Капитолийский холм и башни-близнецы

В разгар последствий президентских выборов в США и шокирующих событий 6 января обвинители, стремящиеся подтвердить исключительность «штурма Капитолийского холма», или злопыхатели, усматривающие в этом «расплату по долгам», преувеличивали данные события, видя в них «некролог демократии». Другие же сжимали губы, сдерживая печаль и беспокойство, понимая, что реальность сложна. Все эти точки зрения заслуживают внимания. Однако, меня покоробило определение этого события как проявления «внутреннего терроризма».

При первой администрации президента Барака Обамы зашла речь об упадке исламистского терроризма; когда разразились арабские протесты 2010 года, это мнение становилось все более популярным, – а как только лидер «Аль-Каиды» Усама бен Ладен был убит в Абботтабаде в 2011-м, оно стало общепринятым. Этим воспользовались многие: и политики, которые нашли в этом предлог для сокращения бюджетных расходов на антитеррористические статьи, и «Братья-мусульмане», и прочие силы.

Вскоре террористические группы смогли доказать, что они по-прежнему представляют угрозу. И что надежды на стабильное будущее или реальное развитие, возлагаемые на администрацию Обамы, не оправдались. Они лишь раздразнила зверя, но не смогли с ним справиться.

Это привело к множеству осложнений, наиболее заметные из которых связаны с ИГИЛ. Последующие стратегии пытались преодолеть их, но они оставались в плену заблуждений, не разделяя терроризм и экстремизм, не учли появления «насильственного экстремизма», «правого» экстремизма и терроризма; и вряд ли они могли объяснить, что такое «умеренный терроризм». Кроме того, не учитывалось влияние различных идеологи-ческих направлений, интеллектуально оправдывающих терроризм (возможно, невольно).

Американские патрули, специализирующиеся на борьбе с терроризмом, изменили обозначение террористических актов, которые происходят на Синае после революции 30 июня 2013 года в Египте. То, что называлось «террористической операцией», стало именоваться как «политическое насилие».

Затем исследователи терроризма обратили внимание на некоторые факты, с которыми они столкнулись. Во-первых, ошибочно полагать, что терроризм может мгновенно превратиться в мятеж или политическое насилие – из-за изменения отношения народа к правителю. Во-вторых, подозрительные политические требования нередко, в конце концов, подразумевают оправдание терроризма.

Долгие годы исламистские экстремистские группировки не входили в террористические списки США, прикрываясь политической дискуссией. Но в основном это основывалось на отсутствии четкой границы между терроризмом и другими формами политического недовольства.

В последующие годы возникли дискуссии о возможности преследования терроризма в нестабильном политическом поле, но они не увенчалось успехом. Из-за огромной опасности, предъявленной ужасающим феноменом ИГИЛ и его последствиями, а также теми людьми, которые приехали в Европу и Америку из Сирии и Ирака, все апологетические теории сошли на нет.

Каждое политическое течение, основанное на анархических принципах, отвергающих власть государства, или религиозных убеждениях, оправдывающих убийство по ре-лигиозным мотивам, подпадает под определение терроризма, устранение которого являет-ся приоритетом для людей всего мира. Эти течения и убеждения вызывают волны терро-ра: за анархизмом следует мятежное «левое движение», черпающее силу в религиозных распрях.

Возвращаясь к штурму Конгресса, который избранный президент Джо Байден назвал «внутренним терроризмом», есть вопросы, над которыми стоит задуматься:

• Отражает ли данное определение уже имеющуюся тенденцию к терроризму и экстремизму? Или оно используется для описания новых событий? И не связаны ли силы, давшие такое определение, с «ультраправыми» группами, которые оправдывают свое су-ществование наличием «ультралевых»?
• Заслуживает ли внимания следующий контраргумент: в США демократия умирает, а терроризм используется как оружие в политической борьбе? В этом обвиняют бывшего президента США Дональда Трампа, многие из противников которого принадлежат к дви-жению «Антифа», которое в июне предлагалось классифицировать как террористическое.
• Можно ли классифицировать мятеж, демонстрации, беспорядки, нападения на пра-вительственные здания как «терроризм»?

Это дискуссионные вопросы, но они давно назрели.

Америка переживает кризис, и нет сомнений, что она оправится от него. Потому что это великая нация, которая знает, как прокладывать свой исторический путь, используя многочисленные стратегии. Но каким бы ни был путь, он не должен снова включать политизацию терроризма. Особенно в свете осложнений, которые новая администрация создаст для свободы и прав граждан, и их последствий для мира, в частности – для Ближнего Востока и России.

Многие говорили, что трагические события 6 января подорвали дух оздоровления и преградили путь, по которому намеревался идти президент Джо Байден, восстанавливая имидж Америки. Но о чем следует говорить – так о необходимости того, чтобы эти события не превратились в ловушку, которая вводит людей в заблуждение, снижая значение катастрофы 11 сентября или ИГИЛ, и отвлекает их от осознания проблем, которые не были разрешены, подменяя другими проблемами.

Учитывая наш опыт на Востоке, теория прекращения терроризма в 1960-х годах была основана на предположении, что терроризм питается интересом к нему. Игнорирование терроризма было бы лучшим способом остановить его, и это могло бы объяснить, почему большинство террористических актов до 90-х годов оправдывались тем, что преступник психически болен. Этот прием приносил пользу.

В обществе, в котором укоренилась идея государства, терроризм сформировался вокруг сложной этнической или политической проблемы. Но иное дело, когда он связан с географической областью, в которой есть исторические и современные болезни, а также враждебность к государству и его институтам, к национальным и суверенным границам. Здесь дело усложняется и требует комплексного анализа, учитывающего перечисленные и другие факторы.

Терроризм, который мы наблюдаем, начался с взглядов Сайеда Кутба. Можно коротко описать его технологию. Сперва привлекается организационный авангард, который осуждает государство, принимает оторванность от общества и эмоциональную изоляцию от своего народа. Сначала он обнажает пороки общества, затем отторгает его, чтобы сформировать свое собственное общество «соратников» и свою собственную легитимность. Затем начинает уничтожать старое общество, описывая его как невежественное, и пытается сформировать свое государство, устраняя нынешнего лидера, обращаясь против него и политизируя его.

Поскольку религиозность политики и призыв к новой политике полностью отрезаны от всех традиций, то модель «соратников» и их общество здесь упоминается не иначе, как «непогрешимое».

Когда ученики Сайеда Кутба начали воплощать в жизнь его идею, они добились успеха только в Иране с его революцией 1979 года, и их успех был неполным. Когда же они попытались повторить этот успех в Египте после убийства президента Анвара Садата, они потерпели неудачу.

Когда они проанализировали инцидент с Джухайманом аль-Отайби в 1979 году, они пришли к убеждению, что государства и их общества черпают легитимность только от международного сообщества. Часть из них обратилась к великим державам, пытаясь запугать их, но для этого требовалось несколько фракций. Поэтому была изобретена альтернатива доисламскому сообществу.

Соответственно в учение были внесены модификации, на основе которых были сформированы подразделения Дияр. Дияр – это война, которая пронизывает мир в их восприятии, а Дияр аль-Ислам существует только в умах экстремистов. Тезис был включен в идею «священной войны», на которой настаивают «джихадисты», но с некоторыми элементами учения Кутбы, чтобы подтвердить, что эта ветвь якобы тоже согласуется с идеей «джихада».

Оговорка о том, чтобы обозначить любой насильственный акт терроризмом, не является его прославлением, – это, скорее, дань сложившемуся употреблению термина. Это соответствует его пониманию в арабской юриспруденции. Провоцирование юристов запутанными разговорами о террористических группах, вместо более точных описаний из-за разницы в юридических решениях, связанных с терминологией, не означает, что они (группы) хороши и полезны.

Добавление к современному терроризму идеи восстания, противостояния и враждебности к государству и отказа от социальной дисциплины – это динамичный процесс, который основывается на определенной идеологии, разделяемой многими. Но в таком случае все определения сливаются в единый поток: под терроризмом понимается все, что против государства, против толерантности и содержит призыв к открытой борьбе.

Очевидно, что у нас нет желания оправдать этот экстремизм, который не исчерпывается только исламистами и «левыми». Но, в итоге, каждый использует лазейки, возникающие в результате игнорирования определения терроризма, игнорирования его условий, игнорирования признаков и игнорирования результатов.

Источник