Путин открывает истины геополитики (Эскалация)

Татьяна Ладяева: Начнём с обсуждения актуальных новостей, и давайте разберём заявление Владимира Путина, сделанное в недавнем интервью. Он отметил, что пренебрежительное отношение Запада к стратегическим интересам России после распада Советского Союза стало одной из главных причин противоречий между западными странами и Москвой, которые мы видим сегодня. Это, по сути, долгая история, последствия событий, начавшихся 30, 20 лет назад и так далее. Но, наверное, стоит добавить: это не единственная причина, почему наши отношения с Западом сейчас именно такие.

Александр Дугин: В своём интервью Владимир Владимирович Путин затронул ключевую тему — источник всего, что с нами произошло, причину войны на Украине и того, что ждёт нас завтра.

Эскалация, судя по всему, только нарастает, и перерастание этого столкновения с западной цивилизацией в ещё более масштабный формат почти невозможно повернуть вспять. Запущены фундаментальные механизмы, обладающие, я бы сказал, сверхчеловеческим измерением. Об этом и говорил Путин.

В конце 80-х годов возникла идея конвергенции — идея общих корней и судьбы Советского Союза, восточного блока, социалистического лагеря и западноевропейской капиталистической цивилизации. И те и другие — западные по своей природе. Коммунизм — чисто западное явление, уходящее корнями в Просвещение, Французскую революцию, Новое время, современное научное, атеистическое, материалистическое сознание. Разойдясь в XX веке, две ветви западной цивилизации — буржуазная и социалистическая — должны были вновь сомкнуться. Это лежало в основе перестройки и нового мышления: давайте сверим позиции, у нас общие ценности — гуманизм, атеизм, материализм, вера в прогресс и техническое развитие; нам нечего делить на идеологическом уровне. В стремлении к этой конвергенции Горбачёв сделал шаг: давайте сблизимся, примем ваши позиции — рынок, демократию, неважно, лишь бы двигаться вперёд.

Мы отказались от жёсткой коммунистической версии той же западной цивилизации. Но Запад не отказался от своей идеологии и воспринял наше стремление к сближению как капитуляцию, как выброшенный белый флаг, признание их превосходства. И вот — добро пожаловать в западный мир, но на правах вассалов, оккупированной территории, под внешнее управление.

Когда Горбачёв пал, не удержав даже эту конвергентную модель, начался распад Советского Союза. К власти пришла ещё более опасная группировка, считавшая себя проводником внешнего управления. Наша элита, увы, во многом до сих пор правящая, — это выходцы из 90-х, колониальная элита, признавшая единственность западной цивилизации и её модели: капитализм, либерализм, буржуазный строй, парламентская демократия. Мы начали всё копировать, согласившись с поражением. В этом суть. Если Горбачёв ещё колебался, то Ельцин заявил: да, мы проиграли как независимое государство, но выиграли, подключившись к мировому развитию. Так думали и, вероятно, продолжают думать многие олигархи и политические элиты России.

Но они упустили главное — геополитику. Об этом велись жаркие споры в конце 80-х — начале 90-х, в том числе с моим участием, на первых каналах, с советниками Горбачёва, затем с окружением Ельцина и его интеллектуалами. В Советском Союзе геополитика не существовала как наука. Путин же указал, что из-под идеологии проступила геополитика, которая оказалась важнее. Мы отказались от идеологии, устранили идеологические причины конфронтации, приняли идеологию победителя. Но затем началось неожиданное. Выяснилось, что существует другой слой международной политики — геополитика, связанная с противостоянием цивилизации суши и цивилизации моря. С точки зрения цивилизации моря, воплощённой в современной западной цивилизации, необходимо подчинить цивилизацию суши — как Карфаген подчинял Рим в Пунических войнах, как Британская империя противостояла Российской, как в холодной войне. Геополитическая линия оказалась гораздо серьёзнее. У нас такой науки не было, все мыслили в марксистских категориях: уберём марксизм — и заживём в гармонии с Западом. О геополитике забыли. В конце 80-х — начале 90-х мы прилагали огромные усилия, чтобы внедрить геополитический подход. Именно он, а не идеология, объясняет всё, что с нами произошло: распад Советского Союза, расширение НАТО на восток, попытки дальнейшего дробления России, создание санитарного кордона в Восточной Европе, с чем мы сейчас сражаемся на Украине, и продолжающуюся демонизацию России.

Татьяна Ладяева: Интересно, но вот по времени: вы упомянули 20 или 30 лет? Это ведь долгий процесс, правда? Всё началось в 91-м году…

Александр Дугин: Когда Путин говорит, что многие считали идеологический фактор решающим, он имеет в виду свою элиту в двухтысячные годы, а не времена Горбачёва, когда он ещё не участвовал в принятии решений. Он говорит об элите, которую застал, став президентом, — это двухтысячные, а не 90-е. В 90-е геополитика вообще не обсуждалась, её как науки не существовало.

Путин, как человек военный, силовик, вероятно, познакомился с геополитическими идеями, став президентом, и начал с ними работать. Он понял, что геополитические законы — противостояние цивилизации моря и цивилизации суши — важнее идеологии. Империи, мировоззрения, политические системы менялись, но геополитическое противостояние суши и моря оставалось неизменным. Это и подчёркивает Путин. Он отмечает, что российская политическая и административная элита, сформированная в 90-е, до сих пор мыслит в идеологических категориях: мы капиталисты, у нас буржуазный строй, парламентская демократия, свободный рынок, а проблемы с Западом — это недоразумение. У нас, мол, такая же олигархия, как у них, схожая политическая система. Но геополитику, как и в 90-е, они игнорируют. 

Путин обращает внимание, что суверенитет бывает разным: есть формальный политический суверенитет, признаваемый за любым государством, даже за малыми островами в ООН, и есть геополитический суверенитет — суверенитет цивилизации суши, совершенно иной по своей природе. Над геополитикой смеялись, Сорос в 90-е пытался искоренить её, чтобы она не преподавалась в вузах. Но теперь она стала реальностью, и на это ушло 30—35 лет, в том числе моей личной борьбы за признание геополитики. Мы отстаивали её, потому что противники руководствуются ею. Неважно, наука это или нет — Запад строит своё отношение к нам с геополитической точки зрения. Отсюда их унизительное отношение, пренебрежение, третирование нас как проигравших.

С геополитической точки зрения мы действительно потерпели поражение — ведь тот, кто уступает зону влияния, проигрывает. Мы понесли геополитическое поражение. Нам казалось: мы приняли вашу идеологию, перестали быть марксистами, социалистами, у нас нет своего плана — почему вы с нами так обращаетесь? Но под идеологической оболочкой проступили другие принципы.

Наша элита, я считаю, во многом до сих пор игнорирует это. Путин говорит о геополитике с первых дней своего президентства, но вся глубина того катастрофического положения, в которое нас завели предательство Горбачёва, Ельцина и элит 90-х, раскрывается лишь сейчас. Война на Украине — это геополитическая война. Как сказал наш президент, на кону наш суверенитет. И этот суверенитет не зависит от того, примем ли мы, к примеру, ЛГБТ (запрещённое в Российской Федерации), cancel culture, постмодернизм или иные элементы западной идеологии. Геополитическое давление на нас будет только усиливаться. Поэтому Путин и говорит: многие считали, что всё дело в идеологии, но оказалось, что в геополитике. Это разные уровни.

Противостояние православной Российской империи и протестантской, модернистской, материалистической Британской империи в геополитическом контексте приобретает новое осмысление. Геополитику открыли британцы — Хэлфорд Макиндер создал этот аналитический подход, разглядев суть: противостояние двух фундаментальных сил, более значимых, чем династии или идеологии. XIX, XX, XXI века подтверждают правоту этого подхода. Мы осознали, что геополитика существует. Либо мы становимся её субъектом, утверждаем себя как цивилизацию суши и боремся за постсоветское пространство, Восточную Европу — и докуда сможем дойти, — либо нас сомнут.

В геополитическом противостоянии суши и моря нет «win-win» стратегий: если мы приобретаем, они теряют, и наоборот. Это тупик, который, вероятно, обсуждается в переговорах с Трампом. Он, в принципе, не против перемирия, но для него Украина — это Запад, это НАТО. Они установили там свой режим. Цивилизация моря отторгла у нас значительную часть наших просторов, естественного элемента геополитики суши. Можно возмущаться: какая абстракция, как можно из-за этого убивать людей, терять тысячи в братоубийственной войне? Но геополитика движет миром. Она двигала Римом и Карфагеном, всей мировой историей. Это война континентов — ключ к пониманию подлинной подоплёки истории. Мы не можем освободиться от геополитики или произвольно отказаться от неё, сколько бы её ни называли псевдонаукой. Она действует, в отличие от громоздких идеологических конструкций, которые оказываются пустыми перед простыми, но невероятно эффективными законами геополитики.

Татьяна Ладяева: Хотела уточнить, опираясь на ваши комментарии и слова Владимира Путина из интервью: как Запад воспринял распад Советского Союза? Цитирую президента: на Западе решили, что раз Советского Союза нет, то зачем соблюдать какие-либо правила в отношении России, которая не обладает той же мощью, что СССР. Получается, для них это было буквально так: страны больше нет, и на карту они, возможно, особо не смотрели?

Александр Дугин: На самом деле — они внимательно смотрели на карту. Они видели, что ещё недавно под нашим контролем были Восточная Европа, территория Советского Союза, глобальное влияние. Но в одночасье, в 1989 году, мы потеряли страны Варшавского договора. Путин находился на рубежах этого развала, и, я уверен, он переживал это болезненно, будучи частью одной геополитической системы.

Затем мы совершили ещё один самоубийственный шаг — распустили Советский Союз, утратив ещё больше. С геополитической точки зрения, если враг слабеет, его добивают. Здесь нет ничего личного — это законы геополитики. — Если ты слаб и предаёшь свои интересы, то с тобой будут обращаться соответствующе. Поэтому в 90-е на Россию никто не обращал внимания — её, по сути, не существовало. Путин начал с огромным трудом её восстанавливать. 25 лет мы цепляемся зубами за края, за какую-то ветку — неизвестно, выдержит ли она. Мы всё ещё далеки от минимальных позиций. Удар был настолько мощным, что даже частичное восстановление положения Советского Союза даётся нам с невероятным трудом, с кровью. Здесь нет психологической подоплёки — никто не стремился нас унизить или не заметить. Когда враг рассыпается, это невозможно не увидеть. И они стремились добить.

Я бы не возмущался, а изучал геополитику и выстраивал под неё нашу социально-политическую систему. Это нужно объяснять в школах, даже в детских садах — с простыми картинками, с раскладывающейся книжкой, показывающей, почему всё так, как есть. Не из-за ошибок или того, что нас кто-то не любит. Любовь или нелюбовь — вторичны. Геополитика — это фундаментальная реальность, которой руководствуется Запад.

Трамп, в принципе, не атлантист и не глобалист. Он пришёл под знаменем борьбы с атлантизмом и глобализмом, но через полгода его политика стала уже почти неотличима от политики неоконсерваторов-атлантистов. Атлантизм — это цивилизация моря, продуманная доктрина укрепления стратегических интересов Запада. НАТО — воплощение атлантизма. Его альтернатива — евразийство, Северо-Евразийский континент, Heartland, срединная земля мира. Это мы, русские, — Российская империя, Советский Союз, современная Россия. Атлантизм направлен против нас.

Когда НАТО не распустилось, это не было недоразумением. Они победили — зачем им распускаться? Они нанесли нам стратегическое поражение. Страны не стало, блока не стало. Что касается остатка — Российской Федерации, — после всех катастроф они прекрасно понимали ситуацию и стремились разрушить и это. Во время первой Чеченской войны, парада суверенитетов, господства либеральных, почти предательских, компрадорских элит они продолжали свою линию: мы выигрываем, вы проигрываете. Распишитесь — ничего личного. Никто никого не недооценивает. Путину, конечно, они позволили развернуться, но, думаю, не до конца верили ни в его решимость, ни в наши возможности. Влияние западного гипноза, социального инжиниринга через нашу элиту было колоссальным. Они похитили сознание нашего народа, заморозили его на 30 лет. Мы только сейчас начинаем приходить в себя, и то медленно, по частям. Наша элита чуть было не поддалась снова — с виллами в Майами, украденными капиталами, детьми, которые там прохлаждаются. Это крайне серьёзно.

Татьяна Ладяева: Давайте перейдём к вопросам наших слушателей, в том числе о Трампе. Один из них, без подписи, пришёл через наше мобильное приложение: может ли Трамп стать пешкой глобалистов в борьбе против России? Не ложные ли это надежды? Все ждут чуда, избегая эскалации. А вот Алексей спрашивает под нашей трансляцией в группе «ВКонтакте» радио «Спутник»: не станет ли разворот Трампа от разрядки с Россией поводом для активизации шестой колонны внутри нашей страны?

Александр Дугин: Это исключительно серьёзный и глубоко продуманный вопрос. Благодарю наших слушателей — какие у нас внимательные и вдумчивые люди!

Что касается Трампа, он пришёл к власти с идеологией, прямо противоположной глобалистам и атлантистам, предложив совершенно иную модель. Он обещал положить конец вторжениям в суверенные государства, добиться разрядки с Россией, прекратить поддержку киевского режима. В этом направлении он сделал несколько шагов — где-то удачных, где-то менее, но его решимости хватило ненадолго. Примерно месяц назад, чуть больше, отступления от его собственной программы, от поддержки большинства MAGA, от заявленных лозунгов достигли критической массы. Сначала казалось, что он лишь колеблется вокруг общего вектора — мы даже обсуждали это в эфире. Но затем он начал менять не просто траекторию, а сам вектор политики. Это заметило большинство его сторонников, и теперь происходит отчуждение ядра тех, кто его поддерживал. Трампизм восстал против Трампа, MAGA — против него самого. Его ядерный электорат отвернулся от своего лидера. Если взглянуть, куда движется его реальная политика, то это именно то, о чём вы говорите: он сближается с неоконсерваторами, с объявленным у нас террористом Линдси Грэмом, с глобалистами, атлантистами — со всеми, против кого он клятвенно обещал бороться перед своими избирателями.

По сути, можно сказать, что Трампа угнали. Создаётся впечатление, что он попал в ловушку, возможно, под давлением шантажа. Всё больше информации всплывает о его тесных связях с Эпштейном, чьи списки он недавно отказался публиковать. У американцев складывается ощущение, что Трампа взяли в заложники, и он превращается в марионетку глубинного государства — того самого, борьба с которым легла в основу его предвыборной кампании и принесла ему ошеломительный успех. Естественно, его сторонники чувствуют себя преданными. Тысячи, а я думаю, миллионы людей — всех не перечислить, но тысячи постов в социальных сетях кричат: «Я за это не голосовал!» Люди начинают сжигать кепки Make America Great Again. На пропалестинских демонстрациях эти кепки появляются в огромных количествах — это колоссальное разочарование в Трампе. Многие утверждают, что он полностью продал Америку Израилю.

Татьяна Ладяева: Александр Гельевич, позвольте уточнить: он сам это осознаёт? Или, знаете, смотрит на всё через какие-то розовые очки, не замечая происходящего?

Александр Дугин: Если человек дважды стал президентом США, он не может быть полным глупцом. Тем более Трамп победил вопреки системе, а не благодаря ей. Думаю, он прекрасно это осознаёт, но некие обстоятельства вынуждают его двигаться в этом направлении. Сегодня, кстати, он обещал сделать очень серьёзное и угрожающее для России заявление. Сегодня понедельник, в Америке ещё раннее утро, так что это будет очередной критический день для него. Но изменение вектора его политики уже не сулит ничего хорошего — ни нам, ни его сторонникам, ни миру. Он идёт по пути, по которому клялся, рискуя жизнью, никогда не идти. Видимо, какие-то факторы оказались сильнее.

Что касается шестой колонны — это крайне глубокий вопрос. Я долго отказывался верить в её существование, утверждал, что мы давно избавились от западников, либералов, глобалистов в нашем обществе. Но поступает всё больше информации, порой конфиденциальной, и, не нагнетая, скажу, что значительная часть нашей политической и экономической элиты, когда Трамп пришёл к власти, обрадовалась, надеясь на скорое окончание войны. Они были готовы давить на власть, чтобы согласиться на любые условия ради размораживания своих активов на Западе — из сугубо личных интересов. Их критические высказывания, которые то и дело всплывают, имеют значение. Это компрадорская элита, сформированная в 90-е как инструмент внешнего управления, колониальная администрация. Несмотря на 25 лет патриотических реформ Путина, она не исчезла.

Сейчас эта элита получает сокрушительный удар: без сближения, без договорных отношений, без замораживания конфликта, даже на самых неприемлемых для страны условиях, их надежды рушатся. Что они могут предпринять? С коллегами — серьёзными, компетентными экспертами, близкими к высшим эшелонам власти, — мы пришли к консенсусу. Я, кстати, меньше всех в это верю, но они считают, что сейчас возможен заговор. Они приводят аргументы: часть нашей власти, ориентированная на сближение с Западом любой ценой, воспринимает тонкую, сбалансированную политику президента как шанс в любой момент повернуть наш курс от защиты суверенитета. Им так кажется, они хотят в это верить. Как сказано: где ваше сокровище, там и сердце ваше. Их сокровища на Западе, и теперь они потеряли к ним доступ. Думаю, их сердца начинают биться иначе. На что они могут решиться? Это неизжитая шестая колонна. Мне кажется, она изжита, но коллеги поправляют: нет, она всё ещё существует. Хотя некоторые её элементы сбежали, в основном в Израиль и другие страны Запада, после начала СВО, ядро остаётся. Они надеются, что всё вернётся назад, что СВО была трагической ошибкой. Они готовы к тратам, жертвам, но их главное — активы, переведённые на Запад, — они хотят вернуть. Их бизнес, компрадорские позиции связаны с разбазариванием наших природных ресурсов и зависимостью от Запада. Этот блок внутри России, в руководстве, в политической элите, зависящий от Запада, сегодня, возможно, получит тяжёлый удар. На что они готовы пойти? Трудно сказать.

Одна из главных целей этого давления — ликвидация нашего политического руководства, как в Иране, с «Хезболлой», с ХАМАС. Всё это давление направлено на то, чтобы наша элита устроила переворот. Мне это кажется маловероятным, ведь основная часть силовиков и правительства верна Путину. Я не считаю шестую колонну серьёзной угрозой, но эксперты — уравновешенные, не склонные к теориям заговора или панике — говорят, что угроза нарастает, особенно сейчас. Новая волна ожиданий, что всё решится благодаря Трампу, рушится, а ситуация только набирает уровни эскалации. Мы вступаем в тревожный период, где внутренние и внешние риски возрастают. Передача ракет среднего и дальнего радиуса действия Украине — уже факт. Раньше это были угрозы, теперь — реальность. Сегодня Трамп может объявить нечто крайне серьёзное. Это — война всерьёз, фундаментальная война, надолго. Возврата к состоянию до её начала уже не будет.

Татьяна Ладяева: В преддверии заявлений Трампа мы не будем строить прогнозы или гадать, но всё же: его курс по украинскому конфликту, кажется, меняется чуть ли не каждую неделю. Есть ли понимание, в каком он настроении сегодня по этому вопросу?

Александр Дугин: Нужно смотреть шире: ситуация для нас хуже, чем была раньше. Вначале Трамп был полон решимости завершить конфликт, но полагал, что сделает это легко: позвонит Зеленскому, позвонит Путину, скажет: «Давайте найдём компромисс», — и все послушаются, сядут за стол и прекратят. Он видел себя миротворцем в белом, чуть ли не лауреатом Нобелевской премии мира. Позвонил Зеленскому — тот ответил: «Давай деньги, будем воевать до последнего украинца или русского». Позвонил Путину — а Путин говорит: «Да, я готов к перемирию, но только на наших условиях». «Какие ещё условия?» — возмущается Трамп. Путин отвечает вежливо, корректно — сам Трамп это упоминал. Это раздражает Трампа, потому что он хотел решить проблему так, как её невозможно решить. Это было обречено с самого начала.

Те, кто у нас верил, что мир возможен на условиях Трампа, просто не разбираются ни в нашей политике, ни в мировой. Трамп надеялся, что это сработает, но этого не произошло и не могло произойти. Мира на его условиях не будет. Мир возможен, только если он резко сократит поддержку Украины или сведёт её к нулю, и мы победим. Тогда будет мир. Без этого будет война. При этом Трамп стремительно теряет поддержку своих сторонников.

Возможно, самым роковым шагом после отказа публиковать списки Эпштейна — педофилической элиты, в которой, как выясняется, замешан и сам Трамп, — стало игнорирование этой чудовищной истории с эксплуатацией несовершеннолетних, по сути, рабством детей, в которой погрязла вся американская элита, включая Трампа. Его ключевой лозунг был: раскрыть списки, наказать виновных. Но теперь он заявляет, что списка нет, это неважно.

Татьяна Ладяева: И вот снова призывают рассекретить эти документы.

Александр Дугин: Да, это уже не только Маск — все возмущаются: сколько можно? Есть информация, что эти данные собирала израильская разведка через так называемый «honey pot» — схему вовлечения политической элиты в связи с женщинами, в том числе несовершеннолетними, с последующей фиксацией и шантажом. Выясняется, что за этим стоит Моссад — и это ещё более пугающе. Страна, похоже, не управляет собой. 

В такой ситуации, когда Трамп стремительно теряет поддержку, он действительно может пойти на усиление эскалации и полностью вернуться к позициям администрации Байдена. Его отношение к нам всё больше напоминает то, что было при противостоянии с глубинным государством, глобалистами и неоконсерваторами. Появляются те же фигуры, те же идеи. Чтобы скрыть свой полный провал и тотальную дискредитацию в американском обществе, которую он сам себе устроил за последний месяц, он может обвинить Россию, развязать новую войну, спровоцировать эскалацию. Это не прибавит ему популярности, но отвлечёт внимание от списков Эпштейна. Иногда войны начинаются именно так.

Это ужасающе: группа развращённых педофилов, управляющих Западом и, возможно, работающих на израильскую разведку, может решиться на ядерный конфликт, лишь бы избежать разоблачения. Это апокалиптический сценарий, но сегодня он вероятнее, чем когда-либо.

Конечно, Трамп может всех удивить: если сегодня он объявит, что отказывается от поддержки Украины, предоставив им разбираться самим, это частично восстановит доверие его базы. Сторонники MAGA против войны с Россией, за мир с нами, против поддержки Зеленского. Это могло бы вернуть ему часть доверия, но не компенсирует прежние шаги, подорвавшие его авторитет: вмешательство в Иран, бомбёжки Ирана, поддержка геноцида в Газе со стороны Нетаньяху, отказ публиковать списки Эпштейна и другие болезненные для Америки решения. У него есть шанс удивить, даже сегодня. Но война не закончится, пока мы не победим. Победа приведёт к иному миру, иной России, иному Западу, иной Украине — всё изменится. Нам бы хотелось, чтобы Трамп вернулся к своим изначальным позициям, которые во многом были благоприятны для нас, но это маловероятно. Даже если это произойдёт, геополитика останется неизменной.

Татьяна Ладяева: Поясните, почему Илон Маск так упорно призывает рассекретить документы по делу Эпштейна? Какова его задача? Его действительно волнует эта тема или он хочет показать, что Трамп не выполняет обещания? Может ли он в какой-то момент договориться и перестать призывать к этому раз в неделю?

Александр Дугин: Илон Маск заметил, что сторонники Трампа — десятки миллионов активных избирателей — отвернулись от него. Но лозунги и программные принципы, благодаря которым Трамп победил, остаются мощными драйверами американской политики. Этот огромный блок людей, разочаровавшихся в Трампе и никогда не примкнувших к демократам, оказался без лидера — это золотая акция политической победы. Маск поссорился с Трампом по другому поводу — из-за потолка госдолга, принятого в так называемом «большом прекрасном законе». Он выждал, не комментируя двенадцатидневную войну с Ираном, а затем представил проект партии «Америка», призванной воплотить цели, которые не смог реализовать Трамп, включая публикацию списков Эпштейна.

Он назвал своё движение MEG, а не MAGA — Make America Greater (а не Great Again). Это сравнительная степень: не вернуть Америке былое величие, а сделать её более великой. Это футуристический проект: Америка никогда не была по-настоящему великой, но может ею стать. Смена одной буквы задаёт новый вектор всё той же консервативной политики — защите традиционных ценностей, антиглобализму, антилиберализму, антиатлантизму. Маск берёт на себя миссию реализовать то, что Трамп провалил. Как это будет происходить, предсказать сложно, но с его влиянием — 200 миллионов подписчиков в запрещённой в Российской Федерации сети X, его богатством, энергией и огромной поддержкой — это серьёзный замысел.

MAGA, потерявшая Трампа, — это миллионы людей. Маск задумал амбициозный проект с партией «Америка». Руководство демократов и республиканцев, за редким исключением — таких как Томас Мэсси или Марджори Тейлор Грин, — погрязло в педофильских скандалах. Лишь немногие политики не связаны с произраильским лобби, вроде AIPAC (Американо-израильского комитета), которое сейчас вызывает ненависть у американцев. Наступил переломный момент: огромное поле американского электората осталось без лидера. Они не поддержат ни тех, ни других. 

Трамп разрушил республиканскую партию, превратив её в сборище агрессивных радикалов — это не то, за что голосовали люди. Демократическая партия продолжает разлагаться. Появляется новый электоральный континент — простые американцы, порой с футуристическими, порой с консервативными взглядами, которыми никто не занимается. Если в истории Америки и был шанс создать третью партию, то он именно сейчас.