Интересы Турции в Черноморском регионе

Республика Турция как наследница Оттоманской империи имеет свою специфическую зону национальных интересов. С учётом двух параллельных идеологий — неооттоманизма и пантюркизма — претензии Анкары простираются далеко за пределы бывших османских территорий. Средняя Азия, Балканы, Кавказ, Северная Африка и Аравийский полуостров — везде можно найти прямые или косвенные интересы Турции, обоснованные их историческим наследием. Чёрное море тоже входит в ареал стратегических интересов Турции.

Во время Холодной войны Анкара, будучи членом НАТО, получала преференции от США. Но при разрядке их роль значительно снизилась. Тогда же Европейское экономическое сообщество отклонило заявку Турции на членство в 1989 году, что создало неопределённость в Турции относительно будущего её отношений с Западом. Президент Турции Тургут Озал подумал о неком «плане Б» на случай, если членство его страны в Европейском союзе (ЕС) останется отдалённой перспективой. В 1992 году он инициировал саммит Организации черноморского экономического сотрудничества (ОЧЭС). ОЧЭС была основана на принципе инклюзивности, поэтому её устав, принятый в 1999 году, предусматривает добровольный выход из организации. В дополнение к странам, граничащим с Чёрным морем — Турции, Болгарии, Румынии, Украине, России и Грузии — членами-учредителями являются Греция, Албания, Армения, Азербайджан и Молдова. Вместе с Сербией и Северной Македонией в настоящее время ОЧЭС насчитывает 13 членов.

ОЧЭС подчёркивает два важных фактора для развития сотрудничества: богатые энергетические ресурсы региона и выгодное расположение в качестве транспортного коридора для Европы. Однако предположение о том, что Чёрное море является важным узлом, соединяющим несколько регионов, и, следовательно, может выступать в качестве катализатора регионального сотрудничества, оказалось ошибочным. Интеграционный потенциал ОЧЭС оставался ограниченным из-за различных внешнеполитических ориентаций государств-участников. Это в конечном счёте привело к появлению других институциональных структур в регионе.

Вызванные геополитикой разногласия между государствами — участниками ОЧЭС стали очевидны уже в середине 1990-х годов. Встреча делегаций Грузии, Украины, Азербайджана и Молдовы в Вене на первой конференции по рассмотрению действия ДОВСЕ (Договора об обычных вооружённых силах в Европе) в 1996 году привела к созданию Организации за демократию и экономическое развитие ГУАМ. Цель состояла в создании «политического, экономического и стратегического альянса», стремлении к сотрудничеству с ЕС и НАТО и создании транспортного коридора Европа — Кавказ — Азия (ТРАСЕКА). В создании ГУАМ (изначально ГУУАМ, поскольку туда ещё некоторое время входил Узбекистан) явно была видна роль США.

Украина и Грузия заручились большей поддержкой Запада в вопросах демократии и разрешения конфликтов, создав Сообщество демократического выбора (CDC) вместе с Эстонией, Латвией, Литвой, Молдовой, Румынией, Словенией и Северной Македонией в декабре 2005 года. Однако, что касается вопроса о том, как стабилизировать ситуацию с безопасностью в регионе, логика CDC расходилась с логикой ОЧЭС. Согласно CDC, конфликты сначала должны быть разрешены для содействия экономическому развитию, в то время как ОЧЭС рассматривало экономическое сотрудничество как шаг к политической стабильности.

В июне 2006 года Румыния инициировала создание ещё одной структуры — Черноморского форума диалога и партнёрства (ЧФ). Румыния, Армения, Азербайджан, Грузия, Молдова и Украина решили стать членами, в то время как Турция и Болгария выбрали статус наблюдателей. Для Анкары конкурирующее намерение Бухареста «обеспечить согласованность между деятельностью различных формирований в регионе», включая ОЧЭС, посредством нового форума было особенно проблематичным.

Румыния и Болгария стали членами ЕС в январе 2007 года. Тогда Евросоюз проявил активный интерес к Черноморскому региону и опубликовал соответствующее руководство в апреле 2007 года: Черноморская синергия — новая инициатива регионального сотрудничества. Географическая версия региона, содержащаяся в нём, в значительной степени совпадала с версией ОЧЭС. Ввиду газового кризиса между Россией и Украиной в 2005–2006 годах энергетическая безопасность была важным вопросом для ЕС. Сотрудничество между ЕС и ОЧЭС было налажено, но оказалось трудным. С одной стороны, приоритеты ЕС, такие как продвижение демократии, не были на первом месте в повестке дня ОЧЭС, а с другой стороны, ОЧЭС была обеспокоена тем, что её региональное лидерство может быть оспорено.

С точки зрения США, накопление институтов — ОЧЭС, ГУАМ, CDC и ЧФ — помешало Вашингтону разработать собственную черноморскую стратегию. Для Соединённых Штатов, как и для ЕС, энергетическая безопасность, разрешение конфликтов и продвижение демократии были тремя центральными темами, определяющими их взаимодействие в Черноморском регионе.

Сегодня во взглядах Вашингтона явно присутствует параноидальная идея в вызовах, исходящих от России, Китая и Ближнего Востока. По словам бывшего главнокомандующего вооружёнными силами США в Европе Бена Ходжеса «регион находится в центре четырёх великих сил: демократия на его западном краю, российская военная агрессия на севере, финансовая агрессия Китая на востоке, нестабильность на Ближнем Востоке на юге». В июле 2022 года в Сенат США был внесён законопроект, отражающий эти интересы, — Закон о безопасности на Чёрном море от 2022 года, который направлен на противодействие двойному вызову Запада со стороны России и Китая путём укрепления сотрудничества НАТО и ЕС, продвижения демократии в регионе, и развития экономических связей с регионом. Турции отводится роль «ключевого союзника в Черноморском регионе и оплота против Ирана». Кроме того, американский Закон о безопасности на Чёрном море от 2022 года предусматривает поддержку Инициативы трёх морей (3SI).

Членами 3SI, запущенной в августе 2016 года, являются Эстония, Латвия, Литва, Польша, Чешская Республика, Словакия, Венгрия, Словения, Австрия, Хорватия, Румыния и Болгария. Инициатива рассматривает себя как «политически вдохновлённую, коммерчески ориентированную платформу для улучшения связи между двенадцатью государствами — членами ЕС, расположенными между Балтийским, Адриатическим и Чёрным морями». Её основной целью является сотрудничество в области транспорта, энергетики, и цифровое взаимодействие. Особенно важным при создании 3SI было намерение снизить энергетическую зависимость от российского газа. В этом отношении интересы центральноевропейских членов ЕС совпадают с интересами Соединённых Штатов, которые вовлечены в 3SI как политически, так и финансово.

Более того, сплочённость в области безопасности в Центральной Европе также была укреплена незадолго до создания 3SI — по инициативе Польши и Румынии: в ноябре 2015 года две страны организовали «мини-саммит членов НАТО, представляющих восточный фланг Альянса». В результате была создана Бухарестская девятка (B9), которая также включает страны Балтии, Чешскую Республику, Словакию, Венгрию и Болгарию, определила итоги саммита НАТО в Варшаве в июле 2016 года, успешно выступив за расширение передового присутствия в регионе.

Турция ведёт трёхсторонний диалог с инициаторами B9, Польшей и Румынией, на уровне министров иностранных дел с 2016 года. Участие Анкары в 3SI находится под вопросом. С одной стороны, турецкие эксперты рассматривают 3SI как возможность наладить отношения с Соединёнными Штатами. Но с другой стороны, ещё до того, как президент Турции Реджеп Тайип Эрдоган установил тесные партнёрские отношения с Россией в 2016 году, американские эксперты высказывали мнение, что Турция «не является идеальным союзником». Причиной такой оценки стали разногласия между Вашингтоном и Анкарой по поводу сирийской стратегии и заинтересованности Анкары в российском газе.

Институциональному лидерству Анкары в Черноморском регионе через организацию ОЧЭС в конечном счёте помешали последствия геополитической конфронтации между Россией и Западом. Поэтому Турция пыталась (и до сих пор пытается) использовать своё географическое положение в Черноморском регионе, чтобы зарекомендовать себя в качестве незаменимого партнёра как для России, так и для Запада в энергетическом секторе. Это подтверждают усилия Турции в создании энергетического хаба и оперативность по созданию газопровода Турецкий поток (в пользу России), а также лоббирование со стороны Турции зерновой сделки предложение быть посредником на переговорах с Украиной (в пользу Запада).

Показательно, что Анкара настаивает на изменении своей роли, которую исполняла во время Холодной войны. Она не хочет выступать в качестве моста между Востоком и Западом, но хочет получить статус равноудалённой и довольно самостоятельной державы. При этом, несмотря на конфронтацию между Россией и Западом, она считает возможным сотрудничество с обеими сторонами. За этим балансированием стоят собственные экономические приоритеты страны. Энергетическая политика Анкары показывает, что, хотя Турция не может избежать влияния других игроков, она может использовать своё географическое положение для установления своих собственных правил.

Параллельно с амбициями Анкары приобрести больший вес в энергетических вопросах в 2000-х годах изменилось и её геополитическое самовосприятие. Ранее Турция рассматривала себя как транзитное государство для трубопроводов природного газа, укрепляя своё геополитическое положение в качестве моста. Однако для тогдашнего министра иностранных дел Ахмета Давутоглу, разработавшего внешнеполитическую доктрину «стратегической глубины» для Турции, термин «мост» был слишком узким, поскольку он ограничивал роль Анкары как независимого субъекта. Вместо этого Давутоглу продвигал для Турции роль геополитически «центральной страны» («меркез ульке»). Отправной точкой этой концепции является её выгодное географическое положение: «будучи крупной страной посреди Афро-Евразийского континента, Турция является центральной страной с множеством региональных особенностей, которые нельзя свести к одной единой категории. С точки зрения сферы влияния, Турция является Ближневосточной, Балканской, Кавказской, Центральноазиатской, Каспийской, Средиземноморской, Персидского залива и Черноморской страной одновременно». В соответствии с этим была сформулирована цель перехода энергетического сектора из роли транзитной страны в газовый хаб. Кстати, турецкое евразийство в чём то похоже на такую географическую формулировку.

Однако Россия и ЕС полагаются на Турцию как на транзитную страну, что можно увидеть на примере сети газопроводов, проходящих через Турцию. Анкара закупает российский природный газ для собственных нужд по трубопроводу «Голубой поток» с 2003 года и по «Турецкому потоку» с 2020 года. Последний также используется для транзита и поставок в Южную и Юго-восточную Европу. Более того, Турция является частью Южного газового коридора, который соединяет Каспийский регион с Южной Европой и, соответственно ключевым партнёром ЕС в энергетической диверсификации. Южный газовый коридор в настоящее время состоит из Южно-Кавказского трубопровода (также известного как трубопровод Баку — Тбилиси — Эрзурум), Трансанатолийского газопровода природного газа (TANAP) в Турции и Трансадриатического трубопровода (TAP) в Греции, Албании и Италии. TAP и Турецкий поток являются результатом двух конкурирующих проектов между ЕС и Россией, а именно Nabucco и Южного потока, которые не были реализованы в соответствии с планом и в конечном итоге были отменены.

Анкара и Москва связаны в Черноморском регионе не только трубопроводами природного газа, но и общим пониманием регионального порядка. Краеугольным камнем этого понимания является убеждённость в том, что обе стороны могут наилучшим образом защитить свои интересы без привлечения западных субъектов. Проблема заключается не в присутствии Запада как таковом, а в предполагаемом распространении западных ценностей. И Москва, и Анкара рассматривают продвижение демократии западными субъектами в Черноморском регионе как источник нестабильности. Однако мотивы сопротивления западному влиянию различны. Для России это вопрос противодействия экспансии трансатлантических и европейских институтов в её непосредственное географическое соседство. Для Турции это вопрос обеспечения лидирующей роли в регионе без участия Запада, но, с точки зрения Анкары, не против Запада.

Растущее участие Соединённых Штатов в Черноморском регионе в 2000-х годах, нашедшее выражение в их демократической повестке дня, также было воспринято критически в Турции. Последствия вмешательства США в Ирак в 2003 году сыграли решающую роль в восприятии Турции. Анкара рассматривала войну в Ираке, а также цветные революции в Грузии (2003), Украине (2004) и Киргизии (2005) как взаимосвязанные результаты политики США под эгидой поощрения демократии.

Это легло в основу реакции турецкого руководства на события в Грузии в августе 2008 года. Намерение США направить госпитальные корабли USNS Mercy и USNS Comfort для поддержки Грузии встретило сопротивление в Турции. По мнению Анкары, это привело бы к региональной дестабилизации, подобной той, что произошла на Ближнем Востоке. После августовской войны 2008 года Анкара инициировала «Платформу стабильности и сотрудничества на Кавказе», поскольку, как заявил тогдашний министр иностранных дел Турции Али Бабаджан, «странам Кавказа необходимо разработать рабочий метод поиска решений своих проблем изнутри». Этот подход, согласно логике «региональных решений региональных проблем», также разделяется Россией.

Цель Анкары состояла не только в том, чтобы учесть привилегированную роль России в регионе. Стабильность на Южном Кавказе одинаково важна как для экономических интересов Турции, так и для её присутствия в Центральной Азии. Экономический аспект, а также связь между Южным Кавказом и Центральной Азией также отражены в поддержке Турцией Срединного коридора, торгового маршрута, инициированного Азербайджаном, Грузией, и Казахстаном, который сейчас приобрёл значение не только для самой Турции, но и в равной степени для ЕС.

Помимо обеспечения стабильности в Черноморском регионе, Анкара также озабочена вопросами безопасности на море и пытается сохранить статус-кво в Черноморском регионе. В 2001 году Турция инициировала программу морского сотрудничества со всеми прибрежными государствами — BlackSeaFor (Военно-морские силы Чёрного моря). За этим в 2004 году последовала ещё одна морская операция «Черноморская гармония». Турция всегда стремилась подчеркнуть, что её инициативы не требуют дальнейшего присутствия НАТО. В конце концов, трансатлантический альянс уже был представлен в Черноморском регионе Турцией, а также Румынией и Болгарией, которые являются членами НАТО с 2004 года.

В подходе Анкары к Черноморскому региону можно наблюдать коллективную оборону, согласно логике НАТО, но она смешана с концепцией коллективной безопасности России. Стремление не провоцировать Москву является постоянной темой в черноморской политике Турции. Это связано не только с её прошлым опытом отношений с Россией, но и с её сложными отношениями с Западом. По мнению Анкары, её политика уравновешивания после 2014 года связана с отсутствием решительных действий Запада в то время и опасением Анкары быть брошенной Западом по отношению к России.

Для западных союзников Анкары война на Украине вызвала в памяти образ Турции, который характеризует её как «незаменимого, хотя и ненадёжного» партнёра. Ожидание того, что 24 февраля 2022 года будет означать новую холодную войну и, таким образом, не оставит места для особых интересов, не оправдалось. Вместо этого НАТО пришлось иметь дело с отсутствием согласия Турции (и Венгрии) на расширение Альянса.

Это не первый случай, когда Турция привлекает внимание Североатлантического альянса к своему собственному восприятию угрозы. Анкара уже пыталась заблокировать план обороны НАТО для Польши и стран Балтии, потребовав, чтобы курдское ополчение YPG на севере Сирии было заранее классифицировано как террористическая организация. Кроме того, ещё в марте 2022 года тогдашний министр обороны Турции Акар на встрече со своими коллегами по НАТО высказал предположение, что союзникам придётся работать сообща для «борьбы с террористическими организациями, такими как РПК/YPG, ИГИЛ и FETÖ».

Следовало ожидать, что турецкая сторона будет использовать свою геостратегическую незаменимость в качестве силового политического рычага при расширении НАТО на север. В своём первом телефонном разговоре с президентом США Джо Байденом после начала войны на Украине Эрдоган заявил 10 марта 2022 года, что ограничения против турецкой оружейной промышленности должны быть сняты. Речь шла о санкциях, введённых Соединёнными Штатами против Турции в 2020 году после того, как Анкара купила российскую системы противовоздушной обороны С‑400 в 2017 году. С точки зрения Анкары, приобретение С‑400 является следствием тесного сотрудничества между Соединёнными Штатами и курдским ополчением YPG в Сирии. Спор между Вашингтоном и Анкарой о причинно‑следственной связи между покупкой С-400 и проблемой YPG, который продолжается уже несколько лет, остаётся «диалогом глухих».

Покупка 40 новых истребителей F16 и 79 пакетов модернизации существующих систем также стоит на повестке дня Анкары в отношениях с Соединёнными Штатами. Согласно сообщениям СМИ, продажа истребителей F16 Турции связана с её одобрением расширения НАТО за счёт Швеции. Для администрации Байдена такая продажа соответствовала бы интересам безопасности как США, так и НАТО. Однако ныне бывший председатель комитета по международным отношениям Сената США Боб Менендес был категорически против этого. Причины его несогласия были многообразны: авторитарный поворот Эрдогана и его близкие отношения с Путиным; турецкие военные операции на севере Сирии; Поддержка Анкарой Баку в войне 2020 года между Азербайджаном и Арменией из-за Карабаха и семи прилегающих к нему регионов, которые Армения оккупировала со времён Первой Карабахской войны 1990-х годов; споры в Эгейском море с Грецией; и политика Турции в отношении Кипра. После обвинений во взяточничестве Менендесу пришлось уйти в отставку в сентябре 2023 года. Вопрос на данном этапе заключается в том, в какой степени его позиция в отношении Турции является широко распространённым мнением в Вашингтоне. С одной стороны, его уход действительно обеспечивает удобный момент для сделки с F16; с другой стороны, продажа по-прежнему связана с такими вопросами, как турецко-греческие отношения, политика Турции в Сирии и вступление Швеции в НАТО. Кажется, по членству Швеции вопрос уже решён, поскольку Эрдоган дал отмашку парламенту ратифицировать заявку.

При этом нужно иметь в виду, что Восточное Средиземноморье имеет для Анкары приоритет перед Чёрным морем. Сложные аспекты нерешённого кипрского вопроса, турецко-греческий спор из-за островов и ливийский конфликт — всё это переплетается в Восточном Средиземноморье. Хотя кипрская проблема и споры между Турцией и Грецией в Эгейском море имеют долгую историю, в последнее время ситуация стала гораздо более проблематичной, также потому, что ЕС утратил влияние на формирование внешней политики Турции. Более того, существующие конфликты связаны с месторождениями природного газа в Восточном Средиземноморье, что отражено в доктрине Турции о «Голубой родине».

Война на Украине является самым последним приоритетом безопасности Турции после Сирии и Восточного Средиземноморья. Для Анкары это подпадает под категорию «регионального конфликта». Но реально повлиять на ситуацию, кроме поставок помощи киевскому режиму, Анкара не может. Россия фактически контролирует северную часть Чёрного моря, а береговая территория Украины значительно сузилась после присоединения новых территорий. Учитывая это, при более проактивной политике России в Черноморском регионе Москва может добиться для себя дополнительных преимуществ, в том числе и со стороны Турции, несмотря на то, что Анкара до сих пор не признала Крым частью России.