Истоки национализма и его проявления

Хотя существуют различные определения нации и национализма, исходные условия для зарождения наций и национализмов были одинаковы – это проект Просвещения западноевропейского модерна. Толчок был задан именно там, а дальнейшие вариации (которых было немного) были связаны с культурными особенностями народов, включая восприятие власти, государственности, претендующих на европейское лидерство.

Фернан Бродель напоминает, что национализм – это порождение буржуазной урбанистической культуры на стыке эпох позднего Средневековья и раннего Возрождения. При этом «западный» национализм побуждает историков науки и техники отрицать или приуменьшать заимствования Европы у Китая¹. Конечно же, речь не только о Китае, но и о других регионах мира, которые при первой же возможности старались нещадно эксплуатировать западноевропейские политические образования.

«По сути, “нации” Модерна изначально представляют биокультурное наследство, оставшееся на обломках традиционалистского порядка. Даже там, где все еще существуют ясные генетические, религиозные, культурные и лингвистические единицы в качестве материальной реальности, модернистский национализм поддерживает их сущностный характер через психологический феномен: он служит как ментальный “цемент”, абсорбируя и формируя лояльность населения к правящей элите новых государств-наций. Оперируя под эгидой эфемерных идеологий Модерна, эти элиты имеют только один выбор – обратиться к психологическому надувательству... Националистические идеологии проектируют иллюзию свободы, равенства и братства на всех членов нации»².

Не случайно Константин Леонтьев еще в конце XIX века в статье «Национальная политика как орудие всемирной революции» отмечал, что «движение современного политического национализма есть не что иное, как видоизмененное только в приемах распространение космополитической демократизации»³.

Первичной основой национализма был буржуазный класс торговцев и интеллигенции, а его широкое распространение произошло благодаря двум другим симптомам Модерна: массовой грамотности и массовому образованию⁴.

Нидерландский ученый Александр Волфхезе описывает становление двух типов национализма в Европе XIX века. Первый напрямую связан с романтизмом как эмоциональной и инстинктивной реакцией против рационализма, распространившегося в экономической и социально-политической жизни эпохи раннего капитализма и мысли Просвещения⁵.

Этот тип романтического национализма связан с символическими мотивами, идеализированным представлением о нации, фольклорными народными традициями, героическими архетипами и мистическими идеями. Все они вращаются вокруг «нации» как источника вдохновения.

Нужно отметить, что такой национализм консервативен и реакционен, он противостоит модернистской либеральной идеологии буржуазии, которая набирала силу.

Тем не менее после 1870 года все европейские национализмы, которые изначально вдохновлялись романтическим идеализмом, трансформировались в агрессивные политические идеологии, подпитываемые межнациональной враждой. Кроме того, с этого момента идеалистический контент был замещен на материалистический – национальная идентичность и интересы стали определяться в терминах социал-дарвинизма и биологического расизма. Это привело к появлению гипернационализма.

«Наиболее значительной характеристикой гипернационализма является его иррациональность, которая, в связи с растущим влиянием “общественного мнения” на проведение политики, взяла курс на дестабилизацию международной политики»⁶.

Поскольку иррациональный гипернационализм возник на месте традиционных монархий, это привело к всепронизывающей атмосфере глубокого фатализма и экзистенциального страха⁷.

Феномен гипернационализма демонстрирует наиболее яркий пример предельно субрациональной и субверсивной природы всех идеологических конструктов Модерна⁸.

С несколько иной точки зрения, но с такими же выводами рассматривал становление европейских национализмов британский экономист Джон Аткинс Гобсон: «Переходя от территориального и династического национализма к лежавшей в его основе идее расовой, лингвистической и экономической солидарности, мы заметим еще более удивительное явление. С одной стороны, местный партикуляризм, а с другой – смутный космополитизм, должны были уступить место ферменту национального чувства, который проявлялся среди более слабых наций не только в форме упорного и героического сопротивления политическому поглощению или территориальному национализму, но и в форме возрождения старых обычаев, языка, литературы и искусств; у более сильных народов он зарождал своеобразные притязания на роль “избранных” наций и возбуждал в них дух шовинизма»⁹.

Древний национализм, по Гобсону, был первоначально внутренним чувством; к подобному же чувству у других народов он относился, естественно, без симпатии, но не вступал с ним в открытую вражду¹⁰.

Новый национализм стал иным – вначале он разрушал империи, а потом стал использовать методы империализма, провоцируя антагонизм между народами и вызывая войны за ресурсы, рынки и территории. Когда на территории Оттоманской империи вспыхнули национально-освободительные движения, их лидеры не представляли, что их главный будущий враг – это не ветхая империя турецко-мусульманского владычества, а их братья по оружию, которые сразу же после получения свободы принялись притязать на территории соседей. В этих разборках Македония в своих этнических границах потеряла часть исторических земель, отошедших к Болгарии (Пиринская Македония), и выход к морю, который заняла Греция, а чтобы изменить демографию, на территорию Эгейской Македонии были переселены греки из Малой Азии после греко-турецкой войны 1919–1922 годов.

Эти выводы подтверждает французский социальный философ Раймон Арон утверждавший, что «идеальный тип национального государства – это такой тип политического единства, все граждане которого имеют одну и ту же культуру и проявляют желание жить вместе и самостоятельно»¹¹. Но проблема в том, что это всего лишь идеальная картина, а реальность совершенно иная. Например, каковы в данном случае должны быть критерии монолитности культуры? Если в одной стране могут сосуществовать различные говоры и диалекты, не говоря уже о разных видах традиционной музыки, танцев, одежды и ремесел (все это является нематериальными и материальными проявлениями культуры), стоит ли тогда говорить, что это государство не является национальным, особенно если некоторые группы его граждан не проявляют желания жить с остальной частью населения? Такая постановка вопроса может показаться странной, но она имеет серьезные обоснования. Украина до 2014 года являлась «единой и соборной», с наличием многочисленных региональных культурных исторических традиций (которые были вписаны в рамки национальной культуры), а согласно официальной статистике, на территории проживало около 100 этнических групп. Курс на радикальную национализацию (который начался еще ранее) привел к межэтническим конфликтам и провозглашению независимости рядом регионов. При этом вряд ли можно говорить о сохраняющемся «национальном единстве» на остальной территории.

Арон задавал правильные вопросы о сути наций и национализма еще полстолетия тому назад: «Величественное понимание роли нации или простая преданность уникальным ценностям, которые она воплощает?»¹² Но XIX век показал, что может стоять за этими ценностями, особенно когда политические и экономические возможности соседних стран были разными и возникал соблазн изменить существующий формат границ. Тогда «наш национализм осуждается другим как империалистический… По мере того как расширение принималось за естественный закон государств, национализм легко стал скатываться к империализму, и идеология, казалось, начала обслуживать волю к могуществу»¹³.

Данная ремарка Арона легко подтверждается не только событиями ХIХ века, но и нынешними конфликтами. Когда во время Второй мировой войны было создано независимое государство Хорватия, первое, что начали делать сторонники режима усташей, – это проводить геноцид представителей других этнических групп, в том числе с целью занятия территорий, на которых они исконно проживали. Косовский национализм стал следствием демографического взрыва албанского меньшинства в Югославии и военно-политической поддержки со стороны Запада. Апологеты украинского национализма утверждают, что границы идеальной и воображаемой Украины простираются до Кавказа и центрально-черноземных регионов России на Востоке, охватывают часть белорусских земель на Севере, а также занимают территории сопредельных государств на Западе. Даже в гимне этого государства упоминаются реки Сян и Дон – первая находится на территории Польши, а вторая в России.

Национализм – это современная культура, символическое изображение современной реальности, как мы ее видим, как мы конструируем окружающий мир; это – современное секулярное и гуманистическое сознание, основанное на принципах народного суверенитета и эгалитаризма¹⁴. По Гринфелду, национализм лежит в основе современной социальной структуры, экономики, политики, международных отношений, образования, искусства, науки, семейных отношений и т. д.

А поскольку под нацией принято понимать духовную, культурную, социальную и политическую общность одного народа, то из дискурса о нации и национализме происходят такие важные для государственной и международной деятельности понятия, как национальные интересы и национальные ценности. В свою очередь, они связаны с научными школами международных отношений.

Поэтому, если кто-то видит границы своей воображаемой нации далеко за пределами реального государства, это аффектирует работу всей государственной машины и общества в зависимости от того, насколько сильно его пронизывают националистические идеи.

В общих чертах национализм может определяться как «идеологический концепт и основанная на нем политическая практика, которые базируются на том, что коллективные общности под названием нации являются естественной и легитимной основой организации государств, их хозяйственной, социальной и культурной жизни, и члены нации должны демонстрировать свою преданность, а государство и лидеры – ставить выше всего и отстаивать интересы нации»¹⁵.

Национализм изолировал культуру, чтобы сфокусировать на ней внимание, культуру как в ее антропологической метатезе в качестве образа жизни, так и эстетическом значении, как искусство¹⁶.

Как правило, национализм разделяют на гражданский и этнический. Американский социолог еврейского происхождения Ганс Кон также предложил использовать термин «политический национализм», а американский социальный психолог, профессор Майкл Биллиг, – термин «банальный национализм». Вместе с этим говорят о либеральном, государственном и культурном национализме.

Ганс Кон в работе 1944 года провел дифференциацию по географически-цивилизационному типу, предложив отличать западные и восточные формы национализма. Его идеи были развиты в привязке гражданского национализма к Западной Европе, а этнического национализма – к Восточной Европе, а в дальнейшем – к противопоставлению либерального и универсалистского национализма, с одной стороны, и этнического, партикуляристского (т. е. отсылающего к особенностям) и нелиберального – с другой.

Кроме того, критерии нации и национализма могут сильно различаться в зависимости от региона, исторических традиций и культурно-мировоззренческих основ.

Основные критерии западного типа национализма – это: 1) существование наций как самодостаточных единиц; 2) право на самоопределение; 3) нация как источник власти; 4) самоидентификация; 5) солидарность; 6) всеобщее образование; 7) нация как высшая ценность.

Итак, модернисты утверждают, что нации и национализм появились с развитием капитализма. Поскольку старые коллективные идентичности (религия, племя) оказались либо разрушенными, либо их роль стремительно снижалась, в качестве их замены была выбрана новая идентичность, связанная с унифицированной культурой и в какой-то мере с плановой политической экономикой. Модернисты относятся к авторам теории конструктивизма, которая представляет этнос как конструкт, создаваемый при помощи интеллектуального воздействия отдельных личностей (культурных и властных элит). Таким образом, с помощью ряда манипуляций ведется искусственное создание и внедрение «этнических» традиций. Западными теоретиками данного направления являются Бенедикт Андерсон, Пьер Бурдье, Эрнст Геллнер, Эрик Хобсбаум и американский социолог Роджер Брубейкер.

Эрнст Геллнер указывал на следующие императивы, которые вынуждали формировать модернистскую национальность из этнической:

– индустриальное общество политически централизовано;

– оно мобильно в плане занятости в масштабе времени от нескольких поколений до нескольких дней;

– существует растущая потребность в эффективных средствах коммуникации для передачи разнообразной и сложной информации;

– значительная доля профессий требует длительного обучения;

– в основе любого обучения лежит определенный общий набор базовых знаний и навыков, получение которых возможно только в рамках культурной инфраструктуры крупной политической единицы и невозможно в рамках изолированной семьи или деревни¹⁷.

Но модернистские теории в наше время становятся все менее эффективными. Немецкий социолог Никлас Луман, цитируя Бенедикта Андерсона, что нация – это, в первую очередь, «воображаемое единство, которое должно быть наполнено еще и реальностью»¹⁸, добавляет, что с помощью понятия «нация» ранее можно было оправдать воинскую повинность (и смерть на войне), при этом не предполагая особых преференций со стороны государства для граждан взамен (например, всеобщее избирательное право). Но сейчас, по мнению Лумана, мы находимся в конечной фазе этой идеи, когда она производит больше вреда, чем пользы.

Этот вред в также связан с серьезной проблемой феномена этнонационализма (на который нередко накладывается и религиозная идентичность), неоднократно приводившего к вспышкам насилия в разных странах, в том числе в СССР во время его распада, а в дальнейшем и в России. Как правило, это искусственные конструкции; яркими примерами являются нынешняя идеология украинского национализма или попытки создания «русского национализма», имеющего, по сути, антигосударственный характер.

С другой стороны, правильное отношение к этничности позволяет создать государственную систему, где бы каждый народ чувствовал себя в безопасности, был востребованным для государства и имел возможность свободs творчества. Как пишет российский социолог и этнолог Светлана Лурье, «этничность сохранялась, но благодаря каким-то механизмам все вместе и каждый по отдельности находили общий язык»¹⁹.

Данные попытки осуществляли евразийцы в начале ХХ века. Николай Трубецкой в статье «Об истинном и ложном национализме»²⁰ выделяет несколько ложных версий национализма. Первая – когда самобытность культуры не имеет значения, а важно только получение государственной самостоятельности. Поскольку, по Трубецкому, государственная самостоятельность сама по себе бессмысленна, а некоторые национальные движения приносят ей в жертву самобытную культуру (часто подражая европейским формам), то такой национализм не только ложный, но и вредный, движимый мелким тщеславием. Другой вид ложного национализма представляет собой воинствующий шовинизм, который отрицает равноценность народов и культур. И третий вид ложного национализма происходит из культурного консерватизма, отождествляющего национальную самобытность с какими-то историческими артефактами и ранее созданными ценностями. Такой тип приводит к культурному застою, поскольку отрицает возможность изменений психики народов. При этом все три вида ложного национализма могут соединяться друг с другом и создавать смешанные типы. Истинный же национализм строится на самопознании.

Например, в отношении СССР Трубецкой говорил, что это особая многонародная нация и в качестве таковой обладающая своим национализмом. Этот евразийский национализм основан на общности исторических судеб, а не этническом, языковом или религиозном родстве.

В целом евразийская школа настаивала на аутентичности (подлинности) и представляла собой пример релятивизма²¹, в отличие от социальных и экономических эволюционистов, которые утверждали тезис о прогрессе и отставании общественных формаций, что закладывало основы расовой теории и разделения всех народов на цивилизованные и варварские. Такой подход дает возможность выработки позитивных подходов к «национальным» вопросам.

Также метод деконструкции может предложить дополнительную альтернативу пониманию концепции «нация». Латинское слово natio, от которого и происходит «нация», первым значением имеет слово «рождение». Под Natio также понимали богиню рождения. Сам корень nat относился к естественному происхождению, следовательно, нация – это не что иное, как «рожденнные», «совокупность рожденных». Близким по смыслу в латинском языке было слово genitus («рождение»), с которым связан термин gens («род», «клан», «народность»). Международное право в изначальной трактовке – это jus gentium, а не inter-national. Такие этимологические тонкости, к сожалению, забыты, но они могли бы послужить дополнительным обоснованием для переопределения различных концепций, которые в настоящее время выглядят неадекватными.

Ссылки: