Переоткрывая Эммануэля Гольдштейна: тролли, хэйтеры и инфлюенсеры

Пандемия ускорила наступление удаленной работы и виртуальных отношений – это реальность, что мы все больше и больше живем в окружении экранов, без которых невозможно обойтись. В этом всеобщем контексте, как сказал бы Фуко, описывая персонажей, созданных Оруэллом в романе «1984», в эпической битве за историю, становится все труднее быть диссидентом, не будучи заклейменным хэйтером или троллем.

 

Внутри пестрой фауны, царящей в сети, есть группа изгоев, которые «загрязняют», но в некотором роде также обогащают социальные сети, поскольку они выступают против единомыслия. Данную группу возглавляют так называемые тролли – наверное, самый известный подвид данной категории онлайн-хищников. Термин «тролль» используется в уничижительном смысле, поскольку подразумевается, что такие пользователи создают сообщения, содержащие грубость, оскорбления, ложь, которые трудно обнаружить, с намерением запутать и вызывать у других смешанные чувства. Конечная цель может быть разнообразной: вызвать разногласия, получить интеллектуальное удовлетворение от ощущения своей способности использовать сарказм и обливание грязью, вызвать противоречие или просто привлечь внимание. Тот факт, что их личность в принципе неизвестна, играет важную роль, а также может создать определенное чувство безнаказанности.

 

С другой стороны, есть «хейтеры». В то время как предполагаемая цель тролля обычно состоит в том, чтобы сбить с толку, спровоцировать, нарушить правила или просто рассердить, хейтер нападает, оскорбляет чувства других людей. Короче говоря, тролль обычно высказывает свое мнение, а хейтер оскорбляет. Общество также осуждает хейтеров за то, что они приносят с собой «язык ненависти». С другой стороны, хейтеры и сами вызывают ненависть у других, их дискурс считается контрсистемным и разрушительным, вызывая потоки критики и «охоту на ведьм».

 

Непрерывные раздражители, с которыми мы сталкивается на этих площадках, предопределяют наше поведение, задавая определенные модели поведения как более нормальные и приемлемые, чем другие. Вирусные сообщения в Твиттере переполнены негативными комментариями «моралистов», в которых анонимные орды раскрученных хейтеров изливают свою глубочайшую ненависть ко всему, что не считается «мейнстримом».

 

В противовес этим двум спорным темам «виртуальное сообщество» награждает лайками и позитивными комментариями действия, которые считаются допустимыми в социальной сети. Так называемые «инфлюенсеры» – это привилегированные страницы, авторы которых знают, как использовать в своих интересах свою харизму в сети. Название подсказывает нам способность влиять – это их определяющая черта, независимо от реальной или метафизической ценности того, что они делают. Эта способность найти отклик дает им видимость того, что они способны продвигать те тенденции, которые система считает «подходящими». В частности, это те, кого считают образцами, приспособленными к запросам существующей системы. Характерной чертой инфлюенсеров является то, что все они как бы скроены из одной ткани, живут на экране и публично демонстрируют себя. Своего рода автоматизированное творчество, также описанное Оруэллом, проиллюстрированное таким устройством, как версификатор, которое само сочиняет стихи и песни.

 

 

Согласно описанному Оруэллом в «1984», системе для того, чтобы функционировать, нужен враг, козел отпущения, виновный во всем, что идет не так. В одной из самых показательных глав антиутопии Оруэлла возникают «Две минуты ненависти», которые помогают установить и поддерживать режим Большого Брата.

 

Диссидент по имени Эммануэль Гольдштейн является противником Большого Брата. Как описывает Оруэлл, ненависть начинается с быстрого изображения лица на гигантском экране. Это Эммануэль Гольдштейн, «Враг народа». У него «умное лицо, в котором, тем не менее, было что-то презренное», а также «несомненно чужое». Это вызывает страх и неприязнь.

 

Гольдштейн проявляет нелояльность к нации и (что одно и то же) к режиму: «Он был предателем по преимуществу, тем, кто раньше и больше, чем кто-либо другой, запятнал чистоту партии». Гольдштейн несет ответственность за всевозможные ереси и предательства. Он не любит свою страну.

 

В первые 30 секунд хэйт-спича слышится голос Гольдштейна, осуждающего партию и призывающего к свободе. Далее – он «оскорбил Большого Брата» и «выступал за свободу слова, свободу печати, свободу собраний и свободу мысли».

Задача – вызвать гнев и страх у аудитории, причем немедленно. Где бы он ни был, он ведет своего рода армию теней, сеть заговорщиков. Он – автор ужасной книги, в которой собраны все ереси.

 

На второй «минуте ненависти» люди впадают в исступление. Они прыгают и кричат, пытаясь заглушить сводящий с ума голос Гольдштейна. Дети присоединяются к крикам.

 

Герой Оруэлла Уинстон не может устоять. Он тоже начинает кричать и сильно пинаться. Для него это было не просто зрелище. «Самое ужасное в этих "Двух минутах Ненависти" было не то, что каждый должен был сыграть свою роль, – пишет Оруэлл, – а, напротив, то, что было абсолютно невозможно избежать участия».

 

Притворяться не было нужды: «Экстаз страха и мести, желание убивать, пытать, бить молотком по лицам, казалось, пронизывало всех присутствующих, как электрический ток, превращая, даже против воли, в жестикулирующего, крикливого безумца».

 

Несмотря на презрение к Большому Брату, Уинстон видит, как его чувство «превращается в обожание, а Большой Брат поднимается, как непобедимая башня, как прекрасная скала, способная противостоять угрозам». И по мере того, как его ненависть растет, она становится сексуальной. Уинстон начинает фантазировать, как изнасиловать и убить девушку, стоящую позади него.

 

В этот момент ненависть достигает апогея. Голос Гольдштейна становится голосом блеющей овцы, и на мгновение его лицо превращается в овечье. Затем лицо Большого Брата заполняет экран, мощное, успокаивающее и пугающе спокойное.

 

Настоящие слова Большого Брата не слышны, но они ощущаются как знак безопасности. В этот момент на экране появляются три партийных лозунга:

 

Один из присутствующих, кажется, молится Большому Брату. В течение 30 секунд зрители поют в его честь «процедуру самогипноза, преднамеренного способа заглушить сознание ритмическим шумом». Уинстон поет вместе с остальными, потому что «невозможно было не петь».

 

«Две минуты ненависти» – это синтез общей тактики некоторых лидеров, в основном в авторитарных странах, но также и в демократических. Они сосредоточивают внимание на врагах, иностранцах, еретиках, тех, кто стремится разрушить социальную ткань.

 

Что делает «Две минуты ненависти» настолько коварными, так это то, что даже те, кто противостоит им и видит свою цель, рано или поздно сдаются, поскольку они имеют тенденцию проникать в самое нутро.

 

 

Поразительно также сходство с сегодняшним днем «Двух минут ненависти», времени, затраченного внушенными массами на то, чтобы показать свое презрение к предателю Гольдштейну. Эта сцена напоминает линчевание в Твиттере, когда публичная страница человека подвергается гражданскому преследованию и нападкам. В результате такой социальной и моральной дискредитации этот человек будет уничтожен как активный субъект в сетях, и у него не останется иного выбора, кроме как стать партизаном или исчезнуть. Согласно Платону в «Государстве», когда свобода любой ценой является единственной целью, то это приводит к избытку свободы, порождающему избыток фракций и множественность точек зрения, большинство из которых ослеплены узкими интересами.

 

Тот, кто хочет быть лидером, должен затем льстить этим фракциям, потакать их страстям – и это благодатная почва для тирана, который манипулирует массами, чтобы «господствовать над демократией», согласно Платону.

 

Более того, по Платону, такая неограниченная свобода вырождается в массовую истерию. Именно тогда атрофируется вера в авторитет, люди становятся беспокойными и поддаются обманчивому демагогу, который культивирует их страхи и позиционирует себя как защитника.

 

Следовательно, предполагаемая свобода самовыражения, которой пользовался СССР в первые минуты своего появления, эволюционирует в сторону тоталитаризма, «ненасытное стремление к свободе вызывает потребность в тирании» (Платон). Поэтому в социальных сетях существует цензура, буквально говоря, определенного антимэйнстрим-дискурса.

 

 

В романе Джорджа Оруэлла «1984» члены партии ежедневно собираются, чтобы посмотреть двухминутный фильм с изображением своих врагов (особенно лидера диссидентов Эммануэля Гольдштейна), чтобы публично продемонстрировать свое неприятие. На каждом сеансе толпа выкрикивает оскорбления и даже яростно швыряет предметы в экран.

 

«Две минуты ненависти» – это часть идеологической обработки, которой подвергаются граждане Океании. Таким образом, идеологи партии стремятся превратить тоску, вызванную их жалким существованием, в ненависть к предполагаемому врагу (которого, возможно, даже не существует) в бессознательном граждан. Таким образом, они стремятся избежать возможности того, что они обратят свои мысли и действия против самого правительства.

 

 

Все основано на массовом использовании лжи организациями, которые всегда делают противоположное тому, что они говорят. Таким образом, Служение Любви посвящено истязанию диссидентов. Министерство мира ведет войну с другими державами. Министерство правды манипулирует любыми данными, которые противоречат интересам правительства. Одним из его работников является именно главный герой сюжета, Уинстон Смит, ответственный за переписывание истории в соответствии с текущими интересами.

 

 

Чтобы получить представление о профиле Гольдштейна, мы должны сначала описать Уинстона Смита. Он принадлежит к тому, что мы могли бы назвать средним классом, и его профессиональная деятельность осуществляется в противоречивом Министерстве правды. Его основная функция – приспособить реальность к партийным догмам. Его работа – манипулирование, искажение и цензура правды в интересах правителей. Однако он, похоже, не верит в дискурс, который пытается передать, поэтому он попытается революционными действиями ниспровергнуть установленный порядок. В обществе, в котором Смиту приходилось жить, ложь (сегодня мы бы сказали fake news) стала узаконенной, а слежка является важнейшей проблемой. Его двойник – Эммануэль Гольдштейн, враг общества. Официальная мифология показывает его как важного участника революции, который позже решил продать себя иностранным державам и с тех пор скрывается, неизвестно где, распространяя свои гнусные идеи свободы. Книга, представляющая собой длинное эссе, которое он якобы написал и которое считается сборником наихудших ересей, распространяется подпольно.

 

Эммануэль («с нами Бог») считается врагом партии и является предлогом для ежедневного ритуала под названием «Две минуты ненависти». Согласно уверениям партии, Гольдштейн когда-то был ее лидером, пока он не возглавил контрреволюцию и не исчез прежде, чем его казнили бы. Он также предположительно является лидером Братства. Однако, как и Большой Брат, Гольдштейн, вероятно, является изобретением, призванным стать объектом ненависти и возмущения людей.

 

Гольдштейн, диссидент, радикальный дух, антигерой, которого больше всего ненавидят за то, что он имеет иное мнение и выражает себя по-другому, слишком напоминает исторических личностей, которых в пользу социальной справедливости заклеймили как сумасшедших, головорезов и подрывников... и за это они были гонимы, казнены, распяты, изгнаны как еретики из анналов «исторической памяти».

 

 

Достижения в области больших данных и искусственного интеллекта в сочетании с разветвленной сетью камер видеонаблюдения, уже присутствующей в «развитом» мире, являются благодатной почвой для тестирования и реализации передовых экспериментов в области социального контроля. Самой символической является так называемая «система социального кредита». Все еще находясь в периоде тестирования, она направлена на объединение всей личной и поведенческой информации от населения и предприятий, чтобы присвоить им уровень доверия, который затем можно снизить или повысить.

 

В «Падающем» (первом эпизоде третьего сезона «Черного зеркала») мы видим общество, в котором любая деятельность человека может быть оценена другими. В этом контексте все одержимы стремлением подняться в лично-социальном рейтинге на основе хороших оценок. У каждого есть социальный рейтинг от 1 до 5 звезд в стиле многих уже существующих приложений для знакомств. Социальный рейтинг каждого человека настолько важен, что большинство услуг зависит не столько от денег, сколько от оценки покупателей. Аренда дома, VIP-полеты, интересные мероприятия и т. д. В этом сценарии главная героиня, одержимая достижением уровня рейтинга 4.5, чтобы жить в квартире своей мечты, в конечном итоге, пожинает череду неудач, которая погрузит ее в глубокое разочарование.

 

Система социального кредита загоняет людей в ловушку. Однако каковы критерии оценки людей? Вряд ли они будут объективными, поскольку мораль сообщества зависит от гегемонистской субъективности. То, что нравится всем, сильно отличается от одного общества к другому, поэтому мы можем сделать вывод, что для этого нет объективной основы. Это просто вопрос дискурсивных конструкций, которые преобладают над другими в ходе истории. Тут нет истины, понимаемой как универсальное понятие, а лишь воспроизведение и принятие негласных договоренностей. Более того, в том же обществе мы находим отклонения, которые устанавливают то, что Альберт Коэн (1895–1981) назвал субкультурами. Сообщества, образованные людьми, разделяющими одни и те же проблемы адаптации, то есть группы, которые четко определены своей отстраненностью от норм и обычаев общества, в котором они живут.

 

Наконец, разговоры о застенчивости как об эпикурейской добродетели или просто об интровертивности в сегодняшнем зрелищном и «прозрачном» обществе не привлекают много симпатий в господствующей культуре непосредственности, которая ставит развлечения выше духовности. Найдутся и те, кто воспримет вас как зануду, заносчивого, нежелательного чудака и даже потенциального социопата. Согласно DSMV (классификатор психических расстройств в США, прим. пер), застенчивость считается социальным тревожным расстройством и поэтому классифицируется как психическое заболевание. В рамках логики «социального кредита» может ли возникнуть гипотетическая ситуация, когда человеку отказывают в доступе к определенным типам жилья просто потому, что он стесняется? Будем надеяться, что этого не произойдет, хотя все меняется так быстро… Китай сейчас объединяет худшее из бюрократического тоталитаризма и свободного рынка. Тем не менее, подобные инициативы, рожденные в азиатской стране, не должны казаться нам такими надуманными. Социальная оценка уже определяет качество жизни человека. В ускоренном темпе, с которым мы идем по пути прогресса, через несколько лет «Черное зеркало» будет казаться историческим романом.