Самая опасная методология в мире

– Не будем говорить об этом!
– Друг, об этом мы не имеем права даже молчать.

Ф. В. Ницше, «Злая мудрость»

Парадоксально, но в наше постчеловеческое время, для которого характерна предельная девальвация всего человеческого, всё чаще звучат вопросы: Что есть человек? Cубъектен ли он? Объектен ли он? Имеет ли он духовное измерение? Сводится ли он к набору биологических фактов, слитых воедино случайным образом посредством причудливой рекомбинации генов? Ответ на них лежит не в области естественных наук. Для того, чтобы понять феномен человеческого существа, необходима онтоантропологическая оптика. Иными словами — понимание того, как сам человек осмысляет своё бытие, какие смыслы и ценности ему задаёт, как мыслит. Современная гуманитарная наука, являющаяся порождением западной нигилистической мысли, словно говорит: не будем об этом. Жизнь абсурдна и бессмысленна, мы заброшены в неё в виде сгустков материи, и единственное, что мы можем — наслаждаться, не задумываясь. Смысл, ценности, иерархии — это всё идеологемы, это всё фашистские конструкты. Поэтому о них мы не имеем права ни говорить, ни даже молчать.

Однако молчать больше нельзя. Духовное разложение Запада, проникшее в русскую мысль после распада Советского Союза, начало распространяться всё дальше и дальше. Вот появились первые диссертации по трансгендерам, вот были написаны монографии по постгуманизму… Западные идеи, некритически воспринятые русскими философами, начали захватывать умы русской элиты. Как мёртвые хватают живых, так и нас захватил западный гнозис — мы начали конструировать своё бытие и понимать самих себя в соответствии с атлантистскими идеями. Но в 2005 году на философском факультете МГУ произошёл радикальный поворот в мышлении сначала у целого курса студентов, а чуть позже и в сознании тех, кто прочитал этот курс лекций в виде книги. Речь идёт о «Постфилософии» русского философа и геополитика А. Г. Дугина. На Западе его называют the most dangerous man in the world — самым опасным человеком в мире. Почему? Потому что он одним из первых осмелился разоблачить гносеологический расизм Запада и предложить ему достойную и взвешенную альтернативу. В этой связи «Постфилософия. Три парадигмы в истории мысли» является программной работой, в которой последовательно и чётко анализируется история человеческой мысли с онтоантропологической позиции и предлагается развёрнутая методология парадигмального анализа. Именно этой работе посвящена настоящая рецензия, в которой ваша покорная слуга постарается отобразить уникальный стиль и юмор Александра Гельевича в виде доброго шаржа на преподавателя, которые порой рисуют на лекциях благовоспитанные студенты. 

О «Постфилософии» в формате TikTok

Изложим кратко основные характеристики и идеи этой книги для современного читателя, которому чужды длинные тексты. Итак, «Постфилософия» представляет собой философский проект А. Г. Дугина, рождённый, из цикла лекций, прочитанных на философском факультете МГУ в ходе весеннего семестра 2005 года и представленный в виде монографии. В печатном варианте «Постфилософия. Три парадигмы в истории мысли» увидела свет в 2020 году в издательстве «Академический проект». Книга состоит из предисловия, восьми глав, библиографии, списка монографий автора, summary на английском языке и насчитывает 504 страницы. В ней автор предлагает рассматривать исторический процесс как деление всей истории человеческой мысли на три фундаментальные категории: традиционное общество (премодерн), общество Нового времени (модерн) и постиндустриальное общество (постмодерн). 

Эти категории А.Г. Дугин обозначает термином «парадигма», понимая его как нечто, что предшествует различению онтологии и гносеологии. Слиянность онтологии и гносеологии приводит к слиянности объекта и субъекта познания, что позволяет мыслить обе эти философские категории как нечто неразрывное и не дающее возможность для различения внутри парадигмы. Однако это позволяет сравнивать различные слиянности между собой, сравнивая предсистемы, из которых в результате травматического разрыва выделятся некие онтологии и некие гносеологии. Звучит сложнее, чем есть на самом деле, поверьте! Если понять парадигму как животворящую матрицу, которая лишь потенциально содержит в себе онтологию и гносеологию (или несколько онтологий и гносеологий), но субстанционально не равна им в проявленном состоянии, то всё становится куда как проще. Таким образом, метод парадигмального анализа предлагает не сравнение онтологий и гносеологий премодерна, модерна и постмодерна, а сравнение того, что им предшествовало и что их породило. Заинтригованы? Тогда идём дальше!

Искать чёрного кота на чёрном диване в чёрной комнате: несколько слов о различении парадигм

Р. Генон в «Кризисе современного мира» писал, что истинная идея не может быть «новой», так как истина не является продуктом человеческого разума. Она существует независимо от нас, и всё, что мы должны сделать — это постараться понять её. Сама идея о наличии более чем одной парадигмы существовала и до Александра Гельевича, но выражение этой истинной идеи в виде стройной и содержательной концепции всё же принадлежит ему. 

В ряде работ по социологии, культурологии, истории выделяются парадигма Традиции (премодерна) и парадигма современности (модерна). Причём конвенциональной научной позицией было понимание парадигмы премодерна как парадигмы архаики, парадигмы «преодолённого» или «недоразвитого». Критика этой позиции была высказана классиками европейского традиционализма Р. Геноном и Ю. Эволой, которые продемонстрировали взгляд на дихотомию премодерна и модерна с позиций парадигмы Традиции. В этой оптике модерн закономерно мыслится как парадигма пустоты, ущербности и недостатка. Для премодерна единым и всеобщим для всех онтоантропологическим основанием, является Традиция, Единая Истина которой передаётся через миф. Модерн же существует строго в реляции с парадигмой премодерна, черпая потенциал своего развития из его отрицания. Таким образом, в модерне вере противопоставляется знание, а миф отрицается через философию (а чуть позже и через науку). Модерн в целом — это премодерн со знаком «минус». Минус природа = индустрия, минус община = индивид, минус потенциальная сакральность всего сущего = субстанциональная профанность всего сущего, и так далее, список можете продолжить сами в виде развлечения. Однако с течением времени дихотомичность двух парадигм была нарушена исчерпанием модерна. А. Г. Дугин подчёркивает, что берущий свою силу в отрицании всего предшествующего модерн должен был кончиться строго вместе с исчезновением всяческих остатков премодерна. И в этом парадоксальность данной парадигмы: как только она утвердит себя в чистом виде, она перестаёт быть. Есть только миг, отпущенный модерном самому себе. А дальше? Дальше — ничто, конец истории, конец онтологии, гносеологии и философии вообще. Но история не кончилась. И вот на этом месте начинается самое интересное.

Новенькая метла по-новенькому метёт

Постмодерн есть отрицание модерна без возврата к премодерну, — пишет Александр Гельевич. И здесь мы сталкиваемся с логическим отрицанием, потому что если модерн можно описать формулой «минус премодерн», то его отрицание будет «минус (минус премодерн)», что в сути своей даёт утверждение премодерна и тождество премодерна и постмодерна. Так работает привычное сознание, существующее по законам бинарной логики. Гениальность «Постфилософии» в первую очередь заключается в том, что в ней А. Г. Дугин выходит за рамки такого мышления и предлагает посмотреть на феномен постмодерна как на нечто синтагматически связанное, но парадигмально отличное от предыдущих систем мышления. Поскольку задачей модерна было разрушения премодерна как целостной структуры, то возврат в постмодерне к премодерну является задачей неосуществимой. Для существования премодерна как парадигмы необходимо нечто не «новое» (таковым был модерн по определению), но «новенькое». То есть — новое, но не вполне, новое не до конца. И этой «новенькостью» (да простит мне русский язык мою словообразовательную вольность) объясняется фрагментарность постмодерна. 

Александр Гельевич особо подчёркивает, что при этом постмодерн не имеет ни прямой, ни обратной симметрии с двумя предшествующими парадигмами. Соблазнительно, конечно, описать синтагму парадигм с помощью гегелевской триады и сказать, мол, премодерн — это тезис, модерн — антитезис, постмодерн — синтез. Однако это не так, поскольку эта структура предполагает некую цельность, которой принципиально нет в постмодерне — парадигме экстравагантной реальности, в которой существует не дефицитарность, а альтернативная профицитарность. Сама приставка «пост» предполагает, что будет нечто после утверждения, после отрицания — некая альтернатива, порождённая не примордиальным хаосом, где всё существует в непроявленном состоянии, но и не порядком, где всё имеет цель и следствие. Постмодерн рождён нескоординированностью разных сегментов некогда целостных явлений, которые не движутся и не покоятся, но при этом развлекаются и удивительным образом формируют некие позитивные для них исходы. Так действуют Бивис и Батхед, так пишется рассчитанная на роботы-пылесосы современная музыка, так нейросети генерируют связные тексты. Это время «пост всего и удачливых дебилов».

Пост-всё и все-все-все

И вот здесь мы переходим к важнейшей части монографии, поясняющей первую часть её названия. Поскольку, пишет А.Г. Дугин, мы находимся на этапе перехода к «новенькой» парадигме, то ей для существования необходимо «новенькое» основание. Для премодерна таковым являлась религия, для модерна — философия. Постмодерн же базируется на постфилософии, которая будет иметь развлекательный и фрагментарный характер, но выполнять функции, аналогичные религии и философии. Соответственно, всякий феномен в постмодерне с необходимостью будет носить на себе печать постфилософии. Это — постнаука (неомагия, теория суперструн, Елена Малышева как главный доктор страны), постчеловек (трансгуманизм, постгуманизм), постгосударство (золотой миллиард, открытое общество, глобализация), постэротика (трансгендеры и перверты всех мастей), постденьги (криптовалюты) и иже с ними. Парадигмальный анализ этих явлений позволяет пролить свет на ту ситуацию, в которой существует сейчас большая часть современного мира. Чтобы не лишать уже достаточно заинтересованного читателя удовольствия ознакомиться с ним самостоятельно, приведу только названия глав, в которых Александр Гельевич даёт системный анализ парадигмальных изменений ключевых философских категорий. Это: Постантропология (глава 2), Постонтология (глава 3), Постгносеология (глава 4), Постпространство и поствремя (глава 5), Постэротика (глава 6). 

Quis custodiet ipsos custodes?

В ситуации тотального пост-всего человек находится в состоянии подростка, листающего ленту соцсетей. Фрагменты реальности высвечиваются и исчезают, конструируя «нормальное» бытие, в котором можно как-то жить, что-то делать, куда-то двигаться. И в этом мерцании кадров скрывается подлинная духовная пропасть, разверзшаяся перед человеком в парадигме модерна. Постмодерн же предлагает скатиться в эту пропасть, но не просто так, а весело, как на американских горках, со свистом, сахарной ватой и непременным фото в конце поездки. Рисуется ницшеанская картина: «Счастье придумано нами», — говорят последние люди, и моргают от света фонарей и ярких вывесок постмодернистского луна-парка. Однако перед тем, как сесть в сатанинский вагончик в виде головы Дональда Дака, человеку предоставляется шанс увидеть парадигмы такими, как они есть. Это — момент фазового перехода, в который потенциально может родиться Радикальный Субъект. А. Г. Дугин описывает его как инстанцию, способную отстраниться от парадигмы настолько, что бы вынести на её счёт обобщающее суждение. У Радикального Субъекта нет ни онтологического, ни гносеологического, ни антропологического, ни гендерного суждения. Это — летовский «лётчик снаружи всех измерений», который не является представителем какой-либо парадигмы. Ситуация постмодерна позволяет фигуре Радикального Субъекта обнажиться и будучи отрешённым от связи с антропологической сферой выступить в виде метапарадигмальной инстанции, которая детерминирует фазовые переходы. Но зачем? Александр Гельевич видит ответ на этот вопрос в метафизической войне между Радикальным Субъектом и ризоматическим зверем. Цель этой войны для Радикального Субъекта — это утверждение Единой Истины, рассеяние гипноза того частного и временного, что постулирует себя универсальным и абсолютным. Другая же сторона этой битвы — ризоматический зверь — борется за своё существование, за право на эволюцию парадигм и установление полного, окончательного и бесповоротного постмодерна. Таким образом, фигура Радикального Субъекта представляет собой полюс очищения, полюс абсолюта и солярной истины, противопоставляемый теням и симулякрам современного мира. 

Радикальная Военная Операция

Сегодня, в 2024 году, мы отчётливо видим, что эта война ведётся не только на метафизических рубежах. Священная Военная Операция — это радикальный акт и один из рубежей противостояния постмодерну. От нашего стремления к Радикальному Субъекту зависит не только судьба России, но и будущее грядущих поколений, их свобода от наносного и право на подлинное. В этой связи «Постфилософия. Три парадигмы в истории мысли» авторства А. Г. Дугина представляет собой решительный шаг на пути к Радикальному Субъекту, возможность увидеть парадигмы и удержаться  от падения в бездну.