Метафизика цензуры

Фронтир и цензор

В данных тезисах речь пойдет не столько о прагматически-технических функциях цензуры, сколько о ее особом интеллектуально-онтологическом и метафизическом статусе. 

Цензор по определению находится в особом пункте смыслового, интеллектуального пространства, а именно -- на границе разных культурных миров, на пунктирной  линии встречи «этого» и «иного», бытия  и небытия, единого и многого, «своего» и «чужого».  Эта  граница не есть тонкая линия, черта на плоскости, разделяющая традиции, общества, мировоззрения. Она представляет собой объемную территорию, качественную смысловую вселенную (с горизонтальным и вертикальным измерениями), которую  Дарья  Дугина называла «фронтиром», пространством смысловых пересечений, взаимодействий, столкновений, разногласий, войн, договоров и примирений. Есть цензура  горизонтальная и вертикальная: в первом случае сопоставляются поверхностные, плоскостные, фактуальные, феноменологические пласты культурных пространств, а  во втором – сущностные, принципиальные глубинные уровни смыслов. Цензор пребывает на сложном перекрестье внутреннего и внешнего, интернального и экстернального в традициях, мировоззрениях, ментальных парадигмах, стереотипах, духовных практиках, теоретических представлениях. Он представляет из себя  исследователя, эксперта и судью, допускающего на свою территорию «чужое» -- чуждое, приходящее с «другой стороны», ценностно не близкое, идейно не сопоставимое. Параллельно с этим он выступает как пограничная  застава, охранный  отряд,  оппонирующий враждебному смыслу, отказывающий определенному  содержанию во вторжении в его собственную культуру. Цензор определяет возможность и границы содержательных контактов, ассимиляций идей, идеологий, ценностей, выносит приговор о мере близости или несопоставимости конфронтирующих  (встречающихся на фронтире) идей и мировоззренческих принципов. Он несет службу интеллектуального пограничника на рубежах,  он ответствен за войны «фронтира», за области между  мирами – смысловыми, культурными, цивилизационными. Он курирует то, как вписывается  один набор тезисов  в контекст положений другой культуры.

Исследуя функции цензуры в  обществе Нового времени, можно сказать, что цензура большей частью воспринималась как мистериальное сакральное действо, целью которого было ограничение  доступа к тайному знанию, посвящению слабых духом, и то же время  обеспечение доступа к тем же знаниям и умениям сильным духом и достойным людям. Двойная  функция  цензуры предполагала высокую степень владения цензорами принципами и парадигмами культур,  встречающимися в пограничных зонах, способностью к диакрисису (различению) и поиску  единства культур, возведению их к возможному  высшему единому  основанию.

Страж порога

В мифологии и религиозных инициатических практиках существует особый персонаж –«страж порога», («Guardian of Threshold”),  который должен встречать  героя, духовного странника, искателя магического предмета или знания на линии перехода границы («разрыва уровня»), производить нечто вроде освидетельствования его инициатического статуса и пропускать героя, если его качества соответствуют требованиям перехода на новый уровень, или запрещать переход, если потенциальный герой несостоятелен. Цензор – в каком-то смысле, участник инициатического действа: одновременно сторож и проводник. Он должен охранять ценности одной стороны границы от вызовов и посягательств другой стороны и одновременно помогать им осмотически взаимодействовать, оппонировать друг другу, контактировать, взаимно проникать друг в друга. Таможенная  служба «стража порога» – это испытание для героя, пытающегося пересечь грань, «красную линию», и для  самого стража, который  решает, достоин ли некто или нечто как носитель определенного знания, смысла, делания, встретиться  с порубежьем, с иной  культурой, альтернативной фактурой мира, новыми топосами, данными в удел иным богам. Его задача -- пропустить сильный импульс и созидательный  смысл и отпугнуть слабую и недостойную сущность. Современный  мир цинично презентует нам симулякр такого цензора –«фейсконтроль» на входе в какой-нибудь клуб. В русских сказках старшие братья условного Иванушки-дурачка, отправляясь на поиски пропавшего человека или магического предмета, часто пропадают, а затем обнаруживаются стоящими у некоего порога. 

Цензор: суверенный воин-жрец

Линия  фронтира, соединяющая  и разделяющая разные  миры, опасна, неожиданна, гибельна. Цензор (страж порога) должен определить, готовы  ли обе  стороны к встрече: ведь пересечение  порога  может потребовать жертвы, символической  платы  за  вход. Прокрастинация  -- нерешительность, откладывание, затягивание перехода на новый уровень, есть важнейший психический феномен пресечения  границы, достижения  нового.  Цензор поднимает завесу, в этом смысле он -- владыка. Цензор – это фильтр. Он – проводник, сталкер. Для восприятия иного, нового, он должен произвести акт диссолюции, растворения затвердевших догм и фильтров. Цензор приглашается стать алхимиком, растворяющим привычные стереотипы восприятия, и вместе  с тем способным, изменяясь, не измениться. Он призван расстроить старую систему согласований и конвенций и дать возможность настроиться  новым, то есть поступить рискованно, экстремально, опасно. Цензор предназначен быть одновременно мудрецом -- чтобы  знать и понимать, и воином -- чтобы  сметь нарушать пределы и сражаться  за  них. Он призван быть одномоментно сувереном, сакральным царем, ему уготовано устанавливать каноны и сражаться за них, не отступать, даже отступая.

Цензоры в волшебной сказке, гештальт Бабы-яги

Цензура -- это практика одновременного соединения и размежевания тезисов, доктрин, догматов, Логосов. Это суперпозиция и понимание двух встречных интеллектуальных контентов  одновременно, это их защита и вместе с тем риск их смешения, рассогласования, диспропорции, когда одно содержание вклинивается и взрывает другое, когда  «многое»  поглощает Единство (как в последних гипотезах платонического  «Парменида»), когда  «это убивает то» ( как в романе В. Гюго «Собор Парижской  Богоматери»). Цензура  -- это архетипическая  ситуация встречи «этого и Иного», мира своих и мира чужих, сознательного и бессознательного, мира живых и мертвых. Это поединок жизни и смерти. Блестящий реставратор структур русской сказки В.Я. Пропп рассматривает перипетии ее главных героев как великое инициатическое  путешествие на грань жизни и смерти, леса и подземного мира, где «стражами порога» ( хранителями инициатического праксиса) и, значит, цензорами, являются Баба-яга,  Змей-Горыныч, Кощей  Бессмертный и другие зловещие персонажи. 

Бифуркация цензора. Шизофрения. 

Цензура  предполагает существенную дестабилизацию нормального восприятия мира, она провоцирует переживание  когнитивного диссонанса  и столкновение смысловых контентов разных эпох и пространств. В каком-то смысле, цензор теряет связь с нормальностью, его сознание  неизбежно раздваивается, он испытывает настоящую внутреннюю конфронтацию, превращается в шизофреника. Полоса фронтира  цензуры может быть связана со скачком, разрывом уровня, травмы и для проходящего этот опыт подцензурного элемента и для осуществляющего цензуру актора, то есть как  для  субъекта, так и для объекта  цензуры, которые подчас могут совмещать эти стороны  процесса и обмениваться  статусами.

Против апейрона

Цензура – это надзор и контроль над определенными видами интеллектуальной  деятельностью. Только ли над некоторыми определенными? Или над всеми? Нам кажется, что следует акцентировать  вселенский, всеобъемлющий характер запретов  и ограничений на мысль, высказывание, речь, слово, Логос в человеческом универсуме. Любопытно, что само наличие границ,  то есть дистинкций, различий одного и другого, есть положение предела некоей последовательности превращений, то есть осуществление  цензуры. Предел (по-гречески πέρας) всегда  приветствовался в античной Греции как порядок и гармония, в то время  как термин апейрон (ἄπειρον) «беспредельное», «неопределенное» означал безмерный разрушающий хаос, требующий  преодоления. 

Если обратиться  к платонической  традиции, то цензура окажется пронизывающим весь мир процессом. У Платона целокупная мировая  динамика выражается  в формуле «постановки печати вечности на процесс становления». Вечность (идеи, эйдосы, идеальные  структуры мира) цензурируют движение, изменение, становление. 

Цензура  гностического мифа

Универсальность и конструктивность цензуры, с одной  стороны, и одновременно ее репрессивность и ограниченность—с другой,  любопытно проиллюстрирована  в гностических версиях ранних христианских общин, настаивающих на принципе двойственности мира, на наличии, наряду  с совершенной плеромой на небе, несовершенного, провального, злого творения мира из «темного света», присутствия некой трещины в Боге. У гностиков  появляется «злой цензор» в лице «злого демиурга», появившегося из тайного нерва великого Божества и захватившего ряд полномочий у абсолютной полноты (плеромы), создав ограничительную линию перехода  от низшей материальной Вселенной к духовным эонам небес. Этот невежественный и несовершенный страж нижних сфер космоса, узурпировавший божественные полномочия и удерживающий падшую человеческую душу в отчужденном материальном мире, осуществляет у гностиков именно космологическую цензуру, закрыв душе возврат в высшие сферы божественных эонов. При этом демиург гностиков выступает не как всеведающий и всепонимающий посредник соприкасающихся миров (благой цензор), а как неграмотный, ограниченный архонт-тюремщик, старающийся не допустить прохода человеческой  души через врата спасения наверх, на небеса, отдав ее на расправу судьбе(Εἱμαρμένη), необходимости, в казематы демиурга. Интересно, что указание на универсальную цензуру в рамках плеромического универсального порядка содержится в самом основании гностического мифа о темном свете высшего Бога, о неведении, догадке и восстании Пистис Софии, обнаружившей высшие эоны небесной полноты (плеромы), и за свое любопытство и дерзость анти-иерархического бунта сброшенной в качестве наказания в низшие регионы космоса. Иными словами, в дуалистическом гностическом платонизме цензурируется поведение самих эонов, и Пистис  София, нарушив мировой  порядок, и возжелав приблизиться к неизреченной  бездне, сбрасывается вниз, одновременно становясь и нарушителем порядка, восстающим против цензуры, то есть субъектом анти-цензуры, и объектом цензуры более высоких  эонов, чем она сама. В дальнейшем София (у гностика Валентина) производит на свет демиурга, который творит разграничительную линию между полнотой неба и космосом-Вселенной. София  становится объектом и субъектом цензуры, вначале  нарушая  порядок и незаконно желая  приблизиться к высшему эону – глубине, а затем, будучи отброшенной  стражами порядка, цензорами небесного рока, сама  творит демиурга, который  становится цензором и творцом разграничительной линии между  верхом и низом Вселенной.

Еще одно важное метафизическое  значение цензора (цензуры) --  охранительная, апофатическая функция, функция  сокрытия последних оснований, возможной глубины первоначала, Отца, Первоэона, Абсолюта, абсолютной  мощи, потенции всего и всякого бытия. Непостижимые глубины выражаются в абсолютном молчании, что сопоставимо с абсолютной цензурой (с запретом) Слова, Логоса. Восставшая София гностического пантеона, возжелавшая познать истину первоначала, устремилась в высшую бездну несказанной  сущности плеромы, но  невозможность проникнуть в нее повергла Софию в печаль и недоумение, спровоцировала  встречу с пределом (ὅρος), который  привел все в должный  порядок и восстановил ее место в плероме, отправив  в нижние регионы космоса. Цель подобной  цензуры – реабилитация порядка и восстановление истинных пропорций.

Пирамида со срезанной вершиной

Парадоксальное видение великой метафизической цензуры мы видим в фантасмагорической доктрине румынского философа ХХ века с сильным гностическим уклоном -- Лучано Блага. Главная фигура философии Блага -- Великий Аноним, высший принцип, Абсолют, средоточие творческого могущества. Если Великий  Аноним, утверждает Блага, будет действовать в режиме своей абсолютности, то все его творения также окажутся абсолютными, что приведёт к появлению двух и более «Абсолютов». Однако Абсолют может быть только одним единственным. Появление «второго Абсолюта» нарушило бы абсолютность первого. По этой  причине Абсолют заведомо закладывает в свои творения несовершенство и неспособность к познанию своей полноты Абсолюта, ибо познать его полностью -- значит стать им. Это и есть «трансцендентальная цензура». 

У Блага ситуация подобной цензуры символически изображается  в виде пирамиды, с отрезанной и отделенной  от основания вершиной. Человек  в своем познании может добраться только до верхнего плато трапециевидной объемной фигуры. Эту верхнюю поверхность усеченной  пирамиды, -- предел познания и приближения к божественному  знанию и откровению, -- Блага называет «мистериальным горизонтом». Над ним парит вершина  пирамиды, никогда  не досягаемая человеком  ни в его познании, ни в его мистическом опыте. 

Человек, согласно Благе, есть зверь, переживший «онтологическую мутацию»: он стремится заглянуть «туда», «за пределы непосредственного, в совершенство трансцендентного»,  и пребывать «в горизонте тайны и для откровения». Он -- тот, кто стремится познать непознаваемый Абсолют, но кто никогда  не сможет этого осуществить, ибо тогда он станет равным Богу, что невозможно, ибо цензура  оставляет вечную дистанцию между  человеком и Богом. 

Культура есть стремление преодолеть цензуру, это -- бросок  в невозможное, культура не утилитарна, она мистериальна и метафорична. Цивилизация, напротив, есть стремление к сохранению цензуры. Она функциональна и технична. Культура есть творчество, цивилизация – производство.

Нам представляется, что и кантовскую идею трансцедентального характера  человеческого знания и недостижимости трансцендентной  вещи в себе можно рассматривать как тотальную цензуру, наложенную на человеческое  познание неведомым некто. 

В принципе, цензурой является любая существующая  или провозглашаемая  завеса, преграда, чадра или вуаль (включая  вуаль на женской  шляпке). 

Цензура в раю

Цензура  означает ограничения или запрет на слово, мысль, действие, практику, высказывание, систему  взглядов не согласующиеся с принятыми (в коллективе, обществе?) законами, рекомендациями, установками, правилами, традициями, нормами и т.д. Господь в раю запретил Адаму  и Еве только одно действие — вкушать плоды от древа познания добра и зла. Это был, возможно, запрет на тему дуализма  мира, его разделенности на доброе и злое, запрет на знание, что такое зло. 

Не видим ли мы здесь первые жесты ограничения свободы, первые отзвуки цензуры? Сам сам рай  есть своего рода отделенное от иного мира границей счастливое место – место, по существу, подвергнутое  божественной цензуре в своей благой выделенности. Но и в благом месте требуется дополнительное цензурирование, то есть определение границы того, что считается  неприемлемым, злым, недопустимым, караемым смертностью. Второй акт благой цензуры от Бога?

Цензурирование животного

В теории психоанализа З. Фрейда существуют две инстанции, ответственные за цензуру бессознательного – это структура Я и структура  «Сверх-Я». В то же  время пространством анти-цензуры  у Фрейда является сон как развертывание подавленного и вытесняемого желания. Отсюда известный лозунг Фрейда «Учитесь понимать свои сны!».

Человек – говорил Аристотель – это ζῷον λόγον ἔχον. Животное, которое владеет Логосом, или животное, которым владеет Логос. Мы  видим здесь операцию разделения «просто животного» и «животного, обладаемого/обладающего Логосом». Не является ли проведенная  Аристотелем граница той чертой, которая акцентирует фатальную необратимость, человеческой судьбы, что и  означает запрет человеку быть животным, утратить свою озаренность Логосом -- то есть шаг безвозвратной полноценной цензуры Бога или природы? Кстати, формулировка  последней  части вопроса о субъекте цензуры и сам ответ на этот вопрос зависят от того, в какой  системе  координат, в какой парадигме мы находимся и рассуждаем. И здесь нам требуется определенное отступление  о парадигмах.

Парадигмы

Мы исходим из того, что сам онтологический статус цензуры, равно как ее интерпретации в гносеологии, зависит от той мыслительной парадигмы, в которой  пребывает и которую разделяет человечество или определенная его часть в тот или иной момент истории или в том или ином регионе пространства. А более конкретно из теории трех глобальных метаисторических парадигм, обозначенных Рене Геноном и философами-традиционалистами  в 20-ом веке  традиция и модерн) и подробно изученных и описанных А. Дугиным (см. А. Дугин «Постфилософия»), выделившим три фундаментальных парадигмы парадигмы --  Традиции, Модерна и Постмодерна. Все они сменяли друг друга  в истории человечества, хотя нередко сосуществовали параллельно друг другу, находясь при этом в непрерывном интеллектуальном соперничестве, в ментальных войнах –  войнах  ума, которые Александр Дугин назвал  «ноомахией».

Что такое  парадигма? Это система предпочтительных ориентиров миропонимания, выстроенных иерархий принципов, системы ценностей и структур, которые логически предшествуют (предлежат), любым связным теологическим, философским, научным дискурсам, высказываниям обыденного сознания, речам, текстам определенной исторической эпохи или определенного цивилизационного пространства. Именно так массив целокупного языка предвосхищает и объемлет любой речевой акт. Парадигма – это тезаурус мыслеформ, принципов мышления, управляющих производством знания, структурирующих законы бытия, праксиса, поэзиса (творчества)  конкретного  общества  или совокупности обществ некоей  эпохи; это сумма принципиальных, часто скрытых, не лежащих на поверхности, мифологем, теологем, философем, социологем, обосновывающих стратегии общественного бытия  и миропонимания; это континуум базовых мировоззренческих принципов, высших оснований, которые определяют формы и правила мысли и действия, политики,  экономики, моделей образования, производства, творчества, ремесла и т.д. Парадигмальный  подход к истории мысли, философии, науки, языка предполагает, что за конкретными системами мировоззрений, знаний, теорий, человеческих практик лежат глубинные парадигмы, образцы, структуры, принципы этой конкретики в большинстве случаев осознаваемые, отрефлектированные, согласованные определенным консенсусом интеллектуалов и правящих классов общества. Эти парадигмы  не лежат на поверхности, не артикулируются  специально и, как правило, обнаруживают себя в кризисные эпохи, на этапах сдвига, крушения и смены парадигм. В спокойные эпохи они под весом конкретных теорий, конгломераций фактов, содержаний и последовательностей скрываются, уходят в глубину, на дно общественного сознания. Но при этом парадигмы (до момента их смены) остаются незыблемыми, хотя и подспудными, вещают из глубины и безальтернативно правя, определяя характер целеполагания общества, типологию его мировоззрения, статус мышления, природу теорий, смысл понятий, характер общественных проектов, стратегии философствования, типы ценностей  и целей. 

 Парадигма Традиции

Как можно кратко охарактеризовать парадигмы Традиции, Модерна и Постмодерна?     

Парадигма Традиция зиждется на принципах теоцентризма, божественного творения мира и человека, вертикали, иерархии, холизма -- признании целостности и взаимосвязанности всех элементов творения, взаимозависимости частей мироздания, взаимной  ответственности частей целого друг перед другом. Человек  здесь понимается  как агент божественного промысла, соратник умных ангельских воинств, видящий цель в совершенствовании, восхождении по небесной лествице к Единому (Богу), в  преображении, обожении (в православной традиции говорится:  «Бог стал Человеком, чтобы человек стал Богом»). Традиция соединяет вечность и становление, рассматривая время как печать вечности в становлении, как образ Единого во многом. Пространство понимается в Традиции как сакральное, неоднородное, качественное, насыщенное смыслами и следами священной истории. 

Модерн

Модерн (современность) пересматривает парадигму  Традиции, расценив ее как темное, исчерпанное прошлое; релятивизирует идею Бога, отказывается  от теоцентризма, вертикали, иерархии, Вечности; десакрализует Церковь,  механизирует понятия времени и пространства (утверждая однонаправленное время без вечности и цели и количественное изотропное пространство), делает ставку на прогресс, и развитие.

В антропологии Модерн выстраивает модель атомистического индивидуализма, провозглашая человека свободным от Бога и вертикальной онтологии и уповая  на принцип антропоцентризма и автономного индивидуума, выстроенного по образу и подобию свободного неделимого атома  Демокрита-Эпикура. Означенный индивидуум провозглашает себя независимым от вертикальной  иерархии, Церкви, государства, общины, народа, этноса, и всех других коллективных «идолов» (или, точнее, эйдолонов, «призраков»), будь то «призраки» «пещеры», «рода», «рынка», «театра» и т.п. ( Ф. Бэкон). Парадигма  Модерна заявляет о рождении атомарного индивидуума, отказавшегося от понятия  «общего» или вида и рода («номинализм»), отвергнувшего все иерархии и коллективные идентичности, родовые предрассудков и призраки, и заявившего о приходе в мир свободного индивидуума-предпринимателя, обращенного к фактам и пользе, к «реальности» в ее чистом становлении, к физике и материи, и наконец, к единственной ценной  достоверности в лице собственного рационального «Я» ( Р. Декарт).

Постмодерн

Главный  смысл следующей  эпохи, Постмодерна состоит в  дальнейшем освобождении индивидуума от остатков коллективной  идентичности, вплоть до его распада на составные части. Постмодерн проводит идею о радикальном освобождении или освобождении самого освобождения, изъятии из человека всех последних определенностей и качеств, которые в парадигме Традиции структурировали суть, идентичность индивидуума, а в Модерне последовательно релятивизировались и устранялись.  Постмодерн считает Модерн непоследовательным в освобождении человека от «рабского служения» Логосу, Уму, иерархии, вертикали; он предлагает ему отказаться от неизжитых миражей истории, от качеств и определенностей, связывающих его с коллективными структурами -- привязки к стране, народу, государству, полу и языку. В Постмодерне человеку настойчиво предлагается превратиться в мигрирующую единицу -- в номада, без вещей и собственности, в туриста мира, с компьютером наперевес, оседающего в случайных местах по воле стихии рынка труда. Этот человек мира вряд ли может иметь убеждения, мысли, цели; вряд ли способен задумываться или проектировать свою жизнь, ибо мысль – это «цепи повязок с Умом, Логосом», а проект – это «утопия», «принуждение», «несвобода» в любой  момент менять направление своего движения (становления). Все, что в Традиции подвергалось экспертизе вечности (ценностей, идей, идеалов и т.п.) в Постмодерне отправлено на свалку. Свободное существо нового человека плывет по реке становления как «ризома», корень под землей, произрастающий хаотично, в произвольном направлении, но почти всегда  горизонтально, лишь изредка  выпуская ростки вверх. Государство, нация, народ, этнос, любой коллектив, община, род, семья, сообщество единомышленников – «иллюзии и заблуждения  прошлого», которые при должных практиках развеются как воздушные замки, туман над водой. 

Постмодерн желает освободить новое существо от проектов, мыслей, смыслов, истории, любой детерминации, в том числе и от детерминации целого. Человек -- это звучит «слишком целостно», «слишком тоталитарно». Надо предоставить каждому человеческому элементу, каждому его органу возможность «жить жизнь» независимо и свободно, а также непременно высказываться  в «парламенте органов» ( Ж.Делез, Ф. Гваттари, Б. Латур), а лучше, собственно, даже и не высказываться, а подавать реплику или издавать свободный звук – мяуканье или рык (хотя даже подражание звериному  языку уводит радикально атомизированное существо Постмодерна от свободного проявления в коллективный  язык зверей). Язык, на  котором пока что говорят люди, является «абсолютной тоталитарной машиной  принуждения и ограничения человека». Его надо заменить на индивидуальные высказывания  отдельных органов, органические  реплики  --  бульканья и мычания. Фактически, автономный индивидуум Модерна, апеллируя к истинному освобождению, в Постмодерне должен стать дивидуумом, делимым, чтобы каждая частичка могла вволю резвиться, «экзистировать», любить, целоваться без целостности, голосовать, нестись вперед или в сторону без цели и смысла. Пол также следует рассмотреть как последнее ограничение, которое можно без сожаления отбросить или поменять в  зависимости от ситуации и настроений малых частей организма.  

Стратегия растворения (диссолюции) человека в Постмодерне поначалу представляется зловещей и леденящей душу карикатурой на  концепцию его божественного творения, как она мыслится в парадигме Традиции. Но при внимательном рассмотрении оказывается, что главным нервом логики нисхождения череды меняющихся парадигм является именно линия  ослабления, деградации и, в конечном счете, элиминации человека как такового. 

Парадигма зависит от консенсуса интеллектуальной элиты

Р.Генон гениально подметил, что современность, перевернувшая  мир Традиции, это  совсем не результат объективного хода истории. Это продукт отчаянной  активности некоего коллективного субъекта – группы интеллектуалов, ученых и философов Нового времени, причем  именно западного сектора человечества. Она  зиждется  на предварительно продуманной, отчетливой интеллектуальной  матрице, обладающей строго выверенной логикой, обратной логике парадигмы Традиции, и отчетливо рефлектированной стратегией мышления, переворачивающего с ног на голову мышление человечества эпохи Традиции. При этом принципы Модерна, будучи сформулированными философами позднего Средневековья, начиная с эпохи споров об универсалиях (с XII по XIV века), и Нового Времени, не только активно противостоят традиционным воззрениям Античности и Средних веков, но претендуют на доминирование в интеллектуальном пространстве Европы -- на исключительность, единственность и универсальность. 

Почему Парадигмы вообще, и парадигма современности, в частности, не всегда актуализируются и осознаются? Потому что парадигмы  встраиваются  в мышление как операционные системы, которые становятся интуитивным фоном любого размышления и попросту не замечаются пользователями, впитывающими их вместе со школьной программой, функционированием жизненного мира, привычками и стереотипами восприятия. Сегодня именно парадигма Модерна и ее экстремистская  версия --  парадигма Постмодерна, являются  тем неявным, фоновым, но важнейшим, принципиальным допущением, той доминантной структурой мета-языка, которая предопределяет границы высказываний и границы мира современного человека. Именно тип языка и образ мышления в конечном счете определяет, как устроены  любые миры – будь то Модерн или Традиция. Важным является то, что эта операционная  система современности есть навязанная нам, рукотворная, искусственная и манипулятивная структура, нечто вроде махинации, симулякра и иллюзии. 

Каждая парадигма имеет свою цензуру

Разбирая логику парадигм мышления в истории человечества, мы естественно, в контексте данной статьи, предполагали связать тематику глобальных мыслительных, мировоззренческих парадигм (Традиции, Модерна и Постмодерна) и тему цензуры. 

Здесь пока  что можно ограничиться несколькими принципиальными и несколько риторическими вопросами: Не является ли любая парадигма  мышления способом осуществления цензуры? Как смена парадигм и качество каждой из перечисленных парадигм определяет динамику и логику освобождения  или закабаления  человека? Не является ли претензия на эмансипацию человека парадигмами Модерна и Постмодерна фикцией, ложной  перспективой, переводящей человеческое  существо с рельсов одного типа цензурирования человеческой  жизни на такие же строго ориентированные рельсы другого типа цензуры? Причем, в первом случае (Традиция), речь идет цензуре «райских садов», на путях «вертикальных ориентациий», в пространстве великого возвращения к истокам (ἐπιστροφή) восхождения и обожения  человека, а во втором (Модерн) и третьем (Постмодерн) случаях цензурируются скорее высшие проявления  человеческого духа и человеческой  души; человеческие миры ограничиваются грубой материей  и телесностью, удушающей экономикой и прагматизмом, выгодой и пользой, индивидуалистической покинутостью и растворением человеческого в инфернальных зинданах Великой Матери.