ПОДЪЕМ ТРАДИЦИОНАЛИСТОВ: КАК МИСТИЧЕСКАЯ ДОКТРИНА РЕФОРМИРУЕТ ПРАВОЕ КРЫЛО

Стив Бэннон, бывший главный стратег Дональда Трампа, вернулся на заголовки газет в августе после того, как его арестовали на яхте и обвинили в обмане вкладчиков частной компании по строительству Стены вдоль американо-мексиканской границы. Из 25 миллионов долларов, собранных организацией «Мы строим стену», Бэннон и три его партнера, согласно обвинению, потратили более 1 миллиона долларов на личные расходы. На предварительном слушании адвокат Бэннона от его имени заявил о невиновности своего подзащитного.

Бэннона часто характеризуют как «националиста» и «популиста», однако мало кто понимает, что он также связан с гораздо более таинственным движением. Более странным и более радикальным, чем правый популизм; ставящем перед собой великие цели: более значительные, нежели участие в выборах (да и политической жизни как таковой).

Это малоизвестное духовное движение носит неприметное название: традиционализм. Но Бэннон не одинок в своих интересах – приверженцев традиционализма «справа», обладающих значительным политическим влиянием, можно встретить и в России, и в Бразилии. Не только наблюдая со стороны полтора года, но и лично беседуя с ними (при обсуждении моей книги «Война за вечность»), я пришёл к выводу, что они пытаются скоординировать свои действия.

Приверженцы этого загадочного направления нашли себе пристанище в националистически-популистских движениях – хотя рядовые националисты, скорее всего, будут напуганы их эксцентричными идеями. Но, как я обнаружил, зажигательная, популистская повестка дня, с которой ассоциируются традиционалисты – пограничные стены, презрение к элите, изоляционизм, нападки на расовые и сексуальные меньшинства – является второстепенной, подготовительной работой для более грандиозного проекта.

В своей основе традиционализм отвергает современность и ее идеалы: веру в возможность повсеместного улучшения жизни и достижения справедливости при помощи разума; упор на управление экономикой; стремление к индивидуальной свободе; существование универсальных истин, одинаково значимых для всех (и, тем самым, уравнивающих всех). Отвергая эпоху Просвещения, традиционалисты вместо этого провозглашают то, что они считают вечными ценностями. Они чтут старину, а не новшества; подчеркивают главенство духовного над материальным. Наконец, призывают подчиниться фундаментальному неравенству между людьми и человеческими судьбами – в противовес идее всеобщего равенства.

Подобные идеи могут показаться очень абстрактными: вряд ли это возможно считать доктриной, которой руководствовались бы политики. И действительно, до недавнего времени традиционализм имел мало общего с политикой. Его первоначальным патриархом был французский оккультист и философ по имени Рене Генон (1886-1951), который много писал об индуизме, хотя в конечном итоге он обратился в ислам. Напомним, что традиционалисты считают различные религии как отличные, но подлинные пути к просветлению – при этом склоняясь к служению одной из них.
Две идеи Геннона получили неожиданное развитие в «правой» политике. Первая из них – понятие времени как циклического процесса (выведенная из индуизма). Вместо продвижения по дороге истории прямым, линейным путем – от начала к концу, как (зачастую подсознательно) считают христиане, светские гуманисты, марксисты и либертарианцы – человечество движется по кругу, циклически: по образцу вечного возвращения. Этот цикл продолжается четыре эпохи, переходя от золотого к серебряному, от бронзового к темному, а затем - после катастрофического события - снова к золотому периоду. Таким образом, если не считать упомянутого момента возвращения, время отождествляется с упадком. В самом деле, упадок – это единственное, на что может надеяться человечество, поскольку постепенное ухудшение ситуации в мире указывает на то, что скоро наступит новый период цикла, и тёмный век вот-вот преобразится в золотой. А затем вечное вращение времени (и связанный с ним упадок) повторится вновь, вновь и вновь…

Вторая концепция, которая перекочевала из философии Генона в современную политику – это идея социальной иерархии. Традиционалисты считают, что индуистская и индоевропейская кастовая иерархия соответствуют идее смены веков. В золотой век, утверждают они, священники, стоящие на страже духовных ценностей, господствовали над всем остальным обществом, включавшем в себя воинов, купцов и (у подножия пирамиды) – рабов. С течением времени границы между кастами разрушаются, достигая высшей точки в разрастающемся рабском обществе, увлеченном материальностью и враждебном к духовным поискам. Этот социальный распад имеет и политическое измерение: теократия и правление духовной элиты переходят в господство масс, то есть в демократию или коммунизм. Таким образом, традиционализм имеет дело с рядом противоположностей: между духовным и материальным, между качеством и количеством, между социальной стратификацией и гомогенизацией масс.

Эта нелиберальная (illiberal) школа мысли была политизирована не Геноном, а его энергичным последователем из Италии по имени Юлиус Эвола (1898-1974). Эвола разработал гораздо более реакционный традиционализм, введя гендерные и расовые измерения изложенных выше оппозиций. Для Эволы противоположными полюсами социальной иерархии были также «арийское» и «неарийское», «мужское» и «женское». Поэтому идеальное общество было бы не только теократическим, неравноправным и враждебным к переменам – но и находилось под властью арийских мужчин.

Эвола считал себя приверженцем политических установок «правого» фашизма и нацизма, считая каждую из этих идеологий лишь многообещающим началом. Он думал, что фашизм представляет собой шаг назад, но в положительном ключе: отступление от пропасти массового эгалитарного общества. Если бы он только смог привнести духовность в милитаризм Гитлера и Муссолини, то, возможно, стало бы возможным повернуть время вспять – и восторжествовал бы золотой век теократической добродетели.

***

В ходе наших бесед Стив Бэннон никогда не разъяснял, как он познакомился с этими идеями –  хотя и заверил меня, что опыт был революционным: дело не в расизме или сексизме, против которых, по его словам, он выступал. Основная идея заключалась в том, что антимодернистская политика может вернуть общество к «имманентности и трансцендентности». Бэннон вырос католиком в семье демократов в Ричмонде, штат Вирджиния, но описывает свою молодость как бездуховную. После экспериментов с буддизмом и медитацией – что было в то время обычным делом у духовно неудовлетворенных жителей Запада – он, в конце концов, нашел свой путь к Генону. К тому времени, когда Бэнном стал всемирно известным, возглавив предвыборную кампанию Трампа, он также открыл для себя Эволу.

Тем временем в России другой влиятельный политический стратег и сторонник традиционалистов по имени Александр Дугин с интересом наблюдал за подъемом Бэннона, видя в этом божественный знак, свидетельствующий о совершении нового исторического цикла. Дугин – интеллектуал и писатель, но также и политический деятель, который в течение десятилетий (при невыясненных обстоятельствах) служил в российских дипломатических миссиях: консультировал некоторых членов Думы (парламента), выступал посредником на переговорах между российским правительством, кавказскими военачальниками и турецким государством, а также агитировал за российскую военную агрессию посредством комментариев в СМИ и уличных протестов. Для Дугина традиционализм – это призыв к оружию, образно и буквально. Он означает войну между ценностями традиции – преемственностью, сохранением местных обычаев, теократией – и разрушительными силами современности: свободными рынками, демократией, универсальными правами человека. Но традиционализм – это также война между государствами: между Россией в окружении своих евразийских партнеров и Западом во главе с США.

Геополитика, казалось бы, настраивает Дугина и Бэннона друг против друга, но в течение многих лет они вместе работали над продвижением национализма в Европе. Для Бэннона, который выступал за Брексит в 2016 году, возрождение националистической политики и социального консерватизма по ту сторону Атлантики обещало, как он выразился, укрепление суверенитета и борьбу с культурным упадком иудео-христианских государств. Тем временем Дугин был занят взращиванием пророссийских настроений среди националистических партий Италии, Венгрии, Австрии и Греции, хотя он также стремился ослабить Европейский Союз. Для традиционалистов безграничная, гомогенизированная Европа представляет собой воплощение темных веков; они предлагают разбить континент на более мелкие политические единицы, что может помочь вернуть им суверенитет, порядок и даже духовность. Схожие цели побудили обоих выступить против военного вмешательства США в Сирию в 2017 году: Бэннон из Белого дома Трампа, Дугин в качестве неофициального посредника между Москвой и Анкарой. Однако они принципиально разошлись в своих оценках Китая, и это разногласие могло испортить их намечавшееся взаимодействие.

Бэннон и Дугин тайно встретились в Риме в ноябре 2018 года. После своего резкого отстранения от администрации Трампа Бэннон проводил ряд националистических кампаний по всему миру, многие из которых терпели неудачу. Он также тайно получал приличную зарплату от китайского эмигранта, искавшего способы подорвать влияние правящей Коммунистическую партию Китая. Дугин находился в Шанхае, где он был приглашенным профессором Фуданьского университета, работая над расширением интеграции между Китаем, Россией, Ираном и Турцией – против США.

Их разговор в Риме, как рассказал мне Бэннон, был сосредоточен на его призыве к Дугину: ему, как традиционалисту, необходимо принять во внимание древние иудео-христианские корни России и начать агитацию за союз с Западом. Такое изменение положило бы начало новой геополитике, основанной не на светских политических ценностях, таких как демократия и права человека, а на архаичных идентичностях. Это утвердило бы основополагающее значение исконных традиций; показало, что прошлое не исчезло в потоке истории, но живо и сегодня – для тех, кто хочет обратиться к нему. Бэннон утверждал, что Китай не был противовесом современности, как считал Дугин: его производственная база была, напротив, экономическим двигателем глобализации - главной гомогенизирующей силой современности. Нужно изолировать и ослабить китайское государство – и глобальная система, направляющая огромные богатства в руки не имеющей корней космополитической торговой элиты, исчезнет.

Постепенно расширялись возможности обращаться с подобными призывами к единомышленникам, обладающим политическим влиянием. В январе 2019 года, через несколько месяцев после встречи с Дугиным, Бэннон встретился с еще одним сторонником традиционалистов во власти, Олаво де Карвалью, чье восхождение было столь же внезапным, как и взлет Бэннона. Олаво – 73-летний бразильский философ, живущий в самовольной ссылке в Петербурге, штат Вирджиния – родном штате Бэннона. Получив в 1980-х годах посвящение в суфийский тарикат последователя Рене Генона –
Фритьофа Шуона, Олаво затем перешел из ислама в католичество. В профессиональном плане он перешел из эзотерики и астрологии в журналистику, а затем в политику, оказав ключевое влияние на популистского президента Бразилии Жаира Болсонару. (Правительство Больсонаро предложило Олаво министерские должности в 2018 году, но он отказался от них. Видимо, с радостью оставаясь неофициальным доверенным лицом президента и его сыновей – должность, которая давала ему большее влияние, чем положение официальных советников).

Бэннон не был первым традиционалистом, обратившимся к бразильцу. Дугин участвовал в дебатах с Олаво в 2011 году, когда Олаво еще не занял видное место в политике. Основным источником разногласий в их дебатах был статус России и США. В отличие от Дугина, Олаво не рассматривал конфликт между современностью и традицией с точки зрения национальных государств. Он утверждал, что сельское религиозное население всех западных государств является хранителями духа, а не какой-либо отдельной нацией. Это население, по мысли бразильца, особенно усточиво в США – а его врагами являются международный капитал, фундаменталистский ислам (все более лишенный духовного содержания) и милитаристский российско-китайский союз. В то время традиционалисты мало обращали внимания на мысль о том, что США могут возродить сильную духовность среди своего сельского населения – но Бэннон, похоже, принял её во внимание.

Взаимодействуя с  Олаво, Бэннон сосредоточился на сближении Бразилии с США и отдалени её от Китая, некогда надежного торгового партнера Бразилии. Но в ходе первоначального обмена мнениями Бэннон затронул более смелую повестку дня –
сближение России с США (и, предположительно, с Бразилией). Основой для такого сближения будет не политика, а духовность: элемент, который и Бэннон, и Олаво считают главным в истории человечества.

***

Бэннон нашел в Дугине и Олаво не только товарищей по борьбе с иммигрантами, но и столь же влиятельных деятелей, разделявших его эзотерическое понимание времени и истории. Работая с ними, он надеялся не только изменить лицо геополитики, но и полностью выйти за рамки современной политики.

Поразительно – значительное число мировых лидеров получали советы от людей с глубоко необычным и ярким мировоззрением. Однако все традиционалисты, за которыми я следил, изо всех сил пытались продвигать свою политическую повестку. Это верно и в отношении каждого из них по отдельности – Бэннон и Дугин не могли сохранять политические посты в течение длительного времени, а Олаво никогда не добивался их. Также справедливо и по отношению к их усилиям по сотрудничеству друг с другом: Дугин отверг призыв Беннона изменить свой геополитический проект в проамериканском, антикитайском направлении. Однако Бэннон смело может утверждать, что помог укрепить антикитайскую фракцию правительства Болсонаро – фракцию, пронизанную традиционализмом. Лидером в борьбе против Китая является министр иностранных дел Бразилии Эрнесто Араужо, бывший ученик Олаво, хорошо знакомый с мыслями Генона, Эволы и Дугина (и который недавно продвинул в министерстве главного в Бразилии ученика – Сезара Ранкетат).

Трудно представить себе какое-либо широкое политическое воплощение традиционализма, поскольку радикализм этого направления ставит его в противоречие с большинством основных идеологий – не только либерализмом, но и национализмом. В своей первоначальной форме традиционализм рассматривает национальное государство как продукт современности –  искусственно ограниченное пространство для ликвидации иерархии и навязывания однородности. Таким образом, национализм, за который выступают такие традиционалисты, как Дугин и Бэннон, является своего рода промежуточной стадией между иерархическим обществом и всеобщим «выравниваем мира» при помощи международного коммунизма или демократии.

Возможно, что для Бэннона, Олаво и особенно Дугина национализм является улицей с двусторонним движением, а не самоцелью. Их призывы к укреплению границ и даже к более эгалитарным порядкам внутри них (Дугин часто выступает за «социальную справедливость», а Бэннон теоретически поддерживает прогрессивную налоговую политику) могут стать начальными шагами в попытке повернуть время вспять. Первым делом – выстроить горизонтальные различия между государствами, уничтожив интернационализм и создав «мир островов» (многополярный мир). Затем – восстановить вертикальный принцип устройства внутри отдельных обществ, установив теократическую иерархию, сакрализовав институт национального государства (модернистский и светский по своей сути).

Таким образом, для влиятельных сторонников традиционализма национализм может быть всего лишь первым шагом крестового похода – к разделению искусственно созданного глобального мира на естественные границы и возвращению ему священного измерения.