Либералам не хватает «коллективного сознания»

Согласно Эмилю Дюркгейму, одному из отцов-основателей социологии, каждое общество в мире обладает коллективным сознанием, набором общих убеждений, взглядов и идей, которые каждый член этого общества принимает как должное и «находит уже сформированными», когда они рождаются: «коллективные способы действия или мышления, [которые] имеют реальность вне индивидуумов, которые в любой момент времени ей соответствуют» [Избранные сочинения, с. 71]. Это коллективное сознание дает людям чувство принадлежности и идентичности, внушает, что правильно и что неправильно, приемлемо и ненормально. Дюркгейм, происходивший из древнего рода набожных французских евреев, разработал эту концепцию, чтобы объяснить, как общества связаны друг с другом, как люди с конфликтующими личными и семейными интересами достигают общепризнанных ценностей и избегают гоббсовской «войны всех против всех».

Западный индивидуализм

Дюркгейм критиковал Маркса за веру в то, что общества удерживаются вместе благодаря силе принуждения правящего класса, контролирующего средства производства. Но он также критиковал «утилитарных либералов» за веру в то, что на современном Западе личность освободилась от коллективного сознания общества с ростом индивидуальных свобод, свободы слова и отделения церкви от государства. По Дюркгейму, появление индивидуализма и распространение капиталистических экономических связей, основанных на личных интересах, вызвало «не ослабление, а преобразование социальных связей». «Прогрессивная эмансипация» личности не означала, что она «отделилась от общества». Это означало, что индивидуумы теперь присоединялись к обществу «по-новому» [Избранные сочинения, с. 115].

Дюркгейм проводил различие между «механической солидарностью» традиционных обществ и «органической солидарностью» современных европейских обществ. Он назвал ее «механическим» не потому, что солидарность, существующая в традиционных культурах, «производится механическими и искусственными средствами», а потому, что индивиды в таком обществе связаны подобно тому, как связаны однородные молекулы неорганических тел, в отличие от к единству органических тел, где каждая часть имеет «большую индивидуализацию» и автономию функций. В традиционных культурах коллективное сознание «полностью охватывает» сознание своих членов. Индивид «не принадлежит самому себе», а является «буквально вещью, находящейся в распоряжении общества». Коллективное сознание состоит из жесткого набора убеждений с очень небольшими возможностями для каждого члена развить определенные личностные характеристики [Разделение труда, с. 84-5].

Убеждения и ценности, присущие коллективному сознанию органических обществ, подчеркивают достоинство и ценность человеческой личности. Современные европейские общества поощряют людей развивать свои собственные таланты, счастье и наклонности. Но это не означает, что индивид вырван из общества. Скорее, индивидуум становится высшим принципом коллективного сознания. Это современное европейское коллективное сознание дает индивидууму «специфически его собственную сферу действия и, следовательно, личность». «Человеческая личность… считается священной».

Тот, кто покушается на человеческую жизнь, на человеческую свободу... внушает нам чувство отвращения, во всем сравнимое с тем, которое испытывает верующий, когда видит своего идола оскверненным... Нигде права человека не утверждаются более энергично, так как индивиды здесь поставлены на уровень священных объектов [Избранные сочинения, с. 149].

Коллективное сознание современных западных народов, таким образом, весьма своеобразно, поскольку оно «оставляет нераскрытой часть индивидуального сознания» [Разделение труда, с. 85]. Оно не требует подчинения человека какой-либо религии, обычаям или традициям, но побуждает каждого человека подтверждать свое право на свободу ассоциации и самовыражения и «формировать представления о мире, которые кажутся ему наиболее подходящими, и свободно развивать его собственную природу» [Избранные сочинения, с. 195]. Люди в этом типе общества лучше осознают себя как отдельные личности.

Дюркгейм замечает, что «чем более примитивны общества, тем больше сходства между индивидуумами, из которых они образовались». Он приводит слова антрополога: «Кто видел одного уроженца Америки, тот видел их всех» [Разделение труда, с. 87]. И эти слова другого наблюдателя:

Это физическое сходство среди аборигенов возникает в основном из-за отсутствия какой-либо сильной психологической индивидуальности и из низкого состояния интеллектуальной культуры в целом... Однородность признаков внутри негритянского племени бесспорна... Различия между особями одного и того же племени незначительны [Разделение труда, с. 89].

Хотя верно то, что распространение модернизации в Европе разрушило отличительные диалекты, уменьшило местные особенности и объединило отдельные этнические группы внутри одной нации, это «не мешает сегодняшним французам гораздо больше отличаться друг от друга, чем когда-то». «Различий уже не столько, сколько больших регионов, но различий почти столько же, сколько индивидуумов» [Разделение труда, с. 91].

Аномия

Однако, несмотря на все эти наблюдения, Дюркгейм считал, что современные европейцы столкнулись с проблемой, никогда ранее не встречавшейся в истории: аномией. Дискредитация традиционно предписываемых ценностей, эрозия авторитета патриархальных отношений, освобождение индивидов от общинных экономических связей, наряду с освобождением рынков и стремлением к неограниченному богатству — создавали людей, которые больше не были морально ограничены, а вместо этого поощрялись к тому, чтобы дать волю своим безграничным желаниям и аппетитам.

Люди должны руководствоваться и ограничиваться обществом. «Человеческие страсти сдерживаются только моральным присутствием, которое они уважают» [Разделение труда, с. 30]. Они не могут самостоятельно решить, в чем смысл жизни, без направления, без чувства ответственности и связи с другими. Дюркгейм заметил, что причиной того, что уровень самоубийств среди протестантов был выше, чем среди католиков, было отсутствие у них общинных связей, небольшие семьи и их акцент на том, чтобы люди развивали личные отношения с Богом, не полагаясь на общие религиозные авторитеты. Католические личности были более связаны с обществом из-за их большей зависимости от ритуальных практик, более крепких семейных связей и коллективного кредо, интерпретируемого через авторитет священников [Избранные сочинения, с. 242].

Таким образом, Дюркгейм пришел к выводу, что для преодоления аномальных тенденций современных обществ следует поощрять индивидуумов к созданию «вторичных группировок» или «профессиональных корпораций» с целью представления своих интересов как членов отдельных классов и с целью воспитание чувства принадлежности и смысла за пределами сферы их личного существования. Писав об этих «оккупационных корпорациях», Дюркгейм имел в виду капиталистические общества своего времени, враждебность и конфликты между трудом и капиталом, коммерческие кризисы и связанные с ними банкротства. Он считал, что государство слишком далеко от жизни отдельных людей; только корпорации, занимавшие промежуточное положение между массой населения и государством, могли обеспечить непосредственную коллегиальную жизнь, взаимные обязательства и ответственность, смягчить аномальные чувства. Эти корпорации будут организованы на основе ценностей и норм, установленных отдельными людьми, а не на основе заранее установленных родственных связей, божественного авторитета, благородного происхождения или христианских ценностей.

Либерализм по своей сути лишен коллективного сознания

Таким образом, у нас может возникнуть соблазн заключить, что с распространением социализма в XX веке и созданием профсоюзов, народных школ с единым учебным планом, патриотическими гимнами и многочисленными символами, укрепляющими гражданскую идентичность народов либеральных наций, Западу удалось создать достаточно здоровое коллективное сознание, в рамках священных принципов индивидуальных прав, частной собственности и предпринимательства. На мой взгляд, общество, основанное на либеральных принципах, по своей сути не способно генерировать коллективное сознание. Кому-то это суждение может показаться абсурдным. Разве западные либералы не получили огромную коллективную власть за счет расширения правительственной бюрократии, огромных расходов на общественные блага, регулирования бизнеса и слежки за разжиганием ненависти? А как насчет институционального и нормативного обеспечения феминизма, равенства рас, сакрализации движения за гражданские права чернокожих, холокоста, радужного флага, мультикультурализма, прав человека и разнообразия иммигрантов? Разве эти мандаты не говорят о довольно нетерпимом коллективном сознании? Эти бросающиеся в глаза реалии действительно побудили диссидентов утверждать, что западные страны теперь контролируются «культурными марксистами», которые «прошли через все институты», заменив старых либералов, веривших в свободу выражения мнений.

Я имел обыкновение рассуждать об этом — до недавнего времени. Как я это вижу сейчас, индивидуализм остается определяющей, всеохватывающей идеологией, пронизывающей каждый аспект западной культуры, либерализм, который по своей сути говорит о праве людей выбирать свой собственный образ жизни, но который, в то же время, требует подчинение личности этой идеологии. Западные правительства нейтральны в конкуренции между разными стилями жизни или разными определениями «хорошей жизни». На Западе человека воспитывают терпимым, инклюзивным и уважительным по отношению к самым разнообразным образам жизни. Допускаются религиозные люди, а также люди, которые верят в «традиционные» ценности, с маленькой буквой «т», если они «демонстративно не ограничивают свободы других». Либеральное общество не может быть толерантным до такой степени, чтобы терпеть отдельных лиц, которые продвигают коллективное сознание, угрожающее разрушить либеральную терпимость. Классический либерализм стал постмодернистским либерализмом без какого-либо «марша» через институты благодаря своей встроенной прогрессивной логике «освободить человека от традиционных ограничений общества» или от любого института, нормы, родственной группы, гендерных или расовых предубеждений, которые ограничивают право индивидов на выбор собственного образа жизни, не ограничивая при этом права других.

Поэтому либерализм не терпит традиционализма с большой буквы, сохранения наследия, ограничивающего индивидуальный выбор, утверждения национальной идентичности, исключающего право человека других национальностей быть включенными в качестве равноправных граждан.

Суть классического либерализма лаконично выражена в американской Декларации независимости: «Мы считаем самоочевидными те истины, что все люди созданы равными, что их Творец наделил их определенными неотъемлемыми правами, среди которых есть жизнь, свобода и стремление к счастью». Все люди имеют эти «неотъемлемые права» независимо от расы, национальности, пола или религиозных убеждений. Прогрессивный либерализм, осуществившийся в XX веке, был направлен на расширение сферы «свободного действия» тех, у кого не было экономических средств для осуществления свободы выбора. Таким образом, прогрессивные либералы со временем добавили право на хорошее образование, право на работу, оплачиваемый отпуск по уходу за ребенком, достаточный уровень жизни и медицинское обслуживание. Свобода больше не определялась как «негативная свобода» от навязчивого и регулирующего правительства, а как право демократическим путем подталкивать правительство к обеспечению этих «позитивных» свобод. Сегодня этот позитивный либерализм сумел убедить миллионы, особенно новое поколение наших университетов, в том, что старая негативная свобода слова должна быть ограничена, если такая свобода оказывает «вредное» влияние на «саморазвитие» индивидов и их право чувствовать себя в безопасности и иметь равное «достоинство». Движение за гражданские права, отменившее узаконенную институциональную расовую сегрегацию, дискриминацию в сфере труда и лишение избирательных прав на всей территории Соединенных Штатов, соответствовало либерализму. Так было с отменой иммиграционной политики только для белых. Политика, которая по-разному относится к иммигрантам в зависимости от их расы, нарушает право и достоинство всех людей на то, чтобы с ними обращались как с личностями.

Постмодернисты также согласуются с либеральными принципами в своих усилиях предоставить людям право решать, с какой сексуальной идентичностью они предпочитают себя идентифицировать, а не замыкаться в «коллективистской бинарной системе» мужчин и женщин. Та же логика применима и к тому, как критически настроенные расовые теоретики используют расовые категории. Они не верят в расы. Они считают, что в нашем нынешнем обществе меньшинства «расизированы» доминирующими белыми, и что преодоление этой расовой иерархии требует политики расовой идентичности. Их цель состоит в том, чтобы полностью превзойти любую форму расовой идентичности ради общества, в котором каждый оценивается как личность. И мультикультурализм, и замена белых согласуются с либерализмом. Цель мультикультурализма состоит в том, чтобы предоставить меньшинствам иммигрантов ресурсы для расширения их возможностей для индивидуальной интеграции, одновременно поощряя представителей «доминирующей» западной культуры уважать их частную этническую идентичность и обычаи до тех пор, пока не попирается принцип индивидуальных прав. Замена белых просто означает, что люди с равными правами и достоинством, имеющие другой цвет кожи, заменят людей с другим цветом кожи.

Конечно, среди либералов были жаркие споры обо всех этих проблемах и процессах, особенно между теми, кто делает акцент на «негативных» правах, и теми, кто делает акцент на «позитивных» правах. Тем не менее, сегодня либертарианцы или консерваторы согласны с тем, что ни один частный бизнес не имеет права на дискриминацию по признаку цвета кожи или пола. Классические либералы давно приняли позитивный либерализм кейнсианского государственного вмешательства. Ни один ученый, политик, юрист… в том числе лидеры популистских партий не ставят под сомнение разнообразие, даже если в частном порядке они придерживаются предвзятого отношения к иммигрантам, потому что либерализм исключает любые коллективные убеждения о неотъемлемом значении «европейского» или «христианского» наследия Запада.

Либерализм не принимает решений о том, что является «лучшими» ценностями, лучшим образом жизни, сверхиндивидуальным значением наследия или традиций прошлого.

Лучший образ жизни — это право человека решать, какой образ жизни является лучшим. Основная роль правительства заключается в обеспечении безопасности «толерантности» и институтов свободы, во имя которых оно имеет право ограничивать, демонизировать и подавлять убеждения и акты «нетерпимости», ограничивающие свободу других в погоне за собственным счастьем.

Другими словами, либерализм, идеология, уникальная для Запада, не считает, что наследие Запада, христианство, его уникальные творческие архитектурные, литературные и художественные традиции имеют для культурной самобытности жителей Запада более высокую ценность, чем индивидуальный предпочтительный выбор любого вновь прибывшего гражданина-иммигранта. Поэтому, пока жители Запада остаются либералами, они ничего не могут противопоставить искоренению западной цивилизации, ее коллективных традиций, всем слишком евроцентричным звучащим гимнам Европы, а также предвзятому представлению о том, что только мужчина и женщина с детьми составляют семью. В основе современного либерализма лежит не коллективная совесть, а вера в то, что государство не может определять, что является ценным, значимым и священным в жизни, кроме как позволить людям найти свой собственный субъективный смысл и образ жизни в мире, лишенном каких-либо коллективных значений.

Источник