Исламо-конфуцианская ось

Через два года после окончания «холодной войны» американский политолог Сэмюэл П. Хантингтон опубликовал статью под знаковым названием «Столкновение цивилизаций». Эта статья стала прелюдией к его самой известной книге с таким же названием, опубликованной спустя три года после этого, в 1996 году.

 

Отнюдь не приняв теории Фукуямы о конце истории, Хантингтон понял, что так называемый однополярный момент (эпоха глобальной гегемонии США) не может длиться вечно, а распад Советского Союза и его сателлитов не привел бы автоматически к процессу глобальной демократизации и вестернизации.

 

Хантингтон сразу же понял, что некоторые цивилизации (больше, чем государства) с сильными и глубокими корнями (те цивилизации, которые, например, если использовать хайдеггеровские термин, наиболее близки к своим истокам и воспринимают себя как "центры" или геополитические "полюса") не приняли бы полной ассимиляции с западным модерном. Итак, в своем творчестве американский мыслитель очень обобщенно очерчивает девять различных цивилизаций: Западная, православная, исламская, латиноамериканская, африканская, буддийская, индуистская, японистическая и синская (или конфуцианская).

 

Среди этих цивилизаций Хантингтон назвал исламскую и конфуцианскую в качестве основных угроз "Западу". Фактически, эти цивилизации с их "основными ценностями власти, порядка, иерархии и превосходства коллектива над индивидуумом создают препятствия для процесса демократизации" [1].

 

Поэтому, по мнению Хантингтона, конфуцианство и ислам далеки от западной культуры и, используя схему Карла Поппера, представляют собой злейших врагов так называемого "открытого общества".

 

Однако Хантингтон не говорит, что то, что он называет "Западом", в действительности является не географической или культурной концепцией, а идеологической. Запад, который в его представлении включает в себя Северную Америку и Европу, — это не цивилизация, а идеологическая конструкция, следующая точным линиям (либеральная демократия, капитализм, секуляризм, гражданские права, а не социальные права и т.д.). Эта идеологическая конструкция была навязана Европе силой в первой половине прошлого века и в некоторой степени уничтожила европейское бытие и европейскую волю к власти. Некоторые немецкие мыслители, например, представители Консервативной революции в период между двумя мировыми войнами, раньше считали, что Первая мировая война была своего рода религиозной войной: крестовым походом Запада против Германии, чтобы заставить ее стать Западом [2]. В то время как итальянский поэт Габриэле Д'Аннуцио, примерно в те же годы, приглашал своих последователей отвернуться от Запада, «в котором доминируют банкиры».

 

Де-факто даже древние греки никогда не считали себя западниками. В диалогах Платона географическое пространство Запада начинается после колонн Геракла: то есть после Гибралтара, в Атлантическом океане. А сам Запад воспринимался как пространство тьмы, идея, напоминающая мысль персидского философа-мистика Сохраварди.

 

Сегодня, даже если Запад и его современная демократия претендуют на роль наследников греческого πόλις, воспринимаемого как изначальная форма демократии, нужно признать, что древние греки вовсе не знали парадигмы человеческой субъективности. Фактически, греческий πόλις был основан на представлении об объединении богов. И даже многие древнегреческие мыслители считали, что демократия — это форма вырождения, которая неизбежно привела бы их общество к распаду (как это на самом деле и произошло).

 

 

Теперь пришло время вернуться к исламско-конфуцианской оси. Стив Бэннон, главный идеолог того, что можно назвать «трампизмом» и бывший главный стратег Белого дома, например, считает, что создание этой оси представляет собой главную угрозу для поддержания глобального порядка, основанного на «американских ценностях» [3]. Почему?

Бэннон называет Турцию, Иран и Китай главными врагами Запада. Формирование геополитической связи между этими тремя странами (с добавлением России, которую он надеется привлечь на сторону США) означает построение глубокого сотрудничества в Евразии, которое бы уменьшило американские усилия по сохранению гегемонии путем дестабилизации (метод Бжезинского). 

 

Таким образом, мы являемся свидетелями постоянного чередования усилий по построению рамок сотрудничества для улучшения торговых отношений и мирного решения региональных вопросов и американских усилий по разрушению сотрудничества, которое уменьшило бы возможности США контролировать свои гегемонистские интересы. Нынешний конфликт между Арменией и Азербайджаном, убийство генерала Солеймани во время дипломатической миссии, дестабилизация Киргизстана и так называемые «Соглашения Авраама» являются ярчайшими примерами этих усилий второго рода.

 

Фактически, «Соглашения Авраама», отнюдь не являясь мирным соглашением (или бизнес-сделкой), в основном представляет собой попытку создать блок противоречий между Европой и Азией, который ограничил бы влияние Нового Шелкового Пути [4]: схему, очень похожую на блок, состоящий из восточноевропейских стран, находящихся под влиянием США (таких, как Польша, Украина и страны Балтии), с целью предотвращения связи между Россией и Западной Европой. В то время как армяно-азербайджанский конфликт явно уменьшает усилия Москвы по строительству коридора Север-Юг с Ираном и Индийским океаном.

 

Разумеется, определенное значение имеет и понимание другого аспекта. В настоящее время США в связи с ростом военных возможностей других акторов (от России до Китая, Ирана, Турции и Пакистана) уже не могут использовать исключительно военную силу для защиты своих геополитических интересов (это слишком дорого!), а сосредоточатся, в основном, на информационной войне, диверсионных операциях и дестабилизации со стороны своих марионеток во всем Евразийском регионе. Очевидно, что это война во всех ее аспектах. Даже если в настоящее время она ведется средствами, отличными от прямого военного противостояния между державами.

 

Все эти процессы идут уже несколько лет. Но кризис, связанный с пандемией, их невероятно ускорил. Фактически, войны и вспышки эпидемий всегда раскрывают ход вещей.

 

 

Помимо многих культурных аспектов, которые связывают эти две страны (например, тот факт, что китайская имперская модель вдохновлялась и находилась под влиянием империи Ахеменидов или главной роли, которую Персия играла на древнем Шелковом пути), важность стратегического партнерства между Ираном и Китаем обусловлена, главным образом, тем, что оно бросает вызов не только стратегии США в регионе Ближнего Востока (или Западной Азии), но и традиционному способу, с помощью которого Соединенные Штаты осуществляют свою гегемонию: это введение санкций и эмбарго, использующих силу доллара США в качестве мировой валютной единицы, а также сдерживание и контроль над морскими торговыми потоками.

 

Фактически, гегемония США строится на союзе между военной силой и финансовой (глубокая связь между мозговыми центрами, оружием, финансовой и нефтяной промышленностью и Пентагоном). Если американский доллар потеряет свою власть в качестве мировой валютной единицы (власть, позволяющая США осуществлять односторонние санкции против своих врагов), то однополярный момент закончится. Особенно если другие валюты (такие как китайский юань или индонезийская рупия) [5] начнут использоваться для международных обменов в том, что сейчас является мировым торговым центром (восточная часть Евразии), делая неактуальной американскую геополитику «Поворота к Азии», основанную на постоянных военных провокациях в береговой зоне Китая.

 

Более того, стратегическое всестороннее партнерство между Китаем и Ираном сосредоточено не только на инвестициях в инфраструктуру и улучшении сотрудничества в области торговли и энергетики, но и в военном секторе. Первым результатом (а также наиболее тревожным для США) иранско-китайской сделки является отказ Совета Безопасности ООН продлить (по конкретному запросу США) эмбарго на поставки оружия в Исламскую Республику. Поэтому, согласно новому пакту с Китаем, иранская военная и экономическая сферы серьёзно усилятся. Тем более, что Иран станет главным перекрестком евразийской торговли и сотрудничества, преодолевая преступную стратегию «массированного давления», целью которой была его капитуляция и навязывание неравноправных переговоров и договоров с Вашингтоном.

 

Этот пакт, с продвижением торговли собственными валютами между Китаем и Индонезией (крупнейшими мировыми производителями), является наглядной демонстрацией новой стратегии, реализуемой Китаем по отношению к США. Данная стратегия изменяет прежний подход, основанный на предположении, что чрезмерная девальвация доллара США повлияла бы на китайскую экономику, учитывая тот факт, что Пекин является крупнейшим мировым кредитором и держателем американских государственных облигаций.

 

Этот сдвиг был обусловлен, главным образом, разложившейся и провалившейся реакцией США на кризис COVID-19 и неоднократными обвинениями в адрес Китая ("китайский вирус") в распространении эпидемии. Эти обвинения еще больше сузили пространство для посредничества и диалога между двумя державами и вновь ускорили процесс развязывания двух экономик, при этом Китай готов приступить к реализации новой стратегии на посткризисный период, основанной на так называемом «двойном обороте»: интеграции в рамках экспорта и внутреннего потребления.

 

Но вспышка эпидемии обнажила и внутреннюю слабость "западных обществ" (разрушенных более чем 30-летним непрерывным проведением экономической политики, основанной на неолиберальных предположениях) и особенно американского общества с его огромными различиями в богатстве, расовой напряженностью, структурной экономической слабостью индустрии добычи сланцевой нефти и внутренним конфликтом между различными аппаратами и стратегами, в поисках найти наилучший способ гарантировать выживание американской гегемонии. 

 

В этой связи важно сказать, что на самом деле американская глобальная гегемония, основанная на идеале “manifest destiny” (предначертанной судьбы – англ.) (морального превосходства Америки над остальным миром) — единственное, что поддерживает единство американского общества. Таким образом, сохранение гегемонии нетронутой — вопрос существования США.

 

 

Однако, как мы уже говорили ранее, «западная идентичность» существует только в сознании американских стратегов и их европейских коллаборационистов. Аутентичная европейская культура и традиция, начиная с концепции меры и пропорции, противопоставленных гигантизму, имеет гораздо больше общего с исламом и конфуцианством, чем с подлым американизмом и «предначертанной судьбой», рожденной в полной оппозиции к «старому континенту».

 

Как утверждал Мартин Хайдеггер, интерпретируя стихи Гёльдерин, между Европой и Азией не может быть разделения. Судьба Земли Утренней  ( Morgenland  — Азия) и Земли Вечерней (Abendland — Европа) должна быть вновь объединена

[6].

 

Примечания:

[1] Samuel P. Huntington, The clash of civilizations and the remaking of the world order, Simon & Schuster, New York 1996, p. 123.

 [2] См. Werner Sombart, Händler und Helden. Patriotische Besinnungen, Duncker & Humblot, München 1915; Max Scheler, Der Genius des Krieges und der Deutsche Krieg, Verlag der Weissen Bücher, Leipzig 1915; Georg Simmel, Der Krieg und die geistigen Entscheidungen, Duncker & Humblot, München/Leipzig 1917.

[3] См. Steve Bannon e la nuova egemonia americana, www.eurasia-rivista.com; Inganno Bannon, Cinabro Edizioni, Roma 2018.

[4] Огромное влияние на египетскую экономику также окажут «Соглашения Авраама». Фактически, строительство Трансарабского коридора с нефтепроводом из ОАЭ в Израиль сократит торговые потоки в Суэцком канале.

[5] См. Indonesia and China inked a deal to promote the use of yuan and rupiah. The political and economical implications are huge, www.theconversation.com; Indonesia, China start working on Rupiah, Yuan direct settlement, www.jakartaglobe.id.

[6] M. Heidegger, Zu Hölderlin — Griechenlandreisen, Vittorio Klosterman, Frankfurt am Main 2000, p. 654.