-то другим государством, по сравнению с тем, кем мы являемся. И, вообще-то, нет никого, кто бы об этом думал. Этих людей не существует. Мы же с вами понимаем, что существует текущий политический момент, есть люди, занимающиеся текущими политическими задачами, выборами следующего года. Есть люди, которые занимаются изучением, собственно говоря, нормативной базы. Этих людей называют конституционалистами, я сам к ним отношусь. Но они изучают сегодняшнюю Конституцию. Не более. Или сегодняшнюю теорию, связанную с этой Конституцией. 

Выйти за рамки этой Конституции и обсудить, собственно говоря, характер и миссию российского государства – таких площадок нет. Мы знаем, что Институт философии, например, затеял большой проект. Это не к Вам, Анатолий Владимирович (Черняев – прим. редактора), относится, а к Вашим коллегам. Затеян большой проект о цивилизационной миссии России, который они там пытаются, соответственно, в течение сотни часов на это потраченных, откуда-то, вероятно, добыть. 

Поэтому, вообще-то, очень мало мест, где мы обсуждаем самое главное. И вот, мы здесь должны начать это обсуждение. Мы сегодня ничего не придумываем. Но сам факт того, что мы осмысливаем и замахиваемся на то, чтобы поговорить о главном – это очень важно. Дело в том, что за всё время существования Царства на Руси, а этому периоду уже 500 лет, в его истории были совершенно потрясающие обсуждения этого момента, в том числе митрополитом Макарием, самим Иваном Грозным, глубочайшими русскими мыслителями 17-го века. И такой высоты, как в 17-м веке, потом мы достигли только в 19-м. Потому что 18-й век – это был вульгарный абсолютизм. С момента, собственно говоря Стефана Яворского, Прокоповича, и всего другого – это обоснования умаления церкви в пользу абсолютной императорской власти. Отсюда переписка Екатерины II с Вольтером, который льстил, утверждая, что, собственно говоря, церковь не нужна, и всё в руках самодержца. Потом в 19-м веке, началось некое новое осмысление, появились славянофилы, которые вспомнили о государстве, существовавшем до Петра и, собственно говоря, о школе мысли, существовавшей до Петра. Потом был, соответственно, просто «золотой век» рождения различных теорий от Данилевского до Константина Леонтьева. А потом, соответственно, мы вкатились в 20-й век, совершенно уже с другой школой мысли, но без царя. И теперь осознали, что мы сейчас воюем с демократией, Ханааном, олигархией, глобальным Западом, у которого, при этом, мы полностью позаимствовали всю теорию о себе. 

Потому что наша Конституция и наше государство учреждено либерально-демократическим, извиняюсь за слово «либерально-демократический», но это государство, учрежденное демократами в 91-м году. Они – учредительная власть нашего государства. И вот теперь мы, понимая уже всё больше, что это никакая не либеральная республика, та, которая была в 91-м – в 93-м, должны ответить на вопрос, а какая альтернатива, а кем мы хотим стать? Если завтра будет Великая Победа, то мы кто после этого? Неужели мы, по-прежнему, эпигон этих западных терминов, записанных не просто в нашей Конституции, а являющихся духом нашего права и духом нашего государства? Поэтому, конечно, это требует обсуждения. 

А для этого мы должны подняться над сегодняшним моментом и обсудить такое сакральное понятие как Империя. Почему? Здесь я перехожу к Сергею Юрьевичу Глазьеву, который совершенно справедливо указал, что из всех определений признаков Империи, которые я дал, мы тут едва ли соответствуем чему-нибудь. 

Сейчас я скажу, чему мы соответствуем. Из выделенных девяти признаков Империи два оценочных — это культура и меритократия. Мы, конечно, не считаем, что у нас меритократия, и насчет культуры у нас, мягко говоря, большие вопросы. В экономике у нас даже вопросов нет, по поводу нашей несамостоятельности и финансов. Поэтому еще раз напомню определение. Царство царств, государство, объединяющее государства. Первый. Главой Империи является император, власть которого самодержавна и не ограничена никем. Второе. Священство Империи находится в симфонии с царством. Третье. Четвертое. Есть только истинная Империя. И пятое. Подданство императору, а не национальность объединяют граждан. У нас в данный момент только два признака. Мы в данный момент государство, объединяющее государства. В этом смысл конституционно-правового термина государственного устройства под названием Федерация. Это государство государств. Это то же самое, просто названное другим термином. И у нас подданство императору, ну, хорошо, подданство государству, а не национальность, объединяют граждан. Вот второй к нам относящийся признак. Всё. То есть, наднациональный характер. 

И здесь спасибо Сергею Павловичу за его предложение дополнить это определение. Но я бы хотел сказать, что, может быть, надо поработать над формулировками этого же. Потому что наднациональность, безусловно, должна быть, она у меня есть. Может быть, она даже нуждается в еще более четком определении. И этот признак у нас есть сегодня. У нас нет ни императора, не ограниченного ничем, кроме Бога. У нас нет священства, находящегося в симфонии с царством. Да, Святейший Патриарх говорит, что мы находимся в прекрасных отношениях. Я привожу в книге две цитаты из него, где он говорит о том, что у нас есть эта симфония. Но, разумеется, это как бы политические реверансы. Мы понимаем, что речь идет о симфонии с республикой, а симфония с республикой – это своеобразная симфония, потому что она в любой момент может разрушиться, учитывая, что в Конституции записано об отделении церкви. И одна истинная Империя – это, конечно, самое важное, что у нас отсутствует. Потому что, для начала, мы должны себя ею признать. Без того, что мы сами себя хотя бы признали ею, мы ею не станем. Это вообще первое, с чего стоит начать. И, опять же, без мысли об этом, без идеи об этом, которую мы совместно должны выработать, это невозможно. Сколько угодно потом можно размышлять о том, что мы – та самая Империя. Нет, если само государство себя таким не считает. Это самое важное.

Поэтому, конечно, сначала мы должны сформулировать эту идею. Эта идея должна стать общим местом. И после этого мы будем создавать из себя Империю. Однако, что, все-таки, нам вселяет оптимизм — это надежда, что, возможно, мы находимся на этом пути. Это то, что наша власть тянется к самодержавности. Это то, что наше священство и государство тянутся к симфонии между собой. И понимание нашего мессианства кочует из одного ток-шоу на центральных каналах в другое. Мы слабо это формулируем, нам тяжело пробраться через термины бывшего колониального лакейского лизоблюдства по отношению к Западу. Но, в общем, мы как-то должны объяснить, почему мы воюем-то с тем Западом, перед которым мы преклонялись вчера. 

В этой связи мы должны себя как-то назвать. И поэтому мы идем к идее о том, что мы такие одни. Мы с Александром Гельевичем постоянно ходим к Никонову и Саймсу. И наблюдаем, за тем как это четко и правильно назвать, в изумленном восторге, о том, как они формулируют богословские и ультра/ура-патриотические тезисы. Мы там не нужны, в общем, можем уйти. То есть, понимаете, в принципе, они всё говорят за нас, всё что можно. Там Катехон уже, Второе Послание Фессалоникийцам, уже всё там. Поэтому мы идем по этому пути. Поэтому, возможно, и правильно, что мы туда, все-таки, дойдем. Но сейчас, конечно, у нас  большинства из этих признаков нет. 

Сергей Павлович, кроме наднациональности, которую, безусловно, нужно прямо так и прописать, я с ним совершенно согласен, еще предложил миссионизм как признак. Согласен, это нужно добавить в культуру. Что высокая культура Империи – это еще и миссионизм, когда эта культура, соответственно, предлагается другим народам, и распространение ее является как бы обязанностью Империи. 

А в отношении его третьего критерия насчет общего дела, которое может быть признаком Империи – это очень сложный вопрос. Это, в общем, то же самое, о чем говорил Сергей Юрьевич, о социализме православном. Об этом надо очень сильно думать. Но, если два уважаемых академика говорят, пусть и разными словами, про социализм, я обязуюсь подумать, как он может попасть внутрь этого определения. 

Империю надо заслужить, и Империя всегда суверенна. Безусловно, я с этим согласен. И, в общем, я думаю, что это есть в концепции, можно просто её расширить. 

Наталия Петровна Таньшина блестящий сделала, на мой взгляд, доклад. Наше издательское подразделение договорилось с издательством «АСТ», что у нас будет серия под названием «Империя. Царьград». И в этой серии мы готовы издавать другие книги, посвященные Империи. Собственно говоря, вторая книга – это «Бытие и Империя» Александра Гельевича. Я думаю, что мы обязательно должны предложить Наталии Петровне. И, если она будет готова свой доклад переделать в монографию, с теми же картинками, но с более глубокой частью текстовой, то мы готовы ее издать в этой серии. 

Большое спасибо Владыке Кириллу, который рассказал о праве Константинопольского патриархата, и о том, что он должен уступить Москве, вообще-то. И это совершенно верно. И я пишу об этом в своем последнем параграфе. Очень вас прошу прочитать хотя бы последний параграф. Эпилог я вам зачитал, его читать уже не надо. Вы читайте последний параграф. В последнем параграфе говорится о Вселенской церкви, Вселенском Патриархате в Москве. А поскольку я юрист, то, соответственно, там идут ссылки на соответствующие постановления Вселенских Соборов. То определение, на которое ссылался владыка Кирилл, это 3-е правило Второго Вселенского Собора и 28-е правило Четвертого Халкидонского Вселенского Собора. О том, что где царствующий град, – то есть там, где царь, – там, соответственно, и первенствующий епископ. Есть разные точки зрения в отношении соотношения между римским епископом и константинопольским. Но после того как римский епископ тысячу лет назад отпал от православия, первенство Константинопольского патриарха никем не обсуждалось. До того момента, как он сам не отпал от православия, в настоящее время путем вступления в общение с самосвятами. Поэтому, действительно, существует такая возможность. Однако же, для того чтобы эта возможность была реализована, должен собраться Вселенский Собор. А собрать Вселенский Собор, о чем известно с конца 19-го века, может только император. 

Почему Предсоборное совещание в Шамбези? Потому что никогда в жизни Собор не собирался, созванный кем-то, кроме христианского императора, православного. Поэтому, в случае наличия православного императора, Собор может быть и должен быть созван. И вот он уже может решить, ссылаясь на эти правила, о том, что Вселенский Патриархат, то есть, соответственно, Московский Патриарх, может становиться таким же равнозначным, как, в свое время, стал Константинопольский. И таким образом получить вот это право первенства. Я без пафоса, академически об этом говорю, просто отвечая на то, что сказал владыка Кирилл. Спасибо большое. Это я просто хотел отреагировать на все то, что было сказано, в рамках состоявшихся выступлений. А теперь, как уже сказал Александр Гельевич, было бы хорошо, если бы высказались и другие присутствующие.

Егор Холмогоров. Спасибо большое, Константин Валерьевич. Слово предоставляется Михаилу Анатольевичу Бабкину, доктору исторических наук, профессору. Приготовиться Черняеву.

Михаил Бабкин. Многоуважаемый Константин Валерьевич, Александр Гельевич, спасибо, что оказали высокую честь, пригласив уже во второй раз. Причем, в том году мы обсуждали мою монографию «Священство и царство». 

Я как раз занимаюсь сюжетами соотношения священства и царства. И конкретно на примере периода российских революций. То есть, я показал в своих исследованиях, что две силы противоборствуют в истории. Точнее, понятно, что это не я показал, это давно известное противостояние, проходящее через всю историю вообще, в том числе и христианской церкви – и восточной, и западной, – и уходящее, понятно, и в Византию, и в Древний Израиль.

Речь об историко-богословской проблеме священства и царства. Я, кстати говоря, приветствуют ваши базиологические исследования, это начало серьезного исследования. Но хочу заметить исторически, что впервые приоритет, попытка  таких исследований принадлежит отцу Валентину Асмусу – папе отца Михаила, который как раз в 90-е годы пытался начинать эти разработки, но в силу каких-то причин, к сожалению, они остановились. Поэтому, слава Богу, что сейчас это исследование возобновляется, чему я очень рад, я очень долго этого ждал. 

Так вот, священство является конкурентом царству. И с тем, что Константин Валерьевич говорил, что, дескать, духовенство тянется к симфонии, я не совсем согласен. Дело в том, что симфония подразумевает две равновеликих силы. То есть, сакральное царство, сакральное священство. Но в нынешних условиях, когда светская власть лишена какой-либо сакральности, говорить о симфонии властей не вполне корректно. Это, во-первых. 

Во-вторых, я вижу главную проблему в перспективе имперского строительства в том, что не определено место императора в церкви. И, кстати говоря, я с Сергеем Юрьевичем здесь согласен. Внимательно послушав доклад Константина Валерьевича, я тоже уловил, что роль священства до конца не понятна в монографии. А это очень важный вопрос. Одно дело – это то, как место императора в церкви видится историкам и богословам, а другое – каким видит место императора в церкви само духовенство. В плане будущих исследований я бы рекомендовал духовенству сформулировать место императора (понятно, что речь о месте христианского императора, православного императора) в православной церкви. Потому что, если это место не будет как-то определено юридически, я имею в виду с точки зрения церковного права, то всегда будет проблема священства и царства. В смысле, неопределенность этой проблемы.

И, соответственно, духовенство будет видеть в правителе своего харизматического конкурента. Если права и место императора в церкви будут определены и четко обозначены, то тогда вопроса нет. То есть, место императора – это определенный сан в церковной иерархии, который надо конкретно определить. А если этого не будет сделано, то всегда будет сохраняться проблема. 

Предмет моих исследований – период революции в России в начале 20-го века, и я установил, что духовенство участвовало в процессе десакрализации царской власти. Причем, этот процесс шел на протяжении десятилетий. И, более того, воспользовавшись политической ситуацией в февральско-мартовские дни 1917-го года члены Святейшего правительствующего Синода сыграли, к сожалению, одну из ключевых ролей в свержении монархии. 

Если кто не в курсе, в двух словах объясню. Николай Второй отрекся 2-го марта за себя и за сына в пользу брата Михаила Александровича. А 3-го марта Михаил Александрович не отрекался от престола. Хотя, кстати говоря, в той же самой Википедии, на которую Вы неоднократно ссылались сегодня, содержится абсолютно позорная статья, которая называется «Отречение Михаила Александровича». Статья так и называется «Отречение Михаила Александровича». Во-первых, не было никакого отречения, ни де-юре, ни де-факто. И, причем, я спорю с википедийным сообществом вокруг этой статьи, утверждая, что не было ничего этого. Статья вообще тиражирует советские, точнее говоря, петросоветские мифы. Потому что Петроградский Совет этот тезис вбросил, что, дескать, Михаил Александрович отрекся. В итоге, я получил шесть блокировок, и, в конце концов, забанен там, отправлен в бессрочную блокировку.

Так вот, Синод видел, члены Святейшего правительствующего Синода видели в императоре своего харизматического конкурента. И поэтому они хотели и видели будущее церкви как при царе: государственный почет, уважение, господствующее положение, пенсии, чины, награды, субсидии, и прочее, прочее. То есть, чтобы статус церкви сохранился как при царе, но без царя. И, собственно говоря, у меня именно такая позиция, мое мнение – что духовенство хотело бы построить Империю без императора. А вместо императора пусть будет Патриарх или еще кто-то. То есть, не в интересах духовенства сакрализовать фигуру императора. Потому что это будет вечный, а, соответственно, харизматический конкурент. И будет проблема священства и царства. Духовенство не для того в 17-м году свергало институт царской власти, чтобы опять установить эту самую сакральную власть. Но если само духовенство определит место императора в церкви, то эта проблема может быть снята. Спасибо за внимание.

Егор Холмогоров. Спасибо большое. Слово предоставляется Анатолию Владимировичу Черняеву, ведущему научному сотруднику Института философии РАН.

Анатолий Черняев. Большое спасибо, дорогие друзья, коллеги, за приглашение, за возможность выступить. И вообще за открытие такого формата, как Институт Царьграда, который, как мне кажется, чрезвычайно актуален и перспективен. Поскольку регламент весьма ограничен, я бы хотел сфокусировать внимание на том, что прозвучало в исполнении уважаемого Константина Валерьевича. 

В частности, перечислены признаки, атрибуты Империи. Мне кажется, здесь можно обозначить еще один аспект. Это сфера знания или науки. То есть, отношения Империи вот с этой сферой. Нельзя сказать, что он не был затронут. Потому что, когда велась речь о культуре, о сфере финансово-экономического суверенитета, о симфонии властей, это также относилось и к науке. Но в более дальней исторической ретроспективе. Насколько я понял, Константин Валерьевич поставил задачу рассматривать Империю в режиме исторической феноменологии. В таком режиме знание реализовывалось именно таким образом. В традиционном обществе оно распределялось в сфере религии, в сфере каких-то культурных практик. Но, когда наступает эпоха модерна, под влиянием секуляризации знания выделяются в автономную сферу. 

Конкретно в нашей русской истории это ознаменовалось учреждением Императорской Академии Наук Петром Великим. И, кстати, весьма символично, и неслучайно, я думаю, то, что этот акт практически совпадает с отменой Патриаршества. То есть, в известном смысле, это была эстафета. То есть, часть функций была изъята у церкви, и она оказалась в сфере Академии Наук. Я вовсе не являюсь апологетом этой секуляризации и сокращения влияния православной церкви в русской культуре. Но в то же время в этом определенные позитивные аспекты также можно усмотреть. 

В частности, один из них заключается в следующем. К тому времени, Российская Империя значительно расширилась, географически она уже охватывала многие народы, не только славянские, не только православные, но и языческие, тюркские, мусульманские и так далее. И именно на уровне академического, научного дискурса можно было как-то строить осмысление их интеграции в Империю и описывать их в таких терминах, которые были бы достаточно корректны: в исторических, филологических, философских, с точки зрения ценности, аксиологии. То есть не в режиме религиозной богословской полемики с ними работать, а на тех полях, где может быть, действительно, реальный диалог, и они могут быть они вписаны в какую-то единую картину. И снятие, в том числе конфессиональных противоречий, – это одно из преимуществ, которое научный метод в данном случае нам дает.

Вообще, Академия Наук является своего рода двойником, или даже, может быть, пародией на церковь. И это нашло отражение в литературе, в искусстве. Где можно встретить даже прямые такие карикатурные изображения, как президент Академии Наук отлучает своей властью каких-то еретиков. То есть, тех, кто идет какими-то своими путями. Изобретателей или ученых, которые мыслят не в писаных Академией, не в санкционированных, легитимизированных Академией парадигмах. Они превращаются в еретиков, маргиналов, так сказать, в неких изгоев. И вот эта функция Академии Наук в Новое время в известном смысле замещает церковь. И она имеет огромную власть. Так же как в Средние века церковь имела власть и могла отлучить какого-то государя, и он после этого превращался практически в беззащитного человека. То есть, его мог убить любой. Это было равнозначно потере всякой безопасности. 

В известном смысле можно сравнить власть науки, власть знания в Новое время с этой сакральной властью церкви в Средние века. И яркий тому пример, если возвращаться, обращаться к нашей национальной истории – это распад нашей Империи, я имею в виду советской Империи уже в 20-м веке. Потому что во второй его половине, где-то к концу 20-го века, мы утратили интеллектуальный суверенитет. В особенности это касается социально-гуманитарной сферы. Здесь очень важно различать области знания. Потому что есть сфера точных и естественных наук, которая интернациональна и универсальна. А есть сфера социальных и гуманитарных наук, которые, как мы помним еще от Риккерта, имеют свою методологию, свою предметную сферу и совершенно по-другому устроены. И, конечно же, в суверенном государстве они должны опираться на государственный язык, на соответствующий духовно-культурный, социально-исторический опыт. 

Но у нас здесь произошла эрозия, экспансия западных социальных концепций, методологических программ, которые в сфере социально-гуманитарных наук вовсе не являются чем-то нейтральным и лишь результатом свободного интеллектуального творчества. Вот это очень важно понять. Потому что по мере глобализации человечества во второй половине 20-м века – это стало вполне очевидно, – сфера социально-гуманитарного научного производства становится управляемой. И она регулируется правительственными и аффилированными структурами, прежде всего, всевозможными фондами, которых было там легион, несть числа. 

И, в значительной степени, они были ориентированы на демонтаж советской Империи через идеологическую победу над ней. Причем, даже представители этого фронта похвалялись, говорили, что доллар, вложенный в наши проекты, приносит отдачи больше, чем 10 долларов, вложенные в оборонно-промышленный комплекс. Вот это прямо соревнование, военно-производственное. И были внедрены эти программы, которые, к сожалению, до сих пор продолжают работать и развиваться. Их тоже огромное количество, всех не перечислишь. Я назову буквально два-три примера, наиболее таких характерных и злостных. Это…

Егор Холмогоров. У вас одна минута.

Анатолий Черняев. Да-да, я уже завершаю. Ну, две мне понадобится. Это теории модернизации, секуляризация, урбанизация, информационное общество, деиндустриализация. Понятно, на что это направлено. На депопуляцию населения России. На деиндустриализацию нашей страны. Однако эти теории сейчас являются абсолютно непререкаемым методологическим ориентиром для всех социальных наук, как исторических, так и экономических. 

Далее. Гендерная теория. Она дает дорогу всевозможным извращениям, всем этим экспериментам в сфере половой идентичности, и так далее. То же самое, она полностью легитимизирована. А через легитимацию в науке происходит легитимация в обществе. Через экспертное сообщество, через журналистское, через просветительское, образовательное. Это всё сначала легитимизируется в науке, на уровне исследований, на уровне защиты диссертаций на эти темы. А потом это воспринимается как что-то само собой разумеющееся. 

Ну, и третий пример – это теория тоталитаризма. На котором основана фактически идеология русофобии. Она начала разрабатываться на Западе, как мы узнали от Наталии Таньшиной, еще много веков назад. Но ее реинкарнация в 20-м веке в виде теории тоталитаризма тоже сейчас взята на вооружение у нас в России.

То есть, мы имеем дело с ситуацией научной интеллектуальной колонизации. И, конечно же, Империя должна иметь интеллектуальный суверенитет, обладать интеллектуальным суверенитетом. И Петр Великий, который учреждал Императорскую Академию Наук именно так мыслил по поводу Академии. Ведь он опирался на уже существовавшие модели. Была Прусская Академия, была Парижская Академия, уже много было в Европе академий. Они все существовали при дворах абсолютных монархов. Это, кстати говоря, абсолютное правило. Но Петр сделал самую жесткую схему. То есть, это не был некий клуб, некий такой научный парламент. Это была модель государевых людей, служилых, которые, на дело государево, на дело Империи, работают. 

К сожалению, мы утратили это наследие. И у нас Академия Наук превратилась в самостоятельную ветвь власти. Причем, оппозиционную ветвь власти, как мы видим в том числе по результатам отношения к Спецоперации. Когда началась Специальная военная операция ученые выступили мощным фронтом открыто против, обращались с заявлениями, подписывали петиции. Но это еще полбеды.

Хуже то, что они на своем профессиональном уровне, я имею в виду, прежде всего, социально-гуманитарную сферу, полностью проигнорировали те задачи и актуальную повестку, которую выдвинула Спецоперация. А именно, интеграция новых территорий, укрепление традиционных ценностей, защита суверенитета. Как будто бы этих проблем нет. Продолжают заниматься гендером, интерсекциональностью и так далее. 

Поэтому, что можно, резюмируя, сказать в заключении? Во-первых, будем надеяться, что этот клуб, Институт Царьграда, сможет взять на себя миссию такой вот суверенной, национально ориентированной структуры, академического типа. В идеале, в перспективе, нужно возвращаться к заветам Петра Великого и национализировать нашу науку. И, может быть, как-то особенно сферу социально-гуманитарных наук здесь имеет смысл выделить. Потому что в тех странах, которые озабочены своим суверенитетом, тем, чтобы не раствориться в глобальном западном проекте, то есть в Китае, Северной Корее, этот список может быть продолжен, – там существуют отдельные академии общественных наук, как отдельные структуры. И это методологически вполне корректно. Тем более, у нас, слава Богу, есть патриотические академики, – и Сергей Павлович, и Сергей Юрьевич, здесь присутствующие, которые вполне могли бы, как мне кажется, это мое сугубо личное субъективное мнение, эту деятельность возглавить. Благодарю за внимание.

Егор Холмогоров. Спасибо огромное. Вообще, нам, конечно, надо возрождать Российскую Академию, которую несколько поспешно упразднили, в свое время слив с Академией Наук. В то время как во многих странах есть такие именно гуманитарные общественные структуры. Сейчас я предоставляю слово президенту Академии Наук Чеченской Республики Джамбулату Вахидовичу Умарову. Приготовиться Пожигайло и отцу Михаилу.

Джамбулат Умаров.

Джамбулат Умаров. Уважаемые коллеги, дорогие друзья. Я очень внимательно слушал предыдущих ораторов. Радовался тому, насколько глубоко в такое ответственное время мы с вами стали осмысливать тему Империи, имперскости. Эсхатология существует не только христианская, но и иудейская и, как вы понимаете, в том числе, мусульманская. И та же вера в Мессию – это тоже для нас неотъемлемые части бдения, неотъемлемые части нашего ожидания того, что уготовило нам будущее. Все мы прекрасно понимаем, что ни мы с вами, ни наш Президент, ни власть предержащие не являются субъектами вечными. Что рано или поздно мы умрем. Самое важное, какое государство, какую Империю, если хотите, мы оставим нашим потомкам. 

Поэтому мой подход будет не столько теоретическим, сколько эмпирическим. Так же как и мой дорогой друг - Константин Валерьевич Малофеев, прекрасную книгу которого мы сегодня презентуем, я считаю необходимым исходить из конкретных государственных задач. 

Как идеолог Чеченской Республики, могу вам коротко рассказать о том, за что воюют чеченцы и вообще мусульмане, в данный момент, в зоне СВО. Они воюют по одной простой канонической формуле: «И не считайте мертвыми тех, кто погибли на пути Аллаха, ибо живые они, и получают лучший удел у Господа своего». Мы считаем, что мы воюем на пути Аллаха. Почему? По двум причинам. Первая: мы находимся на пути Аллаха и воюем со всемирным сатаной. И каноническая теория сатаны нам тоже ясна. Потому что мы знаем, что это некий джинн, сотворенный из огня, рьяно поклонявшийся Всевышнему. В момент, когда, по воле Творца, был создан первый человек из глины, поступил ангелам приказ: «Поклонитесь». И ангелы поклонились. Не стал поклоняться только Иблис, который посчитал, что он, сотворенный-де из огня, не должен творению из глины, земному творению поклоняться. Тут он проявил высокомерие и был изгнан. Но он взмолился Всевышнему, попросил Его о том, чтобы Он дал ему отсрочку до Судного Дня. «Воистину, Ты сбил меня, и теперь я буду сбивать человечество, нападая на них слева и справа, спереди и сзади, пока не сведу их всех в геенну огненную… за исключением немногих». Немногие – это верующие, как вы понимаете, люди, которые крепки в своей вере. 

Я здесь призываю всех нас к бдительности. Потому что сейчас, в том состоянии, когда первые ростки Империи начинают пробиваться у порогов Днепра, мы с вами должны понимать, что за спинами этих ребят и за нашими спинами, все равно продолжается вакханалия Ханаана, как вы говорите, Вавилона. 

Поэтому здесь я не вижу никаких эволюционных мер. Здесь меры должны быть более жесткими. Иблис чрезвычайно изобретателен. Это энергетическая субстанция, которая некогда была джинном, сотворенная из огня, уже тогда проявила собственную логику, возразив Всевышнему. Отказ от земного поклона человеку сатана высокомерно аргументировал тем, что он сотворен из более, как он посчитал, благородной стихии. Выпросив у Господа миров срок своего мерзкого и губительного для многих людей существования, он взял на себя главную роль искусителя и немедленно поставил перед собой совершенно конкретную задачу: нападать на людей слева и справа, спереди и сзади, до тех пор, пока не сведет их в геенну огненную, за исключением немногих. И вплоть до Судного дня. 

 

Мы с вами должны хорошо понимать, что Ислам, как, впрочем, и другие монотеистические мировые религии, призывает к бдительному различению дьявольского коварства от Божественной благодати, всегда уповая на главного своего союзника – человека, обладающего разумом, размышляющего над знамениями Творца. Вот такими обращениями Коран буквально пестрит:                         «О, размышляющие». Отсюда мы должны сделать логичный вывод о том, что лишение людей способности мыслить – одна из главных задач многоликого и весьма убедительного в своих умозаключениях Иблиса, будь он проклят. Главное и самое опасное коварство этой навечно проклятой сущности заключается в безгранично подлой, почти незаметной подмене главного второстепенным. Открывая перед часто доверчивыми мусульманами, особенно молодежью, десятки дверей иллюзорного добра, являя миру ювелирно сформулированные так называемые общечеловеческие демократические ценности, предварительно размягчив их в кровавом маринаде социальных революций, лукавый продолжает воздвигать на Земле свой человеконенавистнический Вавилон. Довольный от наметившейся добычи оскал апокалиптического зверя и сегодня различим в средневековых фресках и картинах европейских художников. 

Я хорошо помню, с каким тяжелым чувством читал записи католического хрониста Фульхерия Шартрского об истории первого Крестового похода. Особенно в том месте, где запечатлена огненная речь Римского Папы Урбана Второго в Клермоне в 1096-м. Проповедь неистового Папы, вдохновленного самим сатаной, была настолько завораживающей и пронзительной, что потрясла всех, до умопомрачения. Обратите внимание на дату. В это время происходит активная Реконкиста, на Пиренейском полуострове. Папа Урбан живописал так, будто видел всё собственными глазами. Все безоговорочно поверили в невыносимое положение христиан на Византийском Востоке, особенно в мусульманской Палестине. На клеветнических рассказах о том, как мусульмане пожирают живьем христианских детей, оскверняют священные земли, по которым ступали ноги Сына Божия и Его апостолов, и еще очень многое из того океана чудовищной лжи, и формировалось средневековыми политтехнологами общественное мнение. «Становитесь на стезю Святого Гроба Господнего», – говорил понтифик. – «Исторгните эту землю у нечестивого народа, покорите себе ее, смойте скверну своей и чужой кровью». За обильную кровь фанатически настроенных христиан, магометан-сарацинов, которая должна была неизбежно пролиться, Папа гарантировал полное и немедленное отпущение грехов всем одурманенным пилигримам. 

Возвращаясь в нашу современность. Пока мы с вами не отработаем, мира и спокойствия не будет. Эта война идет на протяжении всей истории. Папа Урбан Второй, призвав захватить Иерусалим, на самом деле, целился в Византию. В 1203—1204-м годах, осадив этот священный город, они убивали там всех. В том числе, христиан. Это грабительские походы, никаких сомнений по этому поводу нет. 

Теперь вопрос. Как мы с вами, мусульмане и православные, сформулируем принципы нашего общежития в единой Империи? Есть случаи, когда, благодаря народам Империи удавалось выживать, собственно, самим Империям. Это Пунические войны, вспомните. Позиция тех народов, которые не поддержали Карфаген, а остались в пространстве римского, как они считали, справедливого права, я считаю, была главной причиной того, что карфагеняне, в итоге, потерпели поражение. 

Поэтому очень важно понять мусульманскому населению Российской Федерации, а это десятки миллионов человек, каким будет их дальнейшее имперское будущее. Я считаю, дорогие коллеги, нам с вами совместно, – и философам, и политологам, и политтехнологам, и историкам, и, конечно, сообществу православных и мусульманских священников, очень важно выработать данную концепцию, которая стала бы отдельной очень важной главой в одном из имперских произведений, которые либо когда-то будут написаны, либо написаны уже сейчас. Потому что это очень и очень важный экзистенциальный вопрос существования многонациональной, многоконфессиональной Империи. Спасибо.

Егор Холмогоров. Спасибо большое, Джамбулат Вахидович.

Егор Холмогоров. Слово Павлу Анатольевичу Пожигайло, члену Общественной Палаты России.

Павел Пожигайло. Спасибо, Константин Валерьевич, за книгу. Во-первых, спасибо за стиль. Потому что сегодня мы слышим про стиль: или попроще или «плач Ярославны». Спасибо за то, что это очень фундаментально. Единственный момент, который мне кажется необходимым, чтобы «строить на камне», – я бы положил это всё на Священное Писание. Это очень важно. И в этом плане я перехожу ко второму моменту. Мы должны упомянуть вообще, а кто первый в истории Священного Писания? Царь – Нимрод. А как его характеризует Священное Писание? Он был сильный, в переводе с арамейского, и ловец – ловец ловитвы. То есть, это был внук Хама, сын Хуша.

Ловец ловитвы. И вот здесь мы можем понять вообще признаки царской власти, очень точно. А какие задачи решал царь, ловец ловитвы? Это не был человек с копьем. Ловец. То есть, он ставил капканы и был самым сильным из всех. Царская власть идет от Хама. Священническая власть идет от Сима. Собственно, Авраам был семит, и поэтому эти две власти начались тогда, и они никогда не пересекались. То есть, хамиты и семиты. Но здесь-то мы и получаем признаки и различия, собственно, царской и священнической власти. То есть, ловец ловитвы – это царь и ловец душ человеческих, собственно, это священник. Вот в чем смысл. 

Я, конечно же, всегда думаю о Владимире Владимировиче Путине, который, в общем, в некотором смысле, ловец. А в чем религиозный смысл ловца? Так вот, ловец – это всегда ловец кого? Революционеров. А кто такие революционеры? Собственно, это строители Вавилонской башни. Царь всегда контрреволюционер с точки зрения Священного Писания. И если мы понимаем, что царь всегда контрреволюционер, собственно, какая функция могла быть у него сегодня, и какой повод нашего объединения? Очень простой. Я использую «диагноз» Священного Писания. Потому что «диагноз» присутствует, в принципе, во всем Священном Писании. Ну, точно так же, как и здесь, царство – анти-царство, и так далее. Священничество, царь. Ровно настолько, насколько Вавилон начинает угрожать сынам Божьим, сыны Божьи объединяются в Империю. Вот, это возрастание угрозы Вавилона – оно мотивирует ускоренное объединение сынов Божьих в Империю. Вот, о чем идет речь. Поэтому и чеченцы, и мы воюем в СВО. Потому что мы чувствуем наступление этого Вавилона, и, как сыны Божьи, мы тянемся к Империи, где должен появиться «ловец революционеров». Я вам скажу честно, Владимир Владимирович абсолютный царь, с точки зрения задач царя, исходя из Священного Писания. Он именно этим и занимается. Кстати, как Николай Александрович Романов, как Николай Первый. 

Собственно, поскольку часть своей жизни, с 2000-х годов, я посвятил изучению трудов Александра Гельевича, я вспоминаю того же Рене Генона, «золотого пророка» 20-го века. Ведь потеря философского камня в Средние века – это и есть начало строительства Вавилона. Собственно, когда прогресс был отделен от поиска философского камня. О чем и говорил Генон. Ровно тогда формируется Российская Империя, как, собственно, система защиты от того начинающегося строиться, собственно, Вавилона. Вот, о чем идет речь. И, соответственно, с моей точки зрения, конечно, мы имеем дело с двумя очень важными явлениями. Этот Вавилон сегодня – Соединенные Штаты Америки и идеология Каина. 

Это еще одна очень важная характеристика. Идеология Каина. Что сказал Господь Каину, в Книге Бытия? «Будешь проклят ты от земли Адама, и не взрастит она ни одно растение». Что сделал Каин? Он пошел и построил город. И как мы знаем из Священного Писания, у него был внук Ламех, чьи дочери соблазняли сынов Божьих, а дальше случился Потоп. 

Кстати, вопрос расселения городов является абсолютно религиозным. Так же, как и вопрос с Империей – это вопрос борьбы с Вавилоном. Я уже 12 лет пытаюсь бороться с английским языком. Слушайте, я не сумасшедший. Потому что повсеместное внедрение английского языка – это часть этого Вавилона. Это язык, на котором должен говорить весь мир. Мы имеем абсолютные признаки строительства новой Вавилонской башни. Именно это сегодня, кого-то подсознательно, а кого-то сознательно, мотивирует к объединению в Империю. Где во главе должен стоять царь, который, собственно, и будет ловить этих строителей Вавилонской башни и защищать рыболовов, ловцов душ человеческих, то есть, спасать свой народ. 

Вот и всё, понимаете. И вот эта миссия – она же сопровождает нас практически всю священную историю. И, мой уважаемый Джамбулат Вахидович, – вот это нас с Вами и объединяет. Мое к Вам отношение, надеюсь, и Ваше ко мне. Потому что мы чувствуем в себе сынов Божьих, понимаете. И вот, наше родство проявляется на войне, когда мы вместе с Вами, защищаясь от Вавилона, тяготеем к строительству этой самой Империи. И, в этом плане, конечно же, личность Нимрода, который был за три поколения до Вавилона, что означает «смешение». Собственно, Вавилон – это смешение в переводе на русский язык. Именно это качество ловца ловитвы – оно очень важно сегодня, чтобы понять, какая главная задача и признак царской власти. Спасибо.

Егор Холмогоров. Спасибо большое, Павел Анатольевич. Теперь слово предоставляется отцу Михаилу Асмусу, старшему преподавателю кафедры систематического богословия и теологии православного Свято-Тихоновского богословского института.

Отец Михаил Асмус. А также с сентября я в Московском Государственном Университете преподаю на кафедре византийской и новогреческой филологии.

 Благодарю за приглашение, за организацию и возможность выступить. Поскольку никаких случайностей не бывает, – только что я закончил листать одну книжку, очень интересную, маленькую, но удаленькую. В которой дается обзор мыслей наших русских идеалистов начала 20-го века, которые все боролись с самодержавием. Это имена – Булгаков, Флоренский, Карташов, Зеньковский, Эрн, Лосский, Струве, Бердяев, Свенцицкий, Мережковский. Все до единого выступали, хотя не могли друг с другом договориться, но все выступали против самодержавия. 

И из них раскаялся только отец Павел Флоренский перед самой революцией. Очень интересный такой момент. Что самый крайний из этих антиимперцев, Философов, который в связке с Мережковским выступал, обличая внутреннюю несостоятельность христианского социализма (здесь я, можно сказать, повторяю этот термин, который отсылает нас именно к началу 20-го века), – так вот, Философов говорил, обличая христианских социалистов: «Православная догматика неизбежно приводит к самодержавию». Он это в полемике говорил, что вы, мол, не можете создать рабочую модель, поскольку вы хотите одновременно оставаться православными, но, при этом, так сказать, на революционные рельсы запрыгнуть. Но в этой полемике он высказал совершенно справедливую вещь. Потому что у Империи, у христианской Империи, есть свое догматическое основание. И это одно из важнейших направлений изучения, как мне кажется, этой темы – именно христианская догматика, в связи с теорией Империи. И не только теорией, но и практикой. 

И здесь есть два направления, можно сказать, две проблемы научно-богословские. Первая – она возводит Империю, царскую власть, к Царству Божию вообще. То есть, Бога, троичного, в Троице славим Его, обладающего всемогуществом, и царской властью над всем мирозданием. Как творца, как промыслителя, и так далее. Это отражено в классической нашей русской догматике, митрополита Макария Булгакова. Где у него по классической схеме у каждого догмата есть нравственное приложение. И почитание императора у него находится именно в этом разделе. Именно где он говорит о Боге в самом себе. Ну, это классическое деление тоже всех догматиков. Бог в самом себе, а затем Бог по отношению к миру, где уже возникают рассуждения догматические о Боговоплощении и спасении мира Христом. 

Но для христианской церкви, для святых отцов, и особенно ранневизантийских, было характерно другое видение. Которого, к сожалению, в нашей, по крайней мере, русской догматике мы не достигли. Это видение того, что Империя укоренена, христианская Империя укоренена в царском служении и достоинстве самого Иисуса Христа. По человечеству, по Его человечеству. Сегодня уже говорилось о том, что Христос есть помазанник, и, в первую очередь, царь. Хотя помазывались в Ветхом Завете еще и пророки, и священники тоже помазывались. Но Parexcellence, конечно, царь. Спору нет. Но развитие, вот, именно этого догмата, связи между Царством Иисуса Христа, царским Его достоинством и служением, и дальнейшей жизнедеятельности Империи, этого развития очень мало было, к сожалению. И это проблема. Потому что у того же самого Макария митрополита, в его догматике, у него царское служение, достоинство Христово возникает исключительно только после Воскресения Христова. Что совершенно, конечно, абсурдно. Потому что еще Гавриил, благовествуя Божьей Матери, что от нее родится Царь, Его же царству не будет конца. Но абсурдно предположить, что до момента Воскресения Христос не был Царем, а стал им только после. Это, конечно, такое немного примитивное представление о царе, что это обязательно слава. Оно, к сожалению, проникло в наше догматическое сознание. 

Как ни странно, за 20-й век укоренилось понимание того, что царское достоинство и служение Христа неотъемлемо от Него, по человечеству, имеется в виду. Не по Божеству, как единого от Святыя Троица, а по человечеству. И это понимание – оно постепенно стало проникать. Последние греческие догматики, как это ни странно, несмотря на отсутствие, так сказать, морального приложения и связи с существующей реальностью и формами правления в той же самой Греции, и вообще во всем остальном мире, греческие догматики доходят до понимания того, что царское достоинство Христа неотъемлемо от Него, с самого начала Его вочеловечения. 

К сожалению, владыка Савва ушел, но попробуйте сейчас этот вопрос поставить на широкое обсуждение среди догматистов. Вы не встретите вообще никакого понимания. Потому что догматическое богословие современное предпочитает уходить просто от этого момента. Вообще не рассматривать его. 

Михаил Анатольевич сказал, что отец Валентин заглох со своими исследованиями. Это не совсем так. Потому что, только что вышла замечательная публикация в Журнале Московской Патриархии, посвященная духовному регламенту. Где отец Валентин на пальцах доказывает, что идеи духовного регламента – они совпадают с идеями Юстиниана, императора. И что фактически речь идет о теократическом проекте, а не о секулярном проекте. Подчинение церкви, то, о чем плакались все вот эти вот наши, так сказать, идеалисты, которые не хотели царя, подчинение церкви там, не знаю, что еще, Империи, кто-то воспринимает как секуляризацию церкви. А здравый смысл говорит о том, что это завершение теократического проекта. 

И, когда сын императрицы Екатерины Великой Павел Петрович в своем законе о престолонаследии утверждает, что императоры Всероссийские суть главою церкви, это не просто какое-то заявление, списанное с протестантских каких-то узаконений. А это и есть живое преемство, именно богословско-догматическое. Потому что императоры воспринимаются как продолжатели дела Христова на Земле. Евсей Викисарийский написал, ну, два принципиальных сочинения – «Церковная история» и «Житие Константина». Они идут в связке. Потому что Константин воспринимается как живое продолжение истории церкви, начинающейся от Христа. В связи с этим, необходима коррекция, постоянная коррекция богословская каких-то очень важных положений. Вот, сегодня прозвучало так, проброшено: «Царство Мое несть от мира сего». Но, на самом деле,  нельзя эту фразу понимать однозначно. Почему? Потому что люди просто даже не задумываются над тем, что слово «царство» в греческом языке означает не только территорию, но и власть. И, когда Господь утверждает, Иисус Христос, что Его царское достоинство и власть имеет своим источником не земное, а Небесное, это не значит, что Он отказывается от земной власти царской. Мне кажется, что вот эта догматическая корректировка всех положений базилиологии – она совершенно необходима. 

Но, еще раз хочу отметить, что проблема состоит в том, что современное церковно-догматическое сознание, к сожалению, по-моему, не готово к этому. Ну, вот, отдельные представители – да. А в основной своей массе – нет. Примеры мы видим налицо, когда, вот, и греческие церкви запросто отделяются, и идут на поводу у этих всех западных тенденций, и прочее. То есть, это последствия этого релятивизма догматического. Мне кажется, что это очень важная линия, которую необходимо тоже исследовать и изучать. Спасибо за внимание.

Егор Холмогоров. Спасибо большое. Да, Сергей Юрьевич, потом Александр Гельевич.

Сергей Глазьев. В продолжение того, что сказал отец Михаил. Мне кажется, что здесь есть обратная сторона медали. То есть, уже исходя из понимания гражданского общества, если мы строим Империю, то мы должны понимать, что критерием деятельности царя должно быть соответствие Божественным идеалам, евангельским заповедям, и, соответственно, он должен стремиться делать то, чему учил Христос. Это к вопросу о том, как народ должен поверить, в то, что мы строим Империю. Во главе Империи должен быть человек, который соответствует этим идеалам. То есть, он должен защищать интересы народа, а не интересы олигархов. Он должен народ лечить, обустраивать, защищать. Отсюда рождается идея социализма, сакрального социализма. Мне кажется, что здесь это тоже очень важный момент, – что власть обязана соответствовать тому образу, к которому должна стремиться, если хочет отвечать духу Империи и образу царя царей.

Отец Михаил Асмус. Здесь нет противоречия. Я считаю, что социализм, как просто форма экономических взаимоотношений, форма собственности может рассматриваться. Они не имеют догматических оснований. Здесь-то как раз это то, что, собственно, суть, вот, сначала и сотворения человека, а потом и пришествия Христова. Это в том, что сначала Господь делегирует человеку при сотворении, право управления землей. То есть, для тебя это всё существует, ты этим должен управлять. Это первая заповедь, данная Богом при сотворении человека. Раститесь, умножайтесь, и наполняйте землю, и управляйте ею. Это важнейший компонент догматический. Управлять в смысле, конечно, правильно управлять. Не грабительски управлять, не уничтожая эту землю. Дар Божий. Но каждый раз присутствует идея делегирования. Господь Бог, Творец, делегирует человеку право управления. Конечно, Он вмешивается, когда человек безобразничает, конечно, Бог вмешивается Своим промыслом. Теперь переходим на следующую ступень, это Боговоплощение, пришествие Христа на Землю. Он на Земле управляет совсем небольшой общиной. Ну, понятно, там 12, 70 апостолов. Ну, и какие-то еще несколько тысяч человек, которые ходили там вокруг Него, и проникались этими идеями. Но тут же Христос делегирует право управления общинами, строительства церкви апостолам, и так далее, и так далее. То есть, вот, делегирование права управления, административного именно, не священнического, которое тоже пристегнуто сюда. Потому что верховный правитель – он же и верховный жрец. В этом смысле, правитель, справедливый император, он принимает на себя вот это право, делегированное ему самим Христом, если он это осознаёт. А дальше он уже распоряжается сам, как правильно распределить, грубо говоря, материальные блага, и не только материальные, с тем чтобы поставить свой народ на путь спасения. Не просто обеспечить его материальное благополучие, а, конечно же, еще и духовное. Мне кажется, что противоречия нет.

Александр Дугин. Позвольте, отвечу…

Егор Холмогоров. Да, конечно.

Александр Дугин. Мы собираемся в нашем Институте системно заниматься проблемой богословия. Одну из первых встреч на эту тему, о путях русского богословия, мы попросили провести владыку Кирилла (Зинковского), руководителя МДА. Мне представляется, что вы, отец Михаил, сейчас обозначили очень важную проблему – недооценка богословия в нашей религиозной духовной церковной жизни. Я сталкиваюсь с этим в монастырях, в беседах со священнослужителями, и понимаю, что  что у нас существует колоссальный недоучет богословия и его значения --  важности богословской мысли, традиций. 

Мы приглашаем вас всех принять участие в этой работе. Я очень рад, что владыка Савва (Тутунов) согласился любезно нас в этом поддержать. И многие другие богословы. 

Нам очень важно провести некоторую систематизацию существующих традиций внутри современного православного русского богословия. Я думаю, что церковный либерализм следует сразу исключить. На это просто недоразумение не надо обращать внимание. Но среди нелиберальных моделей тоже возникнет очень интересная конфигурация. 

Есть разработанная зарубежниками в ХХ века в эмиграции русская экклесиология с акцентом на катехона и эсхатологическую роль православной монархии. Есть и чистый византизм, и софиология, присущие в большей мере Парижской линии, полемизировавшей с Карловацкой Церковью, но и спорившие между собой. Есть исихазм как старческий, практический, но недооцененный, мало изученный, не систематизированный, так и тщательно разобранный в трудах Киприана (Керна). Есть еще советско-патриотическое направление, присущее МП РПЦ, но, конечно, теологического развития не получившее. 

Нам необходимо провести систематизацию, структурализацию этого обширного наследия. И совершенно не обязательно все должны быть согласны с нами, с нашей базилиологической позицией. Сама тема русского богословия вынесена у нас в отдельное направление. И то, что вы говорите, прямо попадает в точку. Это именно то, о чем мы думали, о чем мы рассуждали, когда планировали дальнейшее развитие этого направления. И будем очень признательны, если вы сможете принимать участие в этом направлении тоже, как только вам удобно будет. Спаси Христос.

Егор Холмогоров. Спасибо. Слово Татьяне Викторовне Беспаловой, доктору философских наук, кандидату политических наук. Леонид Владимирович, Вы выскажетесь, Вы следующий.

Татьяна Беспалова. Добрый день, уважаемые коллеги. Спасибо за приглашение. Мои поздравления с презентацией книги. Сегодня звучат несколько понятий в ходе обсуждения. Я хочу остановиться на понятийном аппарате. 

Цивилизационная империя, империя, вечная империя, христианская империя. Но эти концепты имеют разное смысловое измерение. И мне кажется, наиболее удачным было бы совмещение цивилизационного подхода с аксиологическим, ценностно-нормативным для исследования вот этого имперского измерения.

 Почему мне так думается? Понятие цивилизационная империя предполагает, что мы – особая цивилизация. И вот известный тезис Владимира Путина: «Зачем нам мир, в котором не будет России?», сейчас приобретает совершенно иной смысл, нежели тогда, когда он был произнесен. Новые типы войн, которые возникли в отношении российской цивилизации, постсоветского пространства: гибридные, информационные, психологические и прочие обязывают нас к формулировке смыслов, смысловых ценностей. 

Почему я поднимаю вопрос аксиологии и государственной политики? Речь не просто о поддержке Указа Президента о защите традиционных ценностей, подписанного в ноябре, а я задаю вопрос: как мы будем реализовывать смыслы, которые обозначены в этом документе? Ясно, что ценность имеет вечный смысл как абсолют, ценность-абсолют. Но ценность выступает и как условное значение, которое содержится в нормативно-правовой базе. Мне видится, что здесь, во многом, ценность имеет условное значение. Так, перечень ценностей, которые обозначены: жизнь, достоинство, права человека, патриотизм, служение Отечеству, безусловно, являются нашими ценностями, но нормативно-правовая база не позволяет, во-первых, учесть самобытность проявления ценностей в русской традиции. Например, свобода, ограниченная совестью. Вот, такое понимание свободы. Или иные сложные смыслы, которые каждая ценность несет за собой. 

Второе. Все эти ценности – они обусловлены определенной идеологией. Хотим или не хотим – идеология есть. Она была в 90-е годы, она есть и сейчас. Она или национальная, или антинациональная. И именно эта идеология обуславливает легитимацию определенных ценностей, их смысловое измерение. Например, мы проводили конференцию в Госдуме в 2018-м году под названием «Цивилизационный путь России. Культурно-историческое наследие, стратегия развития», тогда участвовали ученые из Гродно, Минска, Владивостока, Луганска, Донецка. Целью этой конференции было привнесение аксиологического смысла, цивилизационного смысла в сферу государственного управления. Но речь шла не о регламентации, а о привнесении аксиологии в сферу государственной культурной и образовательной политики. Это совершенно другое. А сейчас, когда этот Указ будет реализовываться, давайте представим себе планы мероприятий, которые будут в табличной форме представлены в министерствах. Я их не раз видела. Название мероприятия, сроки реализации, финансирование, организаторы, примерная цель. Ничего не позволяет выяснить, а как формируется иерархия значимых ценностей, какова она, иерархия? Ясно, что в этом документе не иерархия ценностей. Так как на первом месте стоит жизнь, – ясно, что это самое дорогое, что есть у человека. Но служение Отечеству и самопожертвование жизнью как раз и является смыслом русского человека. 

И теперь перевожу уже далее на проблему патриотики, патриотизма и безопасности. Эта сфера была абсолютно провалена последние годы. И к сожалению, триггером в определении этой провальной ситуации, духовного кризиса нашего общества, нашей молодежи стали СВО и мобилизация. Не все уехавшие из России являются иноагентами. Не все уехавшие ненавидят Россию. Некоторые не доверяют власти. Некоторые не доверяют грубой пропаганде, которая возникла за последний год. Некоторые имеют родственников на Украине и не желают делать выбор между родственными связями и Родиной. Соответственно, такой выбор не должен стоять перед человеком. Ценность служения Отечеству важна для нас. Но в условиях братоубийственной управляемой гражданской войны в интересах Запада, которая перешла в межцивилизационное противостояние в последнее время, мы просто обязаны эти смыслы определить. Мотивация наших войск, мотивация с той стороны – она укладывается в нормативно-правовое поле каждого государства. С обеих сторон исполняют приказ. То есть, ценностно-нормативное измерение вопроса служения Отечеству, какому Отечеству – другой вопрос, это вопрос политического Отечества, который имеет разные смыслы. Но, опять-таки, так как у нас тема была провалена, то и мотивация у нас снижена, к сожалению, а с той стороны мотивация довольно сильная, так как все эти годы шла накачка Украины определенными смыслами. 

И, поднимаясь над ситуацией, говоря об общем цивилизационном единстве, все-таки, мне кажется необходимым определить возможности развития Союзного государства, его будущего. Будет ли Союзное государство Империей? Реалии постсоветского пространства, которое долгое время осваивалось нашими врагами, – это Румыния в отношении Молдовы, Польша в отношении Белоруссии, и так далее, – всё это обязывает к формулировке новых смыслов и новой этики. 

И последнее, о чем я сегодня говорю. Я анализирую сейчас социальные инициативы, касающиеся образа будущего, идеологии, которые возникли сейчас.  Есть много площадок, на которых анализируется наше будущее, идеология нравственности, идеология Победы: Изборский клуб и так далее. Их очень много. Но вот этот замах – создать новую этику, насколько он соответствует человеку, который существует сейчас? В советское и досоветское время приоритетным типом политического человека был идейный человек, то есть человек идеи, который бескорыстно служил Отечеству и выстраивал эту вертикаль, независимо от содержания государственной политики. Это был народ, и он реально существовал. Но, как только это уходит из нашей жизни, то что дальше? К.В. Малофеев сказал о том, что надо признать себя Империей. А кто будет признавать себя Империей, если эта идея востребована в очень малых кругах? И, в большинстве своем, наше общество, у Вас тоже прозвучало, не предрасположено к глубинному смыслу этих идей в сфере политических проектов. 

Обозначу последнюю идею, о том, что, все-таки, идеократия является главным смыслом русской власти. Но в различные периоды это были либо идеалы социализма, либо идеалы христианские. И ясно, что наш культурный цивилизационный код заключается в совмещении вот этих смыслов, христианских смыслов и советских ценностей, – это код социальной справедливости. Без совмещения этих смыслов мы не сможем пойти дальше. Поэтому обращаю ваше внимание, что сегодня звучат эти идеи христианского социализма, это булгаковские идеи, они повторяются. Русского православного социализма. Сакрального социализма, как Александр Гельевич обозначил. И есть еще идея нового типа – экосоциализм. Это старая идея прошлого века. Но с учетом тех угроз, которые возникли, она может приобрести новые смысловые наполнения, и, возможно, какую-то политическую актуализацию в рамках имперской или цивилизационной парадигмы. Спасибо.

Егор Холмогоров. Спасибо большое, Татьяна Викторовна. Слово передается Савину Леониду Владимировичу, ведущему сотруднику отдела геополитики Института Царьграда.

Леонид Савин. Добрый день. Благодарю за приглашение. У меня несколько ремарок. Константин Валерьевич сказал, что до сих пор мы находимся под влиянием западной политологической науки. Я думаю, тут очень важно оттачивать терминологический аппарат с учетом разных концепций. По роду своей деятельности я анализирую западные аналитические центры и вижу, как их ведущие политологи занимаются критикой российской мысли, консервативной мысли, современной публицистики. Они очень быстро делают так называемый интеллектуальный хеджекинг. То есть, воруют идеи, интерпретируют их в своем ключе, критикуют и выдают за реальность. 

В этом отношении можно даже второй признак Империи сравнить. Они ответят на это: у нас есть концепция гражданского национализма в либерально-демократическом обществе. А концепция гражданского национализма – она может навязываться через этноконструктивизм, например. Откололи часть Русского мира, Украину. Ну, пожалуйста, и там гражданский национализм. В этом мы видим, кстати, и проблематику того, что украинские националисты говорят о себе, что мы первичные. Мы первичная Русь, которая древнее, чем Московское царство и так далее. Это очень серьезный вопрос, на мой взгляд. Или тот же вопрос суверенитета, который часто здесь звучал. Мы воспринимаем это как некую данность. Но, если в историческом контексте рассматривать, как он зарождался, то мы увидим, что Боден только подытожил ту борьбу Ватикана и светских властей Западной Европы, которая происходила на протяжении столетий. Можно вспомнить и Вормсский эдикт, и идеи князей не подчиняться Римскому Папе. Из чего и возникла, собственно, идея суверенитета. 

А если смотреть с нашей позиции православного мира, православной Империи, то это термин для нас является чуждым. Он, с одной стороны, еретический. А с другой стороны, это вот те загнивающие империи, о которых говорил Константин Валерьевич. Поэтому нам нужна наша интерпретация, наша трактовка этих понятий. И, соответственно, полный имперский компендиум создавать в форме имперского справочника, я бы так сказал. В конце концов, этимологию если брать, деконструкцию, все-таки, базилиология, или василиология? Какую мы берем трактовку? Ближе к византийской фонетике либо к латинской? Если говорить о базилиологии, это по Эразму Роттердамскому, так скажем. 

Наконец, еще одна ремарка, по поводу православного социализма. Можно обратиться к школе русского евразийства, например. Они не говорили прямо о социализме, но у них все это было отражено, они гораздо раньше советской власти предложили программу экономического развития. Там был и сокращенный рабочий день, и права рабочих, и право на отдых. Гораздо позже советская власть пришла к этому. Но, тем не менее, именно евразийцы, обратив внимание на программу 1927-го, которую в основном разрабатывал Петр Савицкий, предложили эту идею. Поэтому они, конечно же, были православными. Они говорили о необходимости содружества и с тюркскими народами, и со славянскими, с другими этносами. И говорили о многоконфессиональности. Хотя сами говорили, что ядром является, собственно, православие, православная культура. И, наконец, идея идеократии. Это, все-таки, их концепция, евразийства. Идеократия – это эйдос, то, что дается нам с Неба. Это та вертикаль, о которой сегодня говорилось. Поэтому, наверное, классическое евразийство тоже необходимо в этом отношении иметь в виду. И продолжать разрабатывать эти направления. Благодарю за внимание.

Егор Холмогоров. Спасибо большое. Есть еще выступающие?

Александр Бовдунов. Да. Благодарю за то, что дали возможность выступить на данной конференции и выслушать замечательные доклады. Книга Константина Валерьевича мне принципиально интересна. И я бы хотел сравнить предложенный в ней подход и концентрацию особого внимания на имперской проблематике, с тем, что аналогичное обращение к теме Империи можно найти у наших оппонентов на Западе.

Здесь, в первую очередь, интересны не столько разнообразные неоконсервативные трактовки понятия Империя, сколько, как минимум, три автора, которых относят к постлибералам. Это Адриан Пабст, немец, и два англичанина, Джон Милбэнк и Филипп Блонд. Последние два теологи по образованию, один католический, другой американский. А Блонд также является бывшим советником Кэмерона, премьер-министра Великобритании. 

Здесь интересно вот что. Это очень похожий подход с тем, что мы видим сейчас в наших консервативных кругах. В том, что Империя рассматривается как христианская, а также как некое преодоление и антитезис национализму, национальному государству. Ну, и одновременно как универсальное понятие. И здесь можно сказать, что диалог с этими концепциями был бы интересным. Поскольку, во-первых, они обращают внимание на онтологию Империи, о чем у Александра Гельевича вышла книга. 

Во-вторых, они также отталкиваются от гносеологии. Конкретно от ряда тезисов Эрика Фёгелина по поводу человеческого мышления. К тезису об универсалиях по Фёгелину и далее по Блонду. Есть у нас определенное сознание универсальной категории, которое мы считаем применимым не только к себе, к своему роду, к близким и, собственно, к людям в целом, к миру, к космосу и так далее. В принципе, это уже основа имперского мышления. То есть, расширение даже нашего политического пространства, включение в него всё новых и новых субъектов. Эта универсальность сознания обеспечивает масштабный рывок в греческом мире, в Древней Элладе, через обращение, через поиск сначала вот этого некоего начала, согласно сократикам, а далее логоса. 

Далее уже понятия блага и единого. В конце концов, из этого выводится представление. И, вот, собственно, это греческая философия, которая тоже и онтологически, и гносеологически стянута к некоему центру, там это – благо, единое, логос. В целом есть такие универсальные категории, которые мы можем понять и благодаря которым весь мир тоже становится для нас понятным, и в результате мы можем найти некое представление об общем благе для всех. И это тоже будет понятно всем и достижимо для каждого. В сочетании с христианским монотеизмом это приводит, собственно, к Империи. То есть, Империя имеет и гносеологическое измерение. Но в этом контексте оно, конечно, очень такое британское, позитивное. То есть, это гносеологическое измерение. С мыслью, что мир, соответственно, понятен, в нем есть рациональное упорядоченное начало. Мир объясним. Этот мир – это не мир постмодернизма, распадающегося на части. Он объединен в нечто целое. Но если мы обращаемся к такой гносеологии, то у нас (в чем, собственно, они оппонируют уже России как Империи) получается, что западная Империя, как Запад, как некий универсализм, как воплощение такого универсализма, – он является и, собственно, имперским в большей степени, чем русский. Потому что русские обращаются всё больше к партикуляризму, про цивилизации говорят, и так далее. А Империя – она же всемирная, она же универсальная. 

И здесь, собственно, мне видится противоречие, уже, собственно, в самой концепции Константина Валерьевича. Потому что это – концепция единого всемирного царства, универсальной Империи. Но если Империя универсальна, то каким образом эта универсальность сочетается с цивилизационным многообразием и с множеством цивилизационных государств? То есть, цивилизация – это всегда партикуляризм, это частичность. Империя – это универсальность, всемирность, всеобщность. И, соответственно, если за Империей стоит такая монистическая онтология и в целом также монистическая гносеология, то за многополярностью и за множеством цивилизаций должна стоять какая-то другая онтология и гносеология. 

Тогда каким образом они сочетаются, и как мы можем сочетать с Империей вот этот порыв русской философии, начиная с Данилевского, и партикуляризм такого многоцивилизационного контекста, то есть рассмотрение мира как сочетание множества цивилизаций. Мне кажется, что это не праздный вопрос, его тоже нужно каким-то образом решать.

Егор Холмогоров. Спасибо большое за интересное выступление. Британский империализм – он, конечно, очень специфичный, как и британский монархизм. Я его называю монархизмом крокодильчика. Знаете анекдот про крокодильчика? «Крокодильчик, ты папу съел?» – «Съел». – «Маму съел?» – «Съел». – «Сестренку съел?» – «Съел». – «Кто же ты после этого?» – «Сирота». То есть, это вот монархизм и империализм единственного выжившего, съевшего всех остальных. Слово Михаилу Ильичу Якушеву. И затем Денису Пежемскому, который у нас по видеосвязи.

Михаил Якушев. Дорогие коллеги. Мы, все-таки, не провозгласили себя Империей, но в душе своей несем вот эту частицу духа, имперского духа, и ничего с этим поделать не можем. Даже вот сейчас у нас Великий Пост, а у нашего друга и коллеги два дня назад начался тоже священный месяц Рамадан, это тоже Пост, с чем я поздравляю всех своих братьев мусульман. 

Обсуждая тему Империи, ловишь себя на мысли, что у нас поразительно богатый исторический опыт именно истории Империи, в каких бы ипостасях она не проявлялась, и где бы географически она не появлялась или не исчезала. При рассмотрении этой хронологической ленты я сначала бы коснулся Римской Империи, которая передала свою эстафетную палочку Восточно-Римской, Арамейской, Византийской Империи. Дальше Османская Империя, как наследница Арамейской Империи, которую, собственно, она и захватила, завоевав.

И параллельно с ней появление новой Империи, мы могли бы назвать ее Романовской Империи, по аналогии с Османской Империей, по династии Османов. Но у нас она называется Российская Империя. Ее история. Далее, советская Империя, и сегодняшняя Российская…

Сейчас, слушая выступления коллег, я вспоминал о судьбе разных Империй, задумывался от том, что там происходило? Вот, Римская Империя не устояла под гуннами, отдала свою власть Восточно-Римской Империи. Римская Империя интересна тем, как со временем меняется даже облик императоров. Диадема, стемма и корона. Меняются внешности императоров, вначале безбородых. И Юстиниан тоже был безбородый. А уже Лев Шестой мудрый был с бородой. Меняется и облачение, а не только корона. Меняются традиции и порядки. Даже коронация, коронование на царство и помазание на царство менялось от 4-го века до 15-го века радикально. 

Что является причиной падения Византийской Империи? Иудин грех, предательство, начиная с Ферраро-Флорентийской Унии. Естественно, уже упоминавшийся здесь четвертый Крестовый поход нанес смертельный удар. И, конечно, вот это предательство, когда и император, и патриарх Константинопольский пошли на поклон к Папе, прося и денег, и оружия для защиты от наступающих османских войск. 

Османская Империя. Мощнейшая империя, но сначала это, все-таки, беи, князья, а уже потом султаны. Но еще не императоры. Но именно победа над Византийской Империи дала право уже получить титул, который мы называем падишахи, а фактически это Империя. И надо сказать, что до начала 18-го века против Османской Империи в одиночку никто не мог пойти. Только Петр Первый решился в Прутском походе, который неудачно закончился для него. Мощнейшая Османская Империя, к которой Запад шел на поклон, вручая свои капитуляции, так сказать, привилегии, для того чтобы развивать с ней свои отношения. Параллельно Российская Империя, которая, несмотря на первые неудачи при Петре, уже при Екатерине Великой добивается победы, убедительной победы, итогом которой стал Кючук-Кайнарджийский договор. И дальше, развиваясь, идет по пути даже определенного сближения с Османской Империей, защищая ее во времена Ушакова и Суворова. Например, Искелесийский мир 1833-го года, когда фактически спасли Османский престол. Мы вроде идем на сближение с османами, но англичане буквально за восемь лет обнуляют все наши успехи на этом направлении. Начинается Крымская война, которая, как мы помним, шла за святые места Палестины. Но судьба Османской Империи и Российской, во многом, сопоставимы. Было бы очень интересно провести соответствующий «круглый стол» на тему своеобразного параллелизма этих двух империй. 

Советская империя. Я уже сказал, в Османской Империи имело место предательство. Может быть, и османского султана, который, в конце концов, покинул страну, пошел на сговор с западными странами. И покинул на британском корабле Константинополь, Стамбул. В 1922-м году Империя пала. У нас Империя пала именно от предательства из окружения императора. Император до конца принял свою Голгофу, тяжелый крест. Советская империя тоже развивается. И в конце советской империи, Константин Валерьевич как раз говорит, кто же является виновником её распада. Мы всё говорили: Запад, Запад. Нет, это наши партийные круги, специальные службы, которые сделали всё, чтобы советской империи не стало. 

И, наконец, Российская Федерация. Что это такое? Как это вообще соотносится с Империей, возможно ли их соотнести? Мы видим, что в Российской Федерации этот Иудин грех дошел до самых верхов и просочился везде. Везде и вся. И освободить нас от него, видимо в соответствии с Божьим промыслом, действительно, призвана Специальная военная операция, когда тот же самый шайтан, сатана в лице коллективного Запада встал открыто перед нами, и мы понимаем теперь, что именно сейчас в борьбе с ним выковывается Победа. 

И, если мы будем говорить о будущем, о том, какая Империя или какое государство у нас будет, то мы знаем, что за люди придут после этой битвы, поскольку мы помним Великую Отечественную войну и то, какие люди пришли тогда после войны. И слава Богу, что они получили возможность возглавить государственные структуры. Они придут и будут возглавлять, наверное, самые «чувствительные» властные структуры. Уже сейчас нужно думать о том, как нам надо поменять образование, как быть готовыми к приходу этих людей – настоящих героев, чтобы перед ними не спасовать. 

Потому что Победа куется не только там, на полях сражений, но и здесь, у нас, среди нас. Победа во многом зависит и от находящихся здесь богословов, и от преподавателей. В общем, от всех важнейших структур нашей жизни, даже от того же самого здравоохранения. 

Всё это позволяет нам, в конце концов, подумать о будущем: будет ли будущая Россия Империей или какой-то другой формой государства? Но, повторяю, что Империя, которую мы потеряли, является, наверное, наиболее приемлемой для нас формой. Но наш народ пока еще не готов осознать, что такое Империя. Не знает, что такое правитель, что такое царь, император, чем они отличаются. Для этого как раз, я думаю, и создается Институт Царьграда. И мы будем стараться делать все возможное для осуществления этих целей. Благодарю.

Егор Холмогоров. Спасибо большое, Михаил Ильич. Денис Валерьевич Пежемский, руководитель Центра палеоэтнологических исследований, на связи. 

Денис Пежемский. Да. Добрый день, коллеги. Благодарю вас за возможность выступить. Понимаю, что идет уже четвертый час заседания, буду максимально кратким. Отреагирую на одно обстоятельство, которое Константин Валерьевич обозначал, рассуждая о том, где, в каком городе сидит истинный понтифик. И отнес время, когда Римский Папа сам поставил под сомнение свою позицию в христианском мире к 11-му веку, ко всем известной Схизме. Конечно, всю эпоху Средневековья, особенно в Возрождение, Римский престол доказывал, что это отпадение истинно. 

Но я хотел бы обратить внимание на то, что у Древнего мира свои модусы развития, свои грехи и свои покаяния. Существует гораздо более близкий и юридически, и в богословской форме отраженный факт, который, собственно, отменяет римского понтифика, как фигуру, достойную какого-либо места в том дискурсе, в котором это предложил обсуждать Константин Валерьевич. Дело в том, что на Первом Ватиканском Соборе 1869-го года разрабатывался давно назревавший концепт непогрешимости Папы. И в 1870-м году он был принят католической церковью. И мне кажется, что мы очень редко об этом вспоминаем. Собственно говоря, в 1870-м году, а не в 11-м веке, произошло то, о чем говорил Константин Валерьевич. То есть, это очень современная история, а не какой-то факт древности, который сейчас мало кому интересен.  

Думаю, что многие противоречия западного мира, как западно-христианского (пока еще христианского), так и нашего, восточно-христианского, кроются в фактах, которые мы иногда пропускаем, а они относятся к очень свежей истории. Теперь две вещи, - время не позволит мне развернуть эти мысли, но я их обозначу. Дело в том, что два дополнения, которые сделал академик Сергей Павлович Карпов к выступлению Константина Валерьевича исключительно важны и практичны с точки зрения современного социально-политического развития России. Причем в отношении нашего позиционирования вовне, нашего места в мире, которое, конечно, когда-то будет достойным, а наших внутренних дел. 

Это миссионизм, то есть распространение идей, конечно, богословских, но, в первую очередь, и политических. Так вот, идея самой монархии – это идея, которую необходимо распространить в самой России, в нашей державе. Ибо за последние сто лет с этим совсем плохо. На самом деле, так скажем, сомнения относительно российской монархии – гораздо более древний феномен. Это, как минимум, 200 лет наша отечественная интеллигенция, научное сообщество, часть элиты, аристократии, начиная, собственно говоря, с восстания декабристов, и даже чуть пораньше, ставила идею монархии под сомнение. И через 100 лет мы получили 1917-й год. Я здесь совершенно солидарен с мнением Татьяны Викторовны Беспаловой, которая очень практично подошла к вопросу, сказав, что идея монархии сейчас удел небольшого круга единомышленников. Я бы даже сказал, что исчезающе мал этот круг. И ясно, что Институт Царьграда, и все мы призваны соработничать, чтобы эту ситуацию исправить. 

Но мне кажется, что глубокие богословские и политологические концепции – это очень правильно, и нужно их развивать. Но необходимо идти с этим в вузы, в школы. Нужно делать еще больше для того чтобы идея монархии, именно в мессианском ее варианте, распространялась у нас в стране. И, как только это произойдет – свершится то, чего мы чаем, и о чем сегодня говорил Константин Валерьевич, – признание себя Империей. 

Вторая важная мысль также высказана академиком Карповым. Он говорил о наднациональности Империи. Дело в том, что для того, чтобы реализовать наднациональность в Империи, нужно разбираться в том, что такое национальность вообще. Я без конца говорю одно и то же на всех заседаниях: Карфаген должен быть разрушен. В частности, современный отечественный этнологический дискурс, который фактически уничтожил российскую этнографию, должен быть заменен на классическую науку о народах. Ибо, не разбираясь в том, что такое национальность, что такое этничность, что такое народ, превратив это всё в элемент социальных и политических концепций, мы никакую наднациональность Империи не реализуем. Для этого нужно возрождать, собственно говоря, классическую этнографию. 

И здесь всё перекликается очень тесно с нашей давней и недавней отечественной историей. Дело в том, что в 13-м веке, после падения Константинополя, в 1204-м году, русские политические мыслители, вероятно из дома великих князей Владимирских, переключились на иное царство. Они воспринимали около ста лет как царство Монгольское государство, как в историографии называется, Монгольскую Империю, а Золотую Орду как часть этой большой Империи. Это было недолго, около ста. Но тем не менее, очень важно помнить об этом. Потому что из этого постмонгольского, постзолотоордынского государства и родилось, в том числе, наше движение на Восток, на Волгу, а далее в Сибирь. Где сначала Московское царство, а потом Российское государство пришло уже на территорию исконной Монгольской Империи, если учитывать наши продвижения в Центральную Азию, Среднюю Азию и т.д. 

Таким образом, Российская Империя уже в 19-м веке стала полной наследницей Монгольского государства. И здесь само понятие трансляции Империи, которым оперирует Константин Валерьевич, – исключительно рабочая модель, которая отсылает нас к текущему нашему политическому состоянию. Это народы Поволжья, народы Сибири и, в частности, Южной Сибири, Якутии, Тывы, это также народы, составлявшие с нами единое государство еще в советскую эпоху, если говорить о Средней Азии. 

И вот это крыло, наше восточное крыло, в разговоре об Империи совершенно неправильно исключать. Потому что именно объединяя изучение нашего историко-политического развития и многообразия народов нашей страны, следует приходить к пониманию того, что такое Российская Империя и современная Россия, - вот, здесь, на этом направлении исследований находится еще один очень важный путь, без которого Империю нам не построить. Спасибо большое.

Егор Холмогоров. Большое спасибо. Коллеги, есть вопрос. Можно ли дать минут пять модератору, для выступления? Тогда, Александр Гельевич, вы меня промодерируете…

Коллеги, сегодня было сказано очень много важных и интересных вещей, обращено внимание на важнейшие империологические аспекты. 

В частности, я хотел лично поблагодарить отца Михаила за мысль о связи между идеей Империи и идеей управления человеком, и вообще тварным миром как она представлена в Книге Бытия. Потому что это, действительно, очень ценная, очень глубокая мысль, которая всё объясняет, даже с точки зрения, я бы сказал, исторической палеоэтнологии. Потому что, когда мы, например, говорим о зарождении имперских идей среди семитских народов, среди индоевропейских народов, и так далее, это же всё напрямую связано с идеей пасторства. То есть, с идеей такого владения огромным пространством, на котором есть вот эти пасомые. Да, как бы они бессловесные, они там мычат, ржут, и так далее. Но, тем не менее, это, несомненно, задает саму идею управления, которая в дальнейшем развивается. 

Очень важный вопрос, который у меня назревал, и который здесь еще коллега Бовдунов тоже очень хорошо сформулировал – нам нужно, в рамках наших базилиологических и империологических исследований, понять, как соотносятся две идеи, два принципа: принцип имперский и принцип культурного своеобразия. И в форме цивилизаций, и в форме наций. Потому что постоянно любая дискуссия, любой наш разговор об Империи – он наталкивается на две вещи. Что, вот, вы говорите, Империя одна, а цивилизаций-то много. И Китай, соответственно, мечтает о своей Империи, Индия мечтает о своей Империи, и так далее. Вот, эти два принципа, действительно, нужно как-то гармонизировать. 

Первая форма гармонизации совершенно понятна и прозрачна: вот, наша Империя, которую я бы назвал, в некотором смысле, осевой Империей, и она выступает в роли Катехона, то есть, удерживающей силы, предохранителя, который мешает некоей злой универсалистской силе подавить всё это многообразие. А ведь, действительно, в недавний сравнительно период этот отрицательный универсализм практически приблизился к тому, чтобы это многообразие подавить, когда перспектива конца истории начала казаться совершенно реальной. И фактически Россия своим курсом в 2000-е годы оттащила в этом смысле от края не только саму себя, но и всё это многообразное сообщество цивилизаций, которые, пусть и каждая по-своему, ориентируется на тот или иной собственный имперский идеал.

Особенно это видно, скажем, в нынешнем Китае, в политике Си Цзиньпина, который, от концепта коммунистической олигархии перешел по большому счету к концепту такой красной неоимперии. То есть, мы предоставили другим возможность двигаться в их цивилизационном направлении. Насколько это соотносится с нашим собственным православным универсализмом? Мы все прекрасно знаем, что когда Сын человеческий придет – Он не найдет веры на Земле. То есть, мы, может быть, и хотели бы, но мы не можем всех обратить в православие. Но мы можем максимуму людей помешать обратиться в сатанизм. 

А второй вопрос, который нас в связи с этим тесно подстерегает, – это, несомненно, вопрос отношений империй и наций. Здесь, мне кажется, нужно быть осторожными, чтобы имперский принцип наднационализма не превратился в то, что у нас в публицистике называется так зло, но не совсем несправедливо, такой многонациональю. Когда, действительно, получается, что все народы Империи, все народы государства развиваются за счет русских, и при этом русские не получают никаких выгод. Вот этот концепт, и вот эта тема сейчас активно появляются в русской публицистике. Она подрывает респект Империи больше, чем что-либо. 

А у нас есть пример дурной многонациональности в истории, скажем так, ну, если не Империи, то околоимперии, – это Австро-Венгерская Империя. У нее, несомненно, было первоначально свое идейное ядро, связанное с контрреформацией. К 19-му веку оно полностью выродилось и превратилось, действительно, в такую анекдотическую многонационалию, когда на трех языках писались названия станций где-нибудь в Хорватии. И нам очень важно в этот австро-безнационализм и многонационализм не уклониться. Наша многонациональность – Русской Империи – связана, как мне представляется, с единым духовным принципом: с принципом осуществления, если так можно выразиться, идеи Святой Руси, Третьего Рима, и так далее. Наши братья мусульмане и представители других конфессий, и так далее, всё многообразие народов России – это те, кто подключился к вот этой идее, к этому большому историческому проекту. 

Что еще хотелось бы сказать, в этой связи? Это о том, как вообще можно понимать Империю, когда она соотносится с нацией, с другими цивилизациями, культурами и так далее. Я последнее время в своих работах развиваю такую идею суперструктуры. То есть, структуры, которая возникает из идеологического принципа. Если угодно, пользуясь платонической терминологией, из узрения идей. И которая бесконечно сложнее окружающей среды. То есть, это такой антиэволюционистский принцип. Если эволюционизм понимает мир так, что вначале было что-то простое, простое, простое, потом вдруг оно не из чего усложнилось, то здесь сложное, в известном смысле, предшествует простому. И, грубо говоря, заставляет его подтянуться под себя. А высшее в каком-то смысле создает окружающее себя среднее и низшее. И мне кажется, что вот этот феномен Империи, как его проследил Константин Валерьевич в своей книге, это история такого высшего, которое пробуждает развитие в окружающем мире и пространстве.

Подтягивает под себя… знаете, я очень люблю этот образ, он смешной, но, по сути, он совершенно верный. Когда наш немецкий соратник барон Мюнхгаузен сражался с турками за Новороссию, помните, он в какой-то момент попал в болото и вытащил сам себя и лошадь за косу. То есть, это абсолютно противоречит законам физики, но законам истории, конечно, этот образ совершенно не противоречит. Мне кажется, что Империя – это вот такое вытаскивание человека, человеческого общества за косу из болота. А, грубо говоря, в этом смысле, Ханаан – это как раз попытка погрузить его в это болото. 

И последнее, пожалуй, что мне хотелось бы здесь тоже отметить. На тему социализма, православного, сакрального социализма и так далее. Надо четко понимать, в каком смысле мы интерпретируем это слово. Потому что, конечно, то как социализм функционировал в 19-м веке – это диссидентская идеология, а в 20-м веке он, в значительной степени, превратился в правящую идеологию, совершенно безбожную и материалистическую. Но вопрос в том, чему он противостоит. Как бы понятна для нас пара – социализм и капитализм. Мы понимаем капитализм в такой ложной совершенно, как мне кажется, марксистской оптике. А Маркс сделал очень интересную подмену. Дело в том, что он понятием «капитализм» начал именовать промышленную систему. Вместо того, чтобы именовать капитализмом денежную олигархию, финансовую олигархию, условно говоря, мир Ротшильдов, он начал именовать капитализмом промышленную систему. И в результате получается, что если вы противник капитализма – вы противник промышленной системы, вы противник, например, свободного обмена товарами и услугами между людьми, вы противник частной собственности и всего остального в том же ряду. 

В то время, Фернан Бродель, великий французский историк 20-го века, как мне кажется, восстановил правильное понимание капитализма как надстройки, олигархической надстройки над естественной экономикой. И, по сути, капитализм в интерпретации Броделя и Ханаан в интерпретации Константина Валерьевича Малофеева в значительной степени совпадают. То есть, они описывают одну и ту же реальность, просто Константин Валерьевич заглядывает гораздо глубже исторически по сравнению с 15 – 18-м веками, о которых писал Бродель. 

И если понимать социализм как анти-олигархизм, как контроль социума, общества над экономической составляющей, то вообще встает вопрос: а существует ли эта изолированная экономическая составляющая? Мне кажется, здесь нам могут пригодиться идеи Карла Поланьи о том, что некая изолированная рыночная экономика не существует как отдельная от общества реальность. А вот социализм, как такой контроль общества над экономикой, как социальная ориентированность экономики, мне кажется, действительно, должен быть заложен в фундамент Империи. Любая исторически известная нам истинная, осевая Империя, в этом смысле, была, конечно, протекционистской, промышленно ориентированной, социально ориентированной. Она никогда не была фритредерской. На чем, скажем, настаивала английская квазиимперия. 

Пожалуй, это основные тезисы, которые я намеревался высказать. Хотелось еще только с грустью вздохнуть, что, к сожалению, в 2021-м году скончалась Светлана Владимировна Лурье, один из ведущих наших империологов, автор совершенно замечательных работ по данной тематике. Я прямо чувствую, насколько ее сегодня не хватало в этом зале. Но я надеюсь, что хотя бы ее ключевые сочинения по Империи мы сможем переиздать. Спасибо большое, коллеги. Очень плодотворная работа, насколько я, как модератор, могу судить.

Александр Дугин. Благодарю вас, Егор Станиславович. Мы завершаем. 

Единственное, я хотел, прежде чем закончить, сделать три на мой взгляд, концептуально важных замечания. Сегодня очень много было очень интересных идей. Все очень необычные, спонтанные, живые, и от этого ценные. 

Первое, я хотел заметить. Мне очень понравилось замечание Анатолия Владимировича Черняева. Я думаю, что очень важно признать, что Империя предполагает суверенную эпистему. Можно назвать ее имперской и распространить на культуру, образование, наука. Только я бы не соглашался слишком быстро с универсальностью естественных наук. Я согласен полностью с необходимостью разделения, возврата к двум Академиям, общественных наук и естественных наук. Но, если начнем мы с общественных, дальше нам надо будет браться и за естественные. Здесь как раз отец Павел Флоренский заложил великолепный подход, доказав, что нету никакого единого мира с едиными объективными знаниями об этом мире. На самом деле, тот самый пресловутый mathesis universalis Декарта есть на самом деле mathesisoccidentalis. Западный образ мысли пытается выдать себя за всеобщий. Это ложь, и она касается не только гуманитарных наук (здесь это очевидно), но и естественных.

Но это уже следующая тема. Мы должны наступать на западную науку. Прежде всего, потому что это не наша наука и основана на не наших принципах и установках, а кроме того, потому что уже в самых своих истоках это неправильная наука. Она построена на номинализме. А номинализм – это лжефилософия, это философская ересь. И, соответственно, все выводы современной естественной науки необходимо внимательнейшим образом пересмотреть, с точки зрения нашей русской православной сакральной традиции -- вместе с мусульманами и их особым духовным подходом – в рамках сакральной имперской эпистемы. Это первое замечание. 

Второе замечание. О статусе Империи сегодня. Если бы начать это обсуждение при Константине Валерьевиче, в его присутствии, это могло бы затянуться надолго. Как уже не раз было. Сегодня как-то мы подходили к этому, и, тут же, будто ужаснувшись, отпрыгивали. Вопрос: где у нас Империя сегодня? Она вроде и есть, потому что Ханаан борется с нами, как с Империей. Он видит в нас Империю, и об этом прекрасный доклад был доктора истории Наталии Таньшиной. Нас видят как Империю, и нас убивают как Империю. А мы ей вроде бы как и не являемся… По крайней мере не осознаём ясно, что являемся. Здесь вопрос об эксплицитной онтологии Империи стоит очень остро. 

Я хотел бы предложить здесь образ Валаамской ослицы. Царь Валак, противник евреев, чтобы проклясть израильтян, позвал духовидца, Валаама, чтобы он пришел и проклял их от имени богов Ханаана. Валаам собрался в путь, и поехал на это дело. Когда он поехал, вдруг его ослица внезапно остановилась. Он начал ее жестоко избивать, восклицая: ну что же ты, ты что, ты не можешь проехать, почему ты упрямишься? И бил ее до такой степени, пока она не заорала человеческим голосом. И в чем же было дело? В том, что ослица видела ангела, который стоял на пути, и не ей давал пройти. Она не хотела идти не из-за тупого упрямства, апотому что и она бы погибла, и Валаам бы погиб. А Валаам ангела не видел. И бил ослицу, как бессмысленное настырное животное.

Мне представляется именно это и происходит в нашем обществе. Наш народ отчетливо видит ангела. Именно русский народ является носителем этой имплицитной имперской онтологии. Но этого же ангела видит и дьявол, Ханаан. Наш народ, которого знать не знает элита, и наш враг оперируют с одним и тем же образом. Русский народ и есть носитель Империи, тот невидимый ангел, против которого ведет битву сатана. Наш народ, как ослица, прозорливая, пророческая ослица, прекрасно видит его. А Валаам, то есть наша власть, наша элита, не видит. Поэтому бьет ослицу. Вот почему модернизация, вестернизация, либерализация, цифровизация у нас идут так медленно, почему ювенальная юстиция не внедряется, почему нет достаточного ЛГБТ-«прогресса» в нашем обществе. Наша элита бьет наш народ --  Валаам себе не видит ангела, запрещающего ему идти в этом направлении, в направлении проклятия. И вот здесь вопрос такой: до какой степени, доколе это мы будем терпеть. 

Егор Холмогоров. Они это в 90-е называли сопротивление материала.

Александр Дугин. Да-да. Наш народ сопротивляется. Наш народ несет в себе имплицитную имперскую онтологию. И видит ее так ясно, что, когда мы обращаемся к нему с правильно подобранными словами, образами, он немедленно реагирует, как будто он прекрасно настроенный музыкальный инструмент: нажимаешь ля звучит ля, си – си и т.д. Народ в глубине себя поет имперскую мелодию. А на все остальное он не обращает внимания. Он видит ангела, и не идет туда. Он не идет в цифровизацию, он не хочет никакого ЛГБТ, отвергает гендер, отвращается от Запада и глобализма, осуждает капитализм как таковой, он совершенно не хочет идти туда, куда его тащит Валаам. Тот понукает: иди, на Запад, иди, там прогресс. А народ выбирает традиционные ценности – милосердие, любовь, дружбу, справедливость, сострадание… 

Я думаю именно таков сегодня статус имперской онтологии. С нами враг воюет  – как будто мы и есть Империя. Без всяких поблажек. Никто не разбирается, что у нас есть такая сложность – жестокий Валаам и его созерцательная ослица. По нам бьют за Империю. 

И третий вопрос. Александр Бовдунов и Егор Холмогоров затронули тему относительно универсальности и локальности Империи. Очень сложный вопрос. Мне кажется, он требует специального обсуждения. Так же как и более подробное изучение онтологии Империи. Но у меня есть одно краткое тоже предложение. 

Давайте вспомним структуру идеи Москва Третий Рим. Она строится на представлении о богоизбранности русского народа. Священная история начинается с того, что когда-то богоизбранный народ был один, и был он достаточно мал. Это был еврейский народ. Он не был никакой Империей. Он был крошечным. Он был просто сообществом истинно верующих в единого Бога. И он был избран, но был небольшим. Он был частным. Но одновременно, будучи избранным, он был в духовном смысле и всеобщим. Именно в евреях Адам имел свою полноту. Еврейский народ был носителем Завета, Ветхого Завета с Богом. 

Потом, после пришествия Христа, продолжает свою мысль наша русская богословская традиция, христианство распространилось на все народы. И избранность передана была всем. Нет ни иудея, ни эллина. И иудеи, и эллины, все народы вошли в Церковь. И избранный народ стал всеобщим. Вся христианская ойкумена отныне была вот этим избранным народом. Это совпадает с христианизацией Империи.

А дальше начинается отсечение разных сухих ветвей от этого имперского всеобщего древа. И Империя и избранный народ ее начинают сужаться. Сужается, сужается, сужается и до такой степени, пока не совпадает с русским народом. То есть, вначале расширение Империи, из имплицитной универсальности евреев до эксплицитной универсальности христианского человечества. А потом эта эксплицитная универсальность, византийско-римско-ойкуменического толка, вновь сужается до одного народа. Который оказался в положении богоизбранных евреев, но не до Христа, а после лавинообразного процесса апостасии. Отсюда ветхозаветный аспект русской идентичности. Вот почему русским именно в 16-м веке были очень близки ветхозаветные образы. И вот это отождествление новозаветных русских с древними израильтянами, с точки зрения нашего народного самосознания, несет в себе колоссальную смысловую нагрузку. Это избранничество, но особое. Уже не дохристианское, а именно христианское. Империя сужается, стягивается. 

Из этого образа можно вывести интересное антропологическое положение: Адам, который вначале был исключительно дан евреям, а потом всем христианам, теперь становится исключительно русским. Русскому народу вверена судьба Адама. Русские становятся носителями человечности. Отсюда и мысль Достоевского о всечеловечности русского человека.

И здесь не обязательно предлагать нашу уникальность и нашу единственность всем остальным, в качестве примера. Надо, напротив, подчеркнуть, что мы открыты для всех. Мы открыты абсолютно для всех. Русским может стать любой. Мы и сохраняем в чем-то до сих пор эту открытость, эту универсальность. При этом, мы не предлагаем ее в качестве глобалистского рецепта. Мы и частное, и одновременно всеобщее единство. И мне кажется, что стоит обратить внимание на специфическую, постэкуменическую онтологию русского универсализма, с параллелями с ветхозаветной традицией.  Это может быть снова темой дальнейшего рассмотрения. 

Я всех вас сердечно благодарю. Мы только начинаем нашу работу Института Царьграда. И поэтому ваша поддержка – особенно на первых этапах -- нам чрезвычайно важна. 

Я еще специально хотел поблагодарить Джамбулата Вахидовича Умарова. Вот, если бы у нас такая была Академия Наук, как в Чечне, у нас бы вообще проблем не было. Поэтому вы образец, мы равняемся на вашего лидера. Мы считаем, что Рамзан Кадыров – это образец русского человека, русского героя. Все лучшее, что мы видим в русских, мы видим в нем. И теологию СВО именно вы нам лучше всего понимаете и излагаете. И на практике показываете, что такое честь и достоинство кавказского чеченского человека, у которого слова, идеи, мысли, верования не расходятся с делами. Поэтому я хотел вас особенным образом поблагодарить. Ваше участие бесценно для нас. И давайте с другими нашими академика и учеными теснее взаимодействовать. Это, действительно, образец. Вот, образец: наука без Бога мертва. Это лженаука. Благодарю вас.