На пути к суверенной доктрине и суверенному экономическому развитию

Я уверен, что многие из вас разделяют мое мнение о том, что нам достаточно было просто объяснять и жаловаться, насколько плох глобальный неолиберальный порядок, поскольку большинство людей во всем мире уже прекрасно это знают и ощутили на своей шкуре его воздействие. Что нам нужно, так это двигаться в направлении разработки рамок нового, справедливого и многополярного международного миропорядка, а также систематизировать и поместить теоретическое и практическое содержание, инструменты и средства, которые суверенные национальные государства смогут использовать в процессе возрождения своих суверенных мандатов и полномочий, потерянных или уменьшенных в последние десятилетия глобальной неолиберальной повестки. Поэтому я предлагаю статью, выдержку из полного исследования на ту же тему, опубликованную в академическом журнале РУДН «Международные отношения», которая предлагает такой подход.

Нынешнее и до недавнего времени почти всеобщее признание академическими кругами, правительствами и экспертами «универсальной» политики Вашингтонского консенсуса, которую он предписывал национальным государствам, теперь подвергается сомнению как в теории, так и на практике. Этот процесс был отмечен устранением мандатов и полномочий национального государства, которому теперь, с появлением нового многополярного мира, был предоставлен другой и суверенный альтернативный путь развития. В то время как альтернативы появляются повсюду, «новая нормальность» глобального развития суверенных наций до сих пор не согласована, хотя ключевые черты начинают вырисовываться. Становится ясно, что «старые» институты управления глобальным развитием не смогут приспособиться к новой реальности и стать как более инклюзивными в процессах принятия решений, так и позволять более разнообразное содержание или пути развития суверенных наций. Следовательно, существует ряд отдельных и конкурирующих версий региональных и глобальных подходов к развитию, которые будут учитывать потребности и предпочтения суверенных государств.

Продолжающееся падение неолиберальной идеологии, господствовавшей с 1990-х годов в сфере международных отношений, глобальной и государственной идеологии, политических и социальных институтов, экономики, науки и университетов и, следовательно, почти повсеместно закрепленной в стратегиях национального развития подавляющего большинства стран в качестве государственной идеологии, создало вакуум не только в конкурирующей идеологии, но в практических навыках, видении, стратегиях и возможностях для реализации суверенной экономической доктрины. Это связано с неолиберальной идеологией, которая низводила национальные государства до уровня региональных чисто исполнительных администраций без роли, определяющей и реализующей политику. Это свободное от содержания управление стало возможным благодаря тому, что такие чисто исполнительные роли были внедрены в государственные системы образования от 1-го класса до университетов, а также магистерских и докторских исследований, оставляя глубокую пустоту для суверенного национального государства с позиции зрения видения, стратегии, планирования и способности выполнять свои роли в условиях, которые возникнут в новом многополярном мире.

Новый формирующийся многополярный мир, основанный на интернациональных теориях реализма, не нуждается в предписывающей идеологии на уровне национального государства, кроме фундаментальной, суверенной воли народа устанавливать и управлять своими делами и образом жизни в соответствии с предпочитаемыми традиционными, моральными, социальными нормами и ценностями. Нужна ли в таком случае доктрина суверенного государства или суверенное экономическое развитие? Да, потому что неолиберальная повестка дня в процессе разгосударствления отняла все рычаги и инструменты, позволяющие государству сформулировать и обеспечить такое суверенное видение, стратегию и практическую реализацию. Неолиберальная пустота, в которой государства были сведены к местным администраторам и исполнителям глобалистской повестки дня в интересах транснациональных корпораций, должна быть заполнена процессом рестатизации. Для этого необходимо заново открыть истоки и предназначение национального государства со времен Аристотеля, через средневековые государства и национальное государство XIX и начала XX века по всей вертикальной цепочке, начиная с принятия собственной идеологии, видения, стратегии и планирования, а также способности обеспечить политическое, экономическое и социальное развитие своего суверена: народа.

Только одно фундаментальное изменение, вытекающее из теории и практики государственности, теперь встроенное в доктрину суверенитета, в свою очередь затронет все аспекты суверенного государства, такие как его идеология, институты, управление, административная работа и практика во всех экономических, политических и социальных сферах в будущем. Это фундаментальное отличие от нынешней глобально навязанной неолиберальной модели заключается в том, что государство служит своему суверену, народу, а не каким-либо другим высшим международным группам с глобальными интересами. Такая доктрина суверенного государства заложит основу для развития в каждой стране справедливых экономических систем, которые наилучшим образом отражают ее потенциал, культуру, традиции и природный и человеческий потенциал. Следовательно, не будучи предписывающими в идеологических и политических аспектах, которые являются неотъемлемыми правами каждого суверенного национального государства определять происходящее в соответствии со своими ценностями, традициями, культурой, экономическая концепция в таком суверенном государстве допускает любую модель: от государственной, управляемой государством до частной, рыночной и любых смешанных моделей между ними.

На основе анализа неолиберальных сфер вмешательства, в которых потенциал государства был ослаблен, в статье проводится анализ потенциальных точек входа для восстановления способности формулировать доктрину, видение и стратегию суверенного государства. Не менее важным для суверенных государств в многополярном мире является развитие навыков и возможностей для разработки и реализации оперативных планов восстановления своих национальных государств, что мы иллюстрируем на примере суверенной экономической доктрины.

И хотя развивающиеся страны и специалисты-практики в этой области повторно внедряют (или никогда не прекращали использовать) реформы политики, близкой к промышленной, которые позволяют государству играть большую роль — и на этот раз в большей степени быть стимулирующим фактором — а не выступать с позиции выбора победителей со всеми оговорками и предостережениями о том, чтобы не искажать общеэкономическую или отраслевую конкуренцию и влияние рыночных сил. Поле смыслов теперь открыто для разработки всеобъемлющей теории развития, которая соединила бы все частичные экономические, социальные и институциональные подходы к восстановлению роли институтов (как формальные, так и неформальные), и идея национального государства вновь стала бы преобладающей парадигмой развития XXI века.

В последние десятилетия в этом направлении уже предпринято много значительных усилий, которые предполагают и включают роль государства и институтов в уравнения развития и роста и извлекают на этой основе политические уроки. Некоторыми из них являются Новая структурная экономика (Lin, 2006) или концепция «связывающих ограничений» и «диагностика роста» (Rodrik, 2005). Тем не менее, обе концепции пытаются только улучшить западные бреттон-вудские институты, что было опробовано без значительных успехов — например, идея, что «существует более одного пути к развитию», неудачная попытка реформы Всемирного банка (Stiglitz, 2003, 2011), и прочие теории, поддержки которых мы не видим со стороны западных политических элит. Новая суверенная экономическая доктрина должна быть построена на основе доктрины суверенного национального государства, устанавливающей общие рамки для суверенных национальных государств, находящих свои пути политического, социального и экономического развития в многополярном мире на основе реализма в теории и практике международных отношений.

Что даст доктрина суверенного экономического развития, так это средства и инструменты для разработки и реализации институциональных, стратегических и политических рамок правительства суверенного государства, а также сравнительный анализ всех этих моделей, чтобы государства могли разработать ту, которая наиболее подходит для их нации, и закрепить ее в своих долгосрочных платформах и видении экономического развития. До сих пор все страны имеют схожие национальные планы развития, концепции, стратегии и соответствующие стратегические документы в экономической, социальной, образовательной, медицинской и других областях, взятые из ключевых национальных документов. Тем не менее, текущие стратегические национальные документы в большинстве стран лишены какого-либо существенного содержания суверенной политики, редко согласовываются с народом и в основном создаются небольшой технократической элитой, которая преимущественно руководствуется аналогичными национальными документами, подготовленными для них Всемирным банком, МВФ, АБР, ЕБРР, АфБР и т. д. Вкупе с тем, что нет вознаграждения или наказания или пересмотра результатов и воздействия этих планов, в соответствии с урезанными мандатами и полномочиями государства, эти документы не требуют какой‑либо более значимой работы, кроме чисто исполнительно-административной, и существуют вопреки интересам суверенных государств, часто не в интересах народа данного национального государства.

Следовательно, смена парадигмы с выгоды для глобалистских транснациональных корпораций на пользу для людей создаст большую нагрузку на государство, чтобы иметь возможность разрабатывать, планировать и претворять в жизнь более сложные и весомые требования, которые предъявляют к ним доктрина суверенного государства и суверенное справедливое экономическое развитие, начиная с правительств, государственных администраций и всех других политических, экономических и социальных институтов.

Что это повлечет за собой? Данное исследование сосредоточено на суверенном экономическом развитии, но аналогичные глубокие изменения от идеологии к реализации будут иметь место во всех других областях политического и социального развития возрожденного национального государства. Более того, суверенное экономическое развитие и другие области должны быть глубоко укоренены и переплетены с политическим и социальным развитием при реализации доктрины суверенного государства. Нынешнее разделение этих ключевых областей и даже дальнейшее разделение внутри каждой из этих областей и создание разрозненных зон, ни одна из которых не дает полной картины, было инструментом глобальной неолиберальной программы, позволяющим проводить свою политику без более широкой оппозиции. Суверенная экономическая доктрина потребует активизации и использования всех интеллектуальных, человеческих и институциональных возможностей и ресурсов наций, которые должны быть задействованы в работе по преобразованию своей доктрины суверенного государства в жизнеспособную справедливую суверенную экономическую доктрину.

Во-первых, глубокое идеологическое изменение в отношении суверена — народа национального государства — будет означать внесение изменений в структуру стимулов между всеми экономическими, политическими и социальными факторами, что должно быть закреплено в основополагающих актах, таких как конституции национальных государств. Нынешние структуры стимулов в неолиберальной экономике не сбалансированы и смещены в сторону акторов, которые являются локальными исполнителями глобальной неолиберальной повестки, то есть наносят ущерб внутренней экономике, своей производительности, природным и человеческим ресурсам, отвлекая их на непроизводственную деятельность, которая не создает стоимости и не приносит добавленной стоимости для внутренней экономики или благосостояния населения.

Во-вторых, суверенная наука и образование и экономическая наука и образование в частности должны быть пересмотрены в соответствии с доктриной суверенного государства и внедрены как внутри страны, так и в международную сеть научных кругов суверенных наций, на разных языках, в журналах, аналитических центрах, чтобы обеспечить подлинную базу знаний для формирования навыков для реализации доктрины вовне в конкуренции с современной и основанной только на английском языке наукой, которая была полностью захвачена неолиберальной повесткой дня. Это создание собственной параллельной системы аккредитации образовательных платформ, создание сети образовательных и обучающих площадок, таких как учебные центры в дополнение к существующим школам, университетам, где преподаватели сейчас выдавлены из существующей академической среды, и системы образования, которая во многих странах захвачена неолиберальной глобальной повесткой дня.

В-третьих, принятая каждой страной суверенная идеология и систематизированные местные научные и практические знания должны быть преобразованы в глубокое национальное видение и стратегические документы суверенного экономического развития, которые будут поддерживаться политическими, руководящими и административными структурами, а также людьми, которые должны быть вовлечены посредством консультаций, распространения информации и участия. Эти стратегическое видение и оперативные документы станут основой для разработки оперативных планов и планов реализации, сопровождаемых целями и соответствующими показателями, мониторингом и оценкой, системами раннего предупреждения, исправлениями и корректировками. Эти документы окажут влияние на все секторы государства и общества и будут поддерживаться другими отраслевыми концепциями и стратегиями развития, такими как политическое и социальное развитие.

В-четвертых, исходя из идеологии, видения и стратегии, а также оперативного плана реализации, это потребует как институциональных изменений, так и развития потенциала и человеческих ресурсов для всего государственного управления, политических и государственных структур, судебной системы, центрального и коммерческого банковского дела, системы образования от начальных классов до программ университетов, государственной финансовой поддержки; и структуры стимулов, которые необходимо будет скорректировать, чтобы иметь возможность поддерживать и реализовывать это суверенное и справедливое видение и стратегию экономического развития.

В-пятых, внедрение и поддержка субъектов экономической деятельности, от индивидуальных предпринимателей через ММСП до крупных национальных корпораций, путем предоставления доступа к финансам, разработки ноу-хау для повышения производительности товаров и услуг, развития физической и нематериальной инфраструктуры, инноваций, технологических достижений, повышение качества, доступ к рынкам, развитие торговли и экспорта, справедливое поощрение инвестиций, брендинг товаров, услуг и экономики страны и т. д.

Исходя из этого видения и стратегии, реализация суверенной экономической доктрины должна включать следующие компоненты суверенного национального развития: институциональное развитие, руководство и управление экономическим развитием; построение, введение в действие и внедрение справедливой экономической системы; поддержка государственных и частных инвестиций; отраслевая экономическая политика и отраслевая поддержка, ориентированная на уникальные преимущества; международное экономическое сотрудничество; суверенные финансовые потоки для развития; развитие инфраструктуры; развитие навыков, ноу-хау и знаний и развитие человеческого потенциала; эффективное государственное управление; реструктуризация публичных компаний и реинжиниринг бизнес-процессов; увеличение производственного и сервисного потенциала за счет технологий и инноваций; развитие микро-, малых и средних предприятий; местное и региональное экономическое развитие; разработка и охрана природных и минеральных ресурсов; продвижение торговли и экспорта, маркетинг и брендинг национальной экономики; регулирование и дерегулирование экономического развития; цифровизация, электронное управление, блокчейн, ИИ.

Таким образом, доктрина суверенного экономического развития, в основе которой лежит доктрина суверенного государства, заполняет дестатизационный вакуум, оставленный десятилетиями существования неолиберальных моделей. Это достигается за счет:

1. обеспечения широкой идеологической и философской базы и понимания сущности суверенной экономики, позволяющей сформулировать собственную суверенную экономическую доктрину,
2. развития практических навыков, знаний, платформ, рычагов и инструментов для реализации положений экономической теории, которые позволят национальным экономикам процветать в общих интересах. Аналогичный подход необходим и при разработке соответствующих суверенных доктрин политического и социального развития.

Учитывая неспособность неолиберальной модели обеспечить устойчивое развитие национальных государств, а также разработать альтернативные теоретические и практические источники легитимации процессов и результатов диссипации неолиберальных моделей, возникает необходимость в создании новой модели, учитывающей необходимость суверенного развития национальных государств в формирующемся в настоящее время многополярном мире. Создание эффективного и оперативного национального образовательного, научного, аналитического, мозгового центра, а также платформ для реализации и поддерживающих международных сетей поможет продвигать доктрину суверенного государства и поможет национальным государствам обмениваться информацией, опытом, знаниями в разработке и реализации идеологических, стратегических и оперативных планов. Это те области, где предстоит большая работа в новом многополярном мире.

Использованная литература

Abelson, D. E. (2002). Do think tanks matter? Assessing the impact of public policy institutes. Montreal: McGillQueen’s University Press.

Barrientos, A., & Powell, M. (2004). The route map of the Third Way. In S. Hale, W. Leggett & L. Martell (Eds.), The Third Way and beyond: Criticisms, futures, alternatives (pp. 9—27). Manchester: Manchester University Press.

Berkowitz, D., Pistor, K., & Richard, J.-F. (2003). Economic development, legality, and the transplant effect. European Economic Review, 47(1), 165—195. https://doi.org/10.1016/S0014-2921(01)00196-9

Bernstein, S., & Cashore, B. (2000). Globalization, four paths of internationalization and domestic policy change: The case of ecoforestry in British Columbia, Canada. Canadian Journal of Political Science, 3(1), 67—99. https://doi.org/10.1017/S0008423900000044

Blagescu, M., & Young, J. (2006). Capacity development for policy advocacy: Current thinking and approaches among agencies supporting civil society organisations. Overseas Development Institute Working Paper, (260), 1—50. Retrieved from https://www.gichd.org/fileadmin/GICHD-resources/rec-documents/CapacityDevelopment-for-Policy-Advocacy.pdf

Boas, M., & McNeill, D. (Eds.). (2004). Global institutions and development: Framing the world? London: Routledge.

Boettke, P. J., Coyne, C. J., & Leeson, P. T. (2008). Institutional stickiness and the New Development Economics. American Journal of Economics and Sociology, 67(2), 331—358. https://doi.org/10.1111/j.1536-7150.2008.00573.x

Buchanan, A., & Keohane, O. R. (2005). The legitimacy of global governance institutions. Ethics & International Affairs, 20(4), 405—437. https://doi.org/10.1111/j.1747-7093.2006.00043.x

Busch, P. O., & Jörgens, H. (2004). The international sources of policy convergence: Explaining the spread of environmental policy innovations. Journal of European Public Policy, 12(5), 860—884. https://doi.org/10.1080/13501760500161514

Cisse, O. (2008). Mineral policy in developing countries: Copy and paste? CEPMLP Annual Review, (12), 1—15. Retrieved from https://www.dundee.ac.uk/download/17271/media

Clark, I. (2003). Legitimacy in a global order. Review of International Studies, 29(S1), 75—95. https://doi.org/10.1017/S0260210503005904

Court, J., Hovland, I., & Young, J. (2005). Bridging research and policy: Evidence and the change process. Rugby: ITDG Publishing.

D’Aspremont, E., & de Brabandere, A. (2011). The complementary faces of legitimacy in international law: The legitimacy of origin and the legitimacy of exercise. Fordham International Law Journal, 34(2), 190—235.

Deacon, B. (2007). Global social policy & governance. London: Sage. https://dx.doi.org/10.4135/9781446212219

Degterev, D. A. (2011). International development assistance: Evolution of international legal regimes and effectiveness of foreign aid. Moscow: Lenand publ. (In Russian).

Degterev, D., & Kurylev, K. (Eds.). (2019). Foreign policies of the CIS states: A comprehensive reference. Boulder: Lynne Rienner. https://doi.org/10.1515/9781626378087

Dementiev, V. E., & Ustyuzhanina, E. V. (2016). The problem of power: Institutional approach. Journal of Institutional Studies, 8(3), 91—101. (In Russian). https://doi.org/10.17835/2076-6297.2016.8.3.091-101

Dolowitz, D., & Marsh, D. (1996). Who learns what from whom? A review of the policy transfer literature. Political Studies, 44(2), 343—357. https://doi.org/10.1111/j.1467-9248.1996.tb00334.x

Domjahn, T. (2013). What (if anything) can developing countries learn from South Korea? Asian Culture and History, 5(2), 16—24. https://doi.org/10.5539/ach.v5n2p16

Drezner, D. W. (2001). Globalization and policy convergence. International Studies Review, 3(1), 53—78. https://doi.org/10.1111/1521-9488.00225

Duan, Y., Nie, W., & Coakes, E. (2010). Identifying key factors affecting transnational knowledge transfer. Information & Management, 47(7—8), 356—363. https://doi.org/10.1016/j.im.2010.08.003

Dunning, T., & Pop-Eleches, G. (2004). From transplants to hybrids: Exploring institutional pathways to growth. Studies in Comparative International Development, 38(4), 3—29. https://doi.org/10.1007/BF02686326

Evans, P. (2004). Development as institutional change: The pitfalls of monocropping and potentials of deliberation. Studies in Comparative International Development, 38(4), 30—53. https://doi.org/10.1007/BF02686327

Gilardi, F., & Wasserfallen, F. (2019). The politics of policy diffusion. European Journal of Political Research, 58(4), 1245—1256. https://doi.org/10.1111/1475-6765.12326

Goderis, B., & Versteeg, M. (2013). Transnational constitutionalism: A conceptual framework. In D. J. Galligan & M. Versteeg (Eds.), Social and political foundations of constitutions (pp. 103—133). Oxford: Oxford University Press. https://doi.org/10.1017/CBO9781139507509.007

Hausmann, R., Pritchett, L., & Rodrik, D. (2005). Growth accelerations. Journal of Economic Growth, 10(4), 303—329. https://doi.org/10.1007/s10887-005-4712-0

Hennink, M., & Stephenson, R. (2005). Using research to inform health policy: Barriers and strategies in developing countries. Journal of Health Communication, 10(2), 163—180. https://doi.org/10.1080/10810730590915128

Holzinger, K., Knill, C., & Sommerer, T. (2008). Environmental policy convergence: The impact of international harmonization, transnational communication, and regulatory competition. International Organization, 62(4), 553—587. https://doi.org/10.1017/S002081830808020X

Jacoby, W. (2008). Minority traditions and post-communist politics: How do IGOs matter? In M. A. Orenstein, S. Bloom & N. Lindstrom (Eds.), Transnational actors in Central and East European transitions (pp. 56—76). Pittsburgh: University of Pittsburgh Press. https://doi.org/10.2307/j.ctt7zwb44

Jones, N., & Young, J. (2007). Setting the scene: Situating DFID’s research funding policy and practice in an international comparative perspective. London: Overseas Development Institute.

Jones, N., Jones, H., Steer, L., & Datta, A. (2008). Improving impact evaluation production and use. Overseas Development Institute Working Paper, (300), 1—78. Retrieved from https://cdn.odi.org/media/documents/4158.pdf

Jörgens, H. (2004). Governance by diffusion: Implementing global norms through cross-national imitation and learning. In W. M. Lafferty (Ed.), Governance for sustainable development: The challenge of adapting form to function (pp. 246—283). Cheltenham: Edward Elgar. https://doi.org/10.4337/9781845421700.00017

Kahler, M. (2009). Global governance redefined. In A. Sobel (Ed.), Challenges of globalization: Immigration, social welfare, global governance (pp. 174—198). London: Routledge.

Kelley, J. (2004). Ethnic politics in Europe: The power of norms and incentives. Princeton: Princeton University Press.

Knill, C. (2005). Introduction: Cross-national policy convergence: Concepts, approaches and explanatory factors. Journal of European Public Policy, 12(5), 764—774. https://doi.org/10.1080/13501760500161332

Kramer, A., & Pahl-Wostl, C. (2014). The global policy network behind integrated water resources management: Is it an effective norm diffusor? Ecology and Society Research, 19(4), 11.

Kurylev, K., Degterev, D., Smolik, N., & Stanis, D. (2018). A quantitative analysis of geopolitical pluralism in the post-Soviet space. International Organisations Research Journal, 13(1), 134—156. https://doi.org/10.17323/1996-7845-2018-01-08

Lazer, D. (2001). Regulatory interdependence and international governance. Journal of European Public Policy, 8(3), 474—492. https://doi.org/10.1080/13501760110056077

Leimgruber, M. (2012). The historical roots of a diffusion process: The three-pillar doctrine and European pension debates (1972—1994). Global Social Policy, 12(1), 24—44. https://doi.org/10.1177/1468018111431668

Levi, M., Sacks, A., & Tyler, T. (2009). Conceptualizing legitimacy, measuring legitimating beliefs. American Behavioral Scientist, 53(3), 354—375. https://doi.org/10.1177/0002764209338797

Lin, J. Y. (2012). New structural economics: A framework for rethinking development policy. Washington, D.C.: World Bank.

Maggetti, M. (2009). The role of independent regulatory agencies in policy-making: A comparative analysis. Journal of European Public Policy, 16(3), 450—470. https://doi.org/10.1080/13501760802662854

Maggetti, M. (2010). Legitimacy and accountability of independent regulatory agencies: A critical review. Living Reviews in Democracy, 2, 1—10.

Manshin, R. V., & Ghafari, A. L. (2021). Investment cooperation between Russia and India. RUDN Journal of Economics, 29(3), 490—501. (In Russian). https://doi.org/10.22363/2313-2329-2021-29-3-490-501

Margulis, M. E. (2021). Intervention by international organizations in regime complexes. The Review of International Organizations, 16(4), 871—902 https://doi.org/10.1007/s11558-020-09403-z

Merrien, F. X. (2001). The World Bank’s new social policies: Pensions. International Social Science Journal, 53(170), 537—550. https://doi.org/10.1111/1468-2451.00343

Minogue, M. (2002). Governance-based analysis of regulation. Annals of Public and Cooperative Economics, 73(4), 649—666. https://doi.org/10.1111/1467-8292.00209

Moran, T. H. (2011). Foreign direct investment and development: Launching a second generation of policy research: Avoiding the mistakes of the first, re-evaluating policies for developed and developing countries.

Washington, D.C.: Peterson Institute for International Economics.

Potoski, M., & Prakash, A. (2005). Green clubs and voluntary governance: ISO 14001 and firms’ regulatory compliance. American Journal of Political Science, 49(2), 235—248. https://doi.org/10.1111/j.0092-5853.2005.00120.x

Reinicke, W. H., Deng, F., Witte, J. M., et al. (2000). Critical choices: The United Nations, networks, and the future of global governance. Ottawa: International Development Research Centre.

Risse, T. (2006). Transnational governance and legitimacy. In A. Benz & Y. Papadopoulos (Eds.), Governance and democracy: Comparing national, European and international experiences (pp. 179—199). London: Routledge.

Rogers, E. M. (2003). Diffusion of innovations. 5th edition. New York: Free Press.

Rosenau, J. (1995). Governance in the twenty-first century. Global Governance, 1(1), 13—43.

Scott, C. (2010). Regulatory governance and the challenge of constitutionalism. In D. Oliver, T. Prosser & R. Rawlings (Eds.), The regulatory state: Constitutional implications (pp. 15—33). Oxford: Oxford University Press. https://doi.org/10.1093/acprof:oso/9780199593170.003.0002

Stallings, B. (2007). The globalization of capital flows: Who benefits? The ANNALS of the American Academy of Political and Social Science, 610(1), 201—216. https://doi.org/10.1177/0002716206297918

Stiglitz, J. (2001). Redefining the role of the state: Joseph Stiglitz on building a “post-Washington consensus”. An Interview with introduction by Brian Snowdon. World Economics, 2(3), 45—86.

Stiglitz, J. (2002). Globalization and its discontents. New York: Norton & Company.

Stone, D. (2004). Transfer agents and global networks in the ‘transnationalization’ of policy. Journal of European Public Policy, 11(3), 545—566. https://doi.org/10.1080/13501760410001694291

Sumkoski, G. (2016). Towards socio-economic theory and practice of regulation. Evidence from OECD countries and Bangladesh. Cogent Social Sciences, 2(1), 1—22. https://doi.org/10.1080/23311886.2016.1254840

Sumkoski, G. (2017). Building reform capacity. In A. Farazmand (Ed.), Global encyclopedia of public administration, public policy, and governance (pp. 1—6). Cham: Springer. https://doi.org/10.1007/978-3-319-31816-5_3306-2

Sutinen, J. G., & Kuperan, L. (1999). A socio-economic theory of regulatory compliance. International Journal of Social Economics, 26(1/2/3), 174—193. https://doi.org/10.1108/03068299910229569

Trein, P. (2015). Literature report: A review of policy learning in five strands of political science research. INSPIRES Working Paper Series, (26), 1—22. Retrieved from https://papers.ssrn.com/sol3/papers.cfm?abstract_id=2707344

True, J., & Mintrom, M. (2001). Transnational networks and policy diffusion: The case of gender mainstreaming. International Studies Quarterly, 45(1), 27—57. https://doi.org/10.1111/0020-8833.00181

Tyler, T. R. (1990). Why people obey the law. New Haven: Yale University Press.

Uhlin, A. (2010). Democratic legitimacy of transnational actors: Mapping out the conceptual terrain. In E. Erman & A. Uhlin (Eds.), Legitimacy beyond the state? (pp. 16—37). London: Palgrave Macmillan. https://doi.org/10.1057/9780230283251_2

Vachudova, M. A. (2005). Europe undivided: Democracy, leverage, & integration after Communism. Oxford: Oxford University Press. https://doi.org/10.1093/0199241198.001.0001

Verger, A., Novelli, M., & Kosar Altinyelken, H. (2012). Global education policy and international development: An introductory framework. In A. Verger, M. Novelli & H. Kosar Altinyelken (Eds.), Global education policy and international development: New agendas, issues and policies (pp. 3—32). London: Bloomsbury.

Weaver, R. (Ed.). (2000). Think tanks and civil societies: Catalysts for ideas and action. London: Sage.

Weyland, K. (2005). Theories of policy diffusion lessons from Latin American pension reform. World Politics, 57(2), 262—295. https://doi.org/10.1353/wp.2005.0019

Young, O. R. (1979). Compliance and public authority. New York: RFF Press.