Русский француз, ставший Великим Кубинцем

В декабре 2024 г. исполняется 120 лет со дня рождения Алехо Карпентьера. Писатель и философ, политический активист и дипломат, композитор и этнограф, журналист и сценарист, политик и государственный деятель, обладатель многочисленных наград и премий, а также создатель интересных концепций - его наследие настолько огромно, что потрясает и воодушевляет.

В советское время тиражи его книг достигали ста тысяч экземпляров и в СССР было издано фактически все его литературное наследие, хотя сейчас в России Алехо Карпентьер мало известен.

Даже в кругу специалистов не так много исследований, посвященных его творчеству. В 1991 г. была защищена диссертация Галины Трофимовой "Афрокубанизм Алехо Карпентьера (20-40 годы), в 1996 г. Андрея Подгуренко по теме "Пространство и время в творчестве Алехо Карпентьера", а в 1998 г. Елены Огневой "Второй латиноамериканский цикл Алехо Карпентьера, 70-е годы". Далее образовался провал, который тянется уже более четверти века.

 Его полное имя - Алехо Карпентьер и Вальмонт. Вальмонт - это девичья фамилия матери и если быть точнее, это искажение изначальной фамилии Бальмонт. Хотя есть разные сведения откуда именно она родом (Юрий Дашкевич отмечал, что уроженка Нижнего Новгорода Екатерина Владимировна Вальмонт изучала в Швейцарии медицину, а Валерий Земсков, что его мать была предана музыке и являлась русской уроженкой Баку), исследователи однозначно утверждают, что она была племянницей известного поэта-символиста и одного из крупнейших представителей русской поэзии Серебряного века Константина Бальмонта. Мать Алехо Карпентьера была учительницей иностранных языков, а отец - французский архитектор Жорж Жюльен Карпентье (в испанской транскрипции - Хорхе Хулиан Карпентьер), который, однако, через некоторое время расстался с женой и сыном.

В цикле "Видение Америки" Алехо Карпентьер рассказывает историю, свидетельствующую, что его предки по французской линии уже бывали в Карибском регионе - «Альфред Клерек Карпантье, мой удивительный прадед - первым из нашей семьи поселившийся в Америке, - который исследовал эти области Гвианы в середине прошлого века и привез оттуда в качестве невинного трофея запонки гвианского золота, которые сейчас на мне. Капитан второго ранга, сын командира корабля, павшего смертью героя в Трафальгарском сражении, этот мой предок, потомственный моряк, уже в ранней молодости прельстился возможностями, открывающимися для исследователя в некоторых девственных областях Америки». Как пишет Карпентьер, его прадед спроектировал плоскодонное судно для плавания по реке Ойапок и с набранной командой смог пересечь на нем Атлантику из Франции в Гвиану.

Родился будущий писатель 26 декабря 1904 г. И здесь также задокументированы разные версии. Некоторые источники утверждают, что его место рождения было в Гаване на улице Малоха в центральной части столицы, хотя другие указывают швейцарскую Лозанну. Согласно данным кубинского исследователя Серхио Чапе Алехо Карпентьер родился в Лозанне, но сам он указал данные о своем рождении в Гаване когда поступал на архитектурный факультет Гаванского Университета, возможно, из-за определенных требований, а может по причине того, что хотел подчеркнуть свою кубинскую идентичность. С учетом места пребывания его матери, а также того, факта, что будущий отец ранее покинул Францию в знак протеста по делу Дрейфуса, скорее всего, именно Лозанна была местом рождения Алехо Карпентьера.

Детство Алехо провел на Кубе, где жил в поместье на окраине Гаваны. В 1910 г. он начал обучение в колледже Кандлер, а в 1911 г. переходит в Колледж Мимо в Гаване. Уже с с семи лет он играет на фортепиано прелюдии Шопена. В 1913 г. он путешествует со своими родителями по России, Франции, Австрии и Бельгии. О России есть его воспоминания о пребывании в Баку, где в то время уже было неспокойно. В Париже он посещает занятия в лицее де Сейли. Он не очень лестно отзывается об этом периоде. «... Мой отец думал только о возвращении на Кубу. Он не любил Париж. [ ... ] Он очень хотел сбежать из Европы. Но ожидание было вынужденным. Вот почему возникла мысль о том, чтобы отдать меня в лицей Жансон де Сейли, который находился недалеко от дома моей бабушки. И я до сих пор с некоторым ужасом вспоминаю необъятность —для меня: необъятность— того огромного серого здания, в котором я заблудился в первые дни своего пребывания в полуподвале. Поскольку никто меня ни о чем не спрашивал и не интересовался мной, я бродил из класса в класс, не находя тех, кто отвечал мне взаимностью...».

В 1915 г. в возрасте одиннадцати лет и по решению отца, считающего начальное образование в Гаване очень похожим на испанское XIX века, он становится руководителем фермы Эль Лусеро на окраине города. В 1916 г. он через своего отца знакомится с такими классиками французской литературы, как Бальзак, Золя, и Флобер. «Мое обучение? Это было странно и необычно. Потому что мой отец, по происхождению француз из Бретона, ненавидел все, что было написано во Франции, начиная с восемнадцатого века. От девятнадцатого века меня спасли только Бальзак и Золя, но больше всего Флобер, работы которого он передал мне в руки, когда мне исполнилось двенадцать лет...».

В 1917 году он поступает в Институт второго образования в Гаване, где изучает теорию музыки. Уже в это время он исполняет свои первые прозаические произведения и пишет рассказы. В 1920 г. отец Карпентьера, из-за чрезмерного разрастания фабрик и зданий в Гаване, решает уехать со своей семьей в небольшое поместье в Лома-де-Тьерра, Которро (сейчас это муниципалитет Которро, округ Альберро, провинция Гавана). В 1921 г. поступает на архитектурный факультет Гаванского Университета, хотя его не заканчивает.

В 1922 г. Карпентьер начинает свою журналистскую деятельность в La Discusión со статьи "Страсти и смерть Мигеля Сервета. Помпейо Хенер", открывая раздел "Известные произведения", а также пишет для других изданий. Показательно, что свои первые литературные произведения он подписывает псевдонимом Лина Р. Вальмонт в честь своей матери, которая привила ему любовь к русской культуре и литературе.

В 1923 г. он присоединяется к Группе минористов, куда входили легендарные Хулио Антонио Мелья, Рубен Мартинес Вильена и Хуан Маринельо. Продолжается сотрудничество с различными журналами и газетами.

В 1926 г. писатель Хуан де Диос Бойоркес приглашает его в Мексику. Он посещает съезд писателей, путешествует по стране и заводит дружбу с Диего Риверой и Хосе Клементе Ороско. В 1944 г. он снова посетит Мексику и по заказу Фонда экономической культуры напишет книгу "Музыка на Кубе".

Вместе с Амадео Рольданом он занимается организацией концертов новой музыки. Он впервые представляет на Кубе произведения Стравинского, Малипьеро, Раволя, Пуленка и Эрика Сати.

 В 1927 г. он входит в число авторов Манифеста минористов, который представлял собой критику диктатуры Херардо Мачадо. Вспоминая об этом, он пишет, что «в 27-м году ( ... ) мы призывали к сотрудничеству, союзу и взаимному знанию с другими странами Латинской Америки, мы рассматривали Латинскую Америку как единое целое, мы видели своего рода революционный интернационализм между странами Латинской Америки, мы протестовали против вторжения на наши земли американского капитала...».

 9 июля 1927 г. его заключают в тюрьму на семь месяцев по обвинению в приверженности коммунистическим идеям. Там Карпентьер пишет первую версию литературного произведения "Экю-Ямба-О!" (на лукумском языке: Боже, как хорошо, что ты есть!).

 А в 1928 г. он делает сюжет для балета "Ребамбарамба", поставленного на музыку Амадео Рольдана. Позже он напишет либретто для двух хореографических стихотворений: Мата-краб и Сахар, а также либретто для балета "Чудо Анакилле", поставленного на музыку Амадео Рольданом и кантату "Черная страсть" для французского композитора Мариуса Ф. Гайяра, имевшую большой успех в Париже. А в 1930 г. он пишет оперу-буфф в одном действии и пяти сценах: "Манита на полу" на музыку Алехандро Гарсиа Катурлы.  Во второй половине 30-х, будучи в Испании «...я написал случайную музыку к "Нумансии Сервантеса", поставленной Жаном Барро в театре Антуан. Эта партитура принесла мне похвалу Дариуса Мийо, что было немаловажно для меня. И сегодня я могу сказать, что эта партитура была написана заранее для большого ударного аппарата и человеческих голосов (за исключением “добрых” струнных и деревянных духовых инструментов), как это делают сегодня многие люди новых поколений».

 Подвергаясь преследованиям со стороны властей, в марте 1928 г. по документам французского поэта-сюрреалиста Роберта Десноса он заходит на корабль и покидает Кубу, отправляясь во Францию. Далее начинается его не менее насыщенная жизнь, полная скитаний, открытий, встреч и достижений. Во Франции он знакомится с  Андре Бретоном, Луи Арагоном, Тристаном Цара, Полем Элюаром, Жоржем Садулем, Бенджамином Пере, а также с художниками Джорджо де Кирико, Айвзом Танги и Пабло Пикассо. Хотя позже он разорвет отношения с сюрреалистами/дадаистами и будет высказываться о них критически. Вероятно, во время пребывания в Париже, вероятно, были заложены основы его литературного стиля, который Карпентьер назовет "чудесной реальностью". Но пока это были лишь зерна, прорасти которым было суждено позже, после поездок на Гаити и в Венесуэлу.

 Как он пишет: «я жил во Франции с 1928 по 1939 гг., но к тому времени, когда я приехал в Париж, я уже был образованным человеком и получил некоторое высшее образование в Гаванском университете. Вот почему, когда Роберт Деснос привез меня во Францию “как своего рода коренного жителя Нового Света”, как он выразился, у меня уже было общее представление о том, что я имею сегодня. Однако я признаю, что многим обязан сюрреализму, поскольку он научил меня открывать реальности, стоящие за другими реальностями».

Там же он познакомился с Эрнестом Хемингуэем, с которым сохранит дружбу, о котором расскажет много лет спустя: «я много бывал у Хемингуэя, я очень хорошо его знал; я-духовный сын района, где Хемингуэй жил на Кубе; Эль-Которро и Лома-де-Тьерра. По вечерам он ездил верхом. У него тогда была вторая жена. Она всегда ходила в коротких "шортах", и это, конечно, было необычно для той кубинской эпохи... У него была великолепная коллекция: шедевр Миро "Ферма", две картины Пауля Клее (...). Мы хорошо ладили. Хемингуэй не говорил о литературе».

В  1936 г. он ненадолго возвращается в Гавану, а в 1937 г. едет в Испанию и вместе с Хуаном Маринельо, Николасом Гильеном, Феликсом Питой Родригесом и Леонардо Фернандесом Санчесом представляет Кубу во II Международном конгрессе писателей в защиту культуры, проходившем в Мадриде, Валенсии и Барселоне.  Выходит серия статей Карпентьера под названием "Испания под бомбами".

В них мы можем найти и ту глубину, и постоянную музыкальность, которая характерна для всех его произведений, будь то журналистский очерк или солидный роман. "Но адский грохот упавших на город четырехсот снарядов не изгладит из памяти бередящий душу звук бедного, раненого пианино из квартала Аргуэльес, песня которого в ключе соль стала для меня символом сопротивляющегося Мадрида" - так заканчивается цикл этих очерков. В целом, все художественное творчество Карпентьера пронизано музыкальностью и особым ритмом. Романы "Потерянные следы" и "Весная священная", так или иначе связаны с музыкой. В первом главный герой едет в экспедицию, чтобы добыть редкие индейские музыкальные инструменты, но надолго остается в этом мире, где к нему приходит вдохновение и он начинает писать музыку. В повести "Погоня" о попытке революционера-неудачника спрятаться от бывших товарищей по оружию сама структура произведения выстроена по подобию музыкального произведения. И оно начинается у входа в театр, куда идут и где пытается найти убежище главный герой. Фактически, это развязка, поэтому и заканчивается произведение в том же месте. Но между ними вставлены предшествующие события, которые своей детективностью и фатализмом придают необычный ритм. Поскольку действие происходит в Гаване и многие описываемые места легко узнаваемы, можно даже составить маршруты, по которым передвигался загнанный студент-революционер из провинции. А в романе "Весна священная" после пятой главы идет часть, названная интермедией. Хотя, конечно же, одна работ Карпентьера была посвящена непосредственно истории музыки на Кубе.

  В 1939 году он возвращается на Кубу, где пишет, продюсирует и ведет радиопрограммы включительно до 1945 г. В это время Карпентьер преподает курс истории музыки в Национальной консерватории и делает радиоспектакль "Эль Кихот" вместе с Анхелем Лазаро. В 1941 г. Карпентьер женится на Лилии Эстебан в Санта-Мария-дель-Росарио. С 17 февраля по 5 мая в Национальной консерватории музыки Юбер де Бланк он читает курс истории музыки. В 1942 г. Карпентьер организует первую выставку Пабло Пикассо в Латинской Америке с работами, которые ранее не выставлялись ни в Европе, ни в Америке. Они были выставлены в теннисном клубе Liceum Lawn с 18 июня по 4 июля.

В 1943 г. вместе с женой он едет на Гаити. Он описывает это путешествие следующим образом. «В 1943 году в Гавану приезжает великий французский художник, великий французский актер и режиссер Луи Жуве. Мы были знакомы по Парижу. Бесполезно говорить, что мы виделись ежедневно. И однажды Луи Жуве говорит мне: "Меня пригласили на гастроли театральных постановок по Гаити. Если ты хочешь пойти со мной, я приглашаю тебя". Я немедленно согласился. Эта идея показалась мне восхитительной, прежде всего потому, что в труппе Луи Жуве были актеры и актрисы исключительного интеллектуального качества. И я уехал с ними на Гаити». Произведение "Царство земное" посвящено первой революции в Новом Свете, которая произошла именно на Гаити. Хотя эта тема поднимается и в романе "Век Просвещения".

С 1945 г. Карпентьер живет в изгнании в Венесуэле. Там он совершает путешествие по Великой Саванне, верховьям Ориноко и территориям Амазонии. Ему удалось посетить земли индейцев гуахибо. Впечатления от этой поездки войдут в роман "Потерянные следы", который вышел в 1954 г.

После победы революции в 1959 г. Карпентьер вернулся из Венесуэлы на Кубу и занимал различные высокие должности, в том числе вице-президента Национального совета по культуре, вице-президента Союза писателей и художников Кубы (UNEAC) и президента Национального издательства Кубы (с 1963 по 1968 гг.), а в конце жизни он был назначен советником по культуре посольства Кубы во Франции.

Алехо Карпентьер умер в Париже 24 апреля 1980 г. Его прах похоронен на кладбище Колон в Гаване.

Теперь давайте перейдем к рассмотрению идей великого писателя, выраженных как в художественных произведениях, так и в публицистике.

Одной из интересных концепций Алехо Карпентьера является барочность. Под нею он понимал "способ перевоплощения материи и ее форм, способ упорядочивания путем создания беспорядка, способ пересоздания материи". Это нечто большее, чем архитектурный стиль или музыка, определяемая как эпоха барокко. Алехо Карпентьер пришел к выводу, что "Латинская Америка - барочна, и она была такой еще до того как стала "латинской", в чем нас убеждает орнаменталистика индейцев миштеков и майя. Но на Кубе барочность не застыла в камне, а стала сутью повседневной жизни, воплотилась в танце, в криках уличных торговцев, в своеобычности кондитерского искусства, в самом человеческом силуэте"... С Карпентьером трудно не согласиться. Если пройтись по улицам Гаваны в стороне от туристического старого города, и сейчас можно услышать крики разносчиков еды, увидеть самые различные архитектурные стили от фахтверка до готики (особенно это характерно для Ведадо), лицезреть мулаток в их ярком одеянии и сотрудников государственных служб в определенных униформах, заметить на дорогах ретроавтомобили, российские микроавтобусы "Газель" и новейшие иномарки. Как писал много лет назад Карпентьер - "все это составляет единый сплав кубинского вездесущего барокко - живого и говорящего, - быть может, единственного в своем роде на всем континенте".

В ритме времени барочность наиболее активно "проявляется в какой-то кульминационный период развития какой-либо цивилизации или когда рождается новый общественный строй". Так, поэзию и перформансы Владимира Маяковского накануне революции в России Карпентьер охарактеризовал в русле барокко. Но также "собор Василия Блаженного - один из самых выдающихся образцов русского барокко". Если учесть, что он был построен по указу Ивана Грозного в честь взятия Казани, действительно, это был один из кульминационных моментов русской истории.

При этом барочность Карпентьер напрямую связывал со второй своей концепцией - чудесной реальностью. В лекции, прочитанной в Центральном университета Каракаса в мае 1975 г. он говорил, что латиноамериканская барочность укрепляется благодаря креольству, а "с таким многообразием этнических элементов, каждый из которых привносит что-то свое, и связано прямо то, что я назвал "чудесной реальностью". Карпентьер откровенно говорит, что необязательно красота является критерием чудесного. Страшное, уродливое, ужасное тоже может быть чудесным. "Все необычное - чудесно".

Карпентьер отрицает какую-либо связь между чудесной реальностью и "магическим реализмом", который, по его словам, ничто иное, как нечто среднее, между экспрессионизмом и сюрреализмом. А чудесная реальность повседневна, она обнаруживается "в ее первозданном, пульсирующем, вездесущем виде во всей латиноамериканской действительности".

При этом, отсылки к этому можно обнаружить и в более ранних работах. Так, в мае 1944 г. в заметке о кубинском фольклоре в гаванской газете "Информасьон" Карпентьер пишет о символах и геометрических знаках, изображении солнца и звезд, а также деревьях в афрокубинской культуре, подталкивая читателя к чудесной реальности, которую, возможно, он не замечает, из-за всеобщего духа модерна и буржуазности. И сегодня на улицах Гаваны можно встретить белокожую (!) женщину с символами культа сантерии или увидеть необычные обряды или их последствия где-нибудь в центре столицы. Нужно только уметь видеть все это, и тогда откроются многочисленные нюансы кубинской культуры и жизни, являющиеся частью повседневности.

 Русское происхождение, вероятно, тоже повлияло на мировосприятие писателя. Ведь "славянская душа, измученная и неустойчивая, вечно мятущаяся между кущами райских садов и преисподней" - как он писал в романе "Превратности метода", всегда ищет глубину и видит чудо в маленьких ежедневных событиях.

Из под его пера вышли эссе, посвященные Игорю Стравинскому и балерине Анне Павловой, Александру Пушкину, Николаю Гоголю и Льву Толстому и, конечно же, детские воспоминания, которые, также наверняка заложили в душу маленького Алехо зерна и чудесного, и барочного. "В вагоне-ресторане я узнал вкус борща, потом познакомился с разноцветными брусочками рахат-лукума, покрытыми тончайшей сахарной пыльцой... Женщины с закрытыми лицами, обутые в туфли, плоские подошвы которых стучали по камням мостовой... ритуальные искупительные процессии фанатиков, избивающих себя цепями, шествующих вслед за знаменосцами (видимо, это был один из шиитских праздников - прим. авт.)... и конных казаков, патрулирующих улицы... Но вот наступили дни Пасхи и стали твориться чудеса..." - писал он в статье, посвященной детской поездке в Баку. По воспоминаниям Карпентьера ему нравилось посещать и православные храмы, но еще еврейские и мусульманские кладбища, и он даже стал свидетелем одной междоусобицы, когда на улицах были толпы людей и взорвали бомбу. Не чудесная ли реальность тогда открылась маленькому Карпентьеру, которую он позже прочувствовал уже на другом континенте и описал в своих повестях и романах?

Хотя ХХ век - это торжество техники и материализма, по всей видимости, Карпентьер не приемлет этот прогресс, возлагая на Запад вину за духовную опустошенность, которая приходит вместе с материальными благами "развитой цивилизации".

В романе "Потерянные следы", Карпентьер вкладывает в уста героя размышления о разных путях Запада и остального мира. При этом, сам он - выходец Западного мира, оказавшийся в дебрях одной из стран Латинской Америки силой стечения обстоятельств. Очевидно, что Карпентьер осуждает Запад, когда его герой заявляет, что "я бы никогда и представить себе не мог до какой глубины падения и мерзости способен дойти человек Запада, если бы собственными глазами не увидел того, что запечатлелось здесь на развалинах этого здания кошмаров". Как и другие критики западного мира, где бы они не были (русские евразийцы в начале ХХ в., идея иранского философа Джалала Але-Ахмада о вестоксикации (отравлении Западом), китайская теория о веке унижения от Запада и т.д.), Карпентьер делает резкое разделение между бьющей неподдельной жизнью стихией в дебрях Латинской Америки и лицемерным Западом, где за внешним конформизмом и условной социальностью находится страх.

 "Сельва с ее решительными людьми и нечаянными встречами, сельва, стоящая на пороге совей истории, научила меня - в том, что касается самой сути искусства, которым я занимаюсь, глубокого смысла прочитанных книг и многих вещей, величие которых я раньше не замечал, - научила гораздо большему, чем множество книг, которые, теперь умерев для меня навсегда, покоились в моей библиотеке. Глядя на Аделантадо, я понял, что величайшее дело, выпавшее на долю человеческого существа, - это самому познать свою судьбу. Потому что здесь, в толпе, которая окружала меня и пробегала мимо, безудержная и в то же время придавленная, я видел много лиц, но не видел судеб. Ибо любое глубокое желание, любой протест, любое побуждение, возникавшее за выражением, нарисованным на этих лицах, всегда пересекалось страхом. Страхом перед нагоняем, перед временем, перед новостями и перед скоплением людей, где каждый новый человек - еще один раб, страхом перед собственным телом и перед указующим перстом общественности; страхом перед тем, как бы не потребовали к ответу, перед тем, как бы чрево не приняло семени; страхом перед плодами и водой, перед датами, перед законами и лозунгами, перед ошибками, перед запечатанным конвертом и перед тем, что может вообще случиться".

Нечто подобное мы можем встретить в романе "Весна священная", где один из эпизодов происходит в США, куда часто летала кубинская буржуазия того времени. "Нью-Йорк выбивает из колеи, простите за избитое выражение; я удивлялся, как могут люди жить в этом городе нормальной жизнью, завтракать, читать, любить, ведь все здесь разъединяет человека с самим собой: громадные скопления разнообразных зданий, дома без стиля, дома, представляющие собой смешение всех стилей, расставленные как попало, улицы, где пешеход растворяется, лишается индивидуальности, в бегущей, охваченной безумной спешке толпе... Нью-Йорк - это воплощение хаоса, путаницы, мешанины, тут все кое-как, вверх дном... Могуч Нью-Йорк, но бедою просвечивает его могущество".

В книге "Весна священная" (название для книги было взято по согласованию с Игорем Стравинским), Карпентьер через жизнь главных героев постоянно идет вопрошание об идеях. Так, один из добровольцев на испанском фронте Жан-Клод, на вопрос о том, что если все закончится плохо, спокойно отвечает: "Нам останется утешение - мы были верны идее. Самое важное для человека - быть в мире с самим собой".

Из романа "Потерянные следы", хотя он выдержан в совсем другом контексте, поскольку в данном фрагменте речь идет о католическом проповеднике, который отправился к индейцам, ведущих замкнутую жизнь, чтобы проповедовать им о Христе, мы понимаем, что за идею, если она достойна, можно и нужно умирать. "Я мог бы предположить еще более ужасное, вообразить более страшны зверства и худшие надругательства, которые учинили над его старым телом. И все равно эта страшная смерть не вызвала бы во мне такого ужаса, какой, случалось, охватывал меня, когда я видел, как умирали люди, не знавшие, за что они умирают, умирали, зовя на помощь мать или пытаясь руками удержать расползавшееся лицо, на котором и так уже не было ни носа, ни щек. Брат Педро де Энестроса получил наивысший дар из всех, каких мог добиться человек: возможность самому выйти навстречу смерти, бросить ей вызов и пасть, пронзенному стрелами, в борьбе, которая для побежденного станет тем же, чем была победа пронзенного стрелами Себастьяна: посрамлением и разгромом самой смерти".

Хотя идеи могут иметь и противоположный знак. В той же "Весне священной" говорится, что "бес - это не личность, а идея, которая может принять любую форму, воплотиться в человеке, овеществиться или преобразиться, не утратив своего извечного значения". И этот бес может овладевать целыми странами. Так он пишет о Кубе времен первой половины ХХ столетия - "остров буржуев, богачей, сильных мира сего, власть имущих, политиков-профессионалов и политиков на час, "мужчин, женщин, штатских, военных, педерастов и водолазов", с начала века принимает деньги от черта".

Возвращаясь к роману "Весна священная" - над ним Карпентьер трудился 18 лет (почти столько же времени Гете потратил на своего "Фауста"), отметим, что главные герои наделены автобиографическими чертами. В Энрике угадывается сам Алехо Карпентьер с его поездками в Испанию и Венесуэлу, а в русской балерине Вере - его мать.

 Между тем, этот вымышленный сюжет, который охватывает важнейшие события ХХ века с детальными описаниями через внутренние переживания по поводу происходящего, будь то нацизм в Германии или атомная бомбардировка городов Японии американцами, задает этический тон, который всегда будет иметь непреходящую значимость.

После победы франкистов в Испании главный герой Энрике едет оттуда во Францию, чтобы встретиться с Верой, где он поднимает вопросы, которые снова стали актуальными в XXI веке. "Европа. Эта Европа обанкротилась полностью. Я приехал сюда томимый жаждой, я стремился напиться из кладези духа и знания, и вот мыслителей нет, только пустые черепа, в которых стучат, как костяшки, ссохшиеся мозги. Сократ ждет смерти в Бухенвальде. Грязный фашизм торжествует, у него слишком много сторонников, явных и тайных. Настало время бежать, покинуть прекрасные города, Рим, Нюрнберг, светочи культуры, арены мудрости, колыбели цивилизации (колыбель всегда пахнет мочой...), как продажные шлюхи, готовы они отдаться первому попавшемуся болтуну - надув грудь, выпятив губы и поднимая руку на древнеримский лад, он обещает им могущество, колонии". Кажется, что в нынешнем ЕС также все (или почти все) отдались и сдались, а кто смог - бежал от новой формы неолиберального тоталитаризма, но теперь уже в Россию.

Красной линией через роман проходит и призыв к творческой самобытности. Вера, которая открывает свою танцевальную школу в Гаване, пытается изучать местные танцевальные традиции и народную хореографию и получает доверие от общины чернокожих в Гуанобокоа - ее приглашают на танцевальный вечер, где она поражается стихии танца - это делают не напоказ, а чтобы танцевать, это часть жизни, которая приносит радость. "Эротика подчинялась гармонии и была исполнена архаического сакрального смысла". И, в конце концов, она увидела дьяволенка абакуа и танец арара, который привел ее в неописуемый восторг. Она приходит к выводу, что такие танцоры и должны исполнять "Весну священную" Стравинского, "а не женоподобные дохляки из группы Дягилева".

Вера начинает понимать, что между сказками о Кощее бессмертном и местными обычаями сантерии есть нечто общее. "Тамошнее и здешнее настолько схоже, и я спросила себя, не один ли для всего мира некий кладезь красоты, не покоится ли культура на немногих, первичных, общих для всех доступных понятиях?".

Идея общего истока постоянно присутствует в литературных произведениях Карпентьера. В рассказе "Избранники", написанном в 1972 г., говорится о Великом потопе. Не только Ной построил ковчег, но еще был Амаливак, Девкалион и старик из царства Син. И когда весь мир покрыла вода их судна однажды встретились и каждый рассказывал свою историю и считал себя избранным.

В романе "Превратности метода", посвященном теме диктатуры, точнее жизни диктатора, явно угадывается фигура президента Кубы Херардо Мачадо, а в не названной страной является сама Куба, хотя в вымышленном государстве несколько иная география и сама Куба даже фигурирует как соседнее государство. Однако в проекте Капитолия очевидна отсылка к Гаванскому Капитолию, а в монументальной скульптуре, которая находится внутри - известной статуи, воплощающей Остров. Также есть и неоднозначные указания на методы политики северного соседа. Когда в одной из частей страны начался бунт против Главы Нации (так Карпентьер иронично называет своего анти-героя-диктатора), то "Посол Соединенных Штатов предложил немедленное вмешательство североамериканских войск для спасения наших демократических институтов. Как раз в эту пору несколько крейсеров проводило маневры в Карибском море". Хотя Карпентьер отражал реалии прошлого, в уже наступившем будущем это тоже неоднократно повторялось, достаточно вспомнить интервенцию США в Гренаду, Панаму и на Гаити.

В канву повествования Карпентьер ненавязчиво вписывает и связь с античностью, и с карибскими реалиями, например, в пассаже о взрывнике Мигеле Монументе, который разговаривает с деревьями и начал освобождать животных из камней и скал (это соответствует представлениям античных философов о технике работы с камнем), высекая фигуры зверей, птиц и земноводных. Он же, узнав о капитуляции восставших снова поднимает их на бой против Главы Нации, который устраивает кровавую расправу.   

"Превратности метода" по признанию Габриэля Гарсиа Маркеса так сильно повлиял на него, что после прочтения он захотел внести изменения в свой готовившийся роман "Осень патриарха". Безусловно, "Превратности метода" является одним из лучших шедевров, посвященных проблеме тоталитарного правления и отражает историю диктатур в Латинской Америке. 

Были у Алехо Карпентьера и другие идеи, отражающие политические процессы в мировой истории. Например, в своей лекции, прочитанной 20 мая 1975 г. в Центральном университете Венесуэлы под названием "Полувековой путь" он сделал замечание о том, что астрономические столетия отличаются от столетий исторических. Так, XV веку он отмерил всего 50 лет, поскольку в этот отрезок, по его мнению вкладываются все важнейшие события, которые произошли в это столетие - от взятия Константинополя до открытия Америки. XIX век растянулся на 130 лет, поскольку начался со взятия Бастилии во Франции и закончился Революцией 1917 г. в России. И после залпов крейсера "Аврора" начался XX век, которому Алехо Карпентьер отмерял больше астрономических сто лет.

Нечто аналогичное предложил Джованни Арриги в своей книге "Долгий двадцатый век", предлагая экономический анализ международных политических процессов. Арриги отталкивается от работ предыдущих авторов, таких как Иммануил Валлерстайн (концепция мир-системы), но также видно и влияние идей Фернана Броделя (второе поколение французской школы анналов). Между тем, с точки зрения мировой экономики нельзя не упомянуть более раннюю теорию Николая Кондратьева об экономических циклах, которую значительно популяризировал Йозеф Шумпетер. 

Карпентьер смотрел более широко, чем экономисты и говорил о текущем веке как эре борьбы, перемен, потрясений и революций. Он писал о широком процессе антибуржуазного восстания в разных частях мира, пусть и без опоры на статистические данные и экономические показатели. Кстати, ранее России такое восстание началось в Мексике, но переросло в кровопролитную гражданскую войну и на тот момент затухло, хотя это было сигналом для других революционных движений в странах Латинской Америки, особенно тех, которые изнывали под прямой или косвенной оккупацией США. У Карпентьера революция в России, создавшая в итоге Советский Союз, является ключевой точкой отсчета не только потому, что территория государства занимала одну пятую суши планеты, но и потому, что дала толчок для подражания и симпатий по всему миру. О ней восторженно говорил духовный отец современного Пакистана, поэт и философ Мухаммад Икбал в Британской Индии; в Латинской Америке рабочее движение воодушевилось успехами Октябрьской Революции, в странах Азии с интересом следили за происходящим, хотя не имели полной информации; с ревность и завистью, а также явным опасением, за процессами в Советской России наблюдали из США.

Ну а антиколониальная борьба, охватившая три континента после Второй мировой войны вполне вписывается в то, что Карпентьер охарактеризовал как эру борьбы. Важно то, что это не были конфликты империй или государств-наций, это шел процесс освобождения от буржуазной гегемонии, которая принимала глобальный характер и мимикрировалась под видом "промышленно развитых стран".

И эта борьба до сих пор не закончена. Значит и к призывам Алехо Карпентьера нужно снова прислушаться, вникнуть в его размышления и заново оценить великолепные труды кубинского писателя в третьем тысячелетии.

 

Библиография

Карпентьер А. Избранные произведения в двух томах. Царство земное. Потерянные следы. Погоня. Москва. Художественная литература, 1974.

Карпентьер А. Весна священная. М.: Радуга, 1982.

Карпентьер А. Мы искали и нашли себя. Художественная публицистика. М.: Прогресс, 1984.

Карпентьер А. Превратности метода. М.: Прогресс, 1987.

Возвращение к истокам. Мастера кубинского рассказа. М.: Художественная литература, 1989.

Alejo Carpentier. Lecturas de Juventud. La Habana: Casa Editora Abril, 2017.

Alejo Carpentier. Crónicas Habaneras. La Habana: Ediciones Boloña, 2018.

***

Опубликовано в альманахе Куба № 1, 2024.