Идеологическое очернение “массового общества”

Было бы жаль, если бы учение американского социолога Эдварда Шилза исчезло из дискурса гуманитарных и социальных наук. Шилз, умерший в 1995 году, считался одним из ведущих социологов и одним из самых образованных людей в мире. Он вырос в Филадельфии, где его отец, еврей-иммигрант из России, работал на сигарной фабрике. Он был заслуженным профессором Чикагского университета и научным сотрудником Питерхауса в Кембридже. Студенты сравнивали его внешность и манеры с манерами грузчика. Раскрываю: Шилз был научным руководителем моей докторской диссертации, а позже и близким другом.

Он терпеть не мог притворства и глубоко уважал здравый смысл, присущий средним и низшим слоям общества. В Чикаго Шилз восхищался политической машиной мэра Дейли, которую он рассматривал как механизм, напрямую связывающий местных граждан с властями и являющийся оплотом цивилизованности в борьбе с прогрессивной идеологией. Телевидение было “открытой канализацией”; специалисты по средствам массовой информации, которые “занимались коммуникациями”, подвергались уничтожающим насмешкам.

Шилз уделял много внимания изучению интеллектуалов и распространению знаний в обществе. Однако он не испытывал особого уважения к такой области, как “социология знаний”, которую он считал детерминистской и противоречивой. Если идеи просто отражают социальное положение человека, то как насчет целостности самой этой идеи? На первых страницах одного из томов сборника эссе Шилза "Интеллектуалы и власть предержащие" он размышлял о том, почему интеллектуалы, как правило, испытывают отвращение к своему собственному обществу и как привилегированные идеологи обвиняют представителей более низкого социального статуса в неспособности оценить культурные стандарты и неспособности принять схемы преобразования общества таким, каким хотела видеть его элита. Он отмечал ”снисходительные и горькие оскорбления“ со стороны интеллектуалов, которые, казалось, "мстили рабочему и среднему классу за то, что они не оправдали их нереалистичных и непрошеных ожиданий”.

Шилз предполагал, что склонность западных интеллектуалов принижать культуру и нравственность среднего и рабочего классов во многом объясняется различием, проведенным немецкими социологами 19 века между Gemeinschaft (общиной) и Gesellschaft (обществом). Это были идеально-типичные формулировки, которые возникли в попытке понять современные индустриальные общества в отличие от традиционных и сформировали отвращение к культуре, создаваемой рыночными силами, когда у работников было достаточно времени и денег, чтобы наслаждаться ею. Шилз нашел описания Gesellschaft, современного общества, в целом уничижительными: оно представлялось как “исчезновение моральных уз, сокращение родства, традиционных институтов и верований, а также изоляция индивида от своих собратьев” в современном западном обществе.

Этот негативный образ был подкреплен идеализацией традиционной общины (которую можно наблюдать в том, как некоторые сегодня представляют себе древнегреческий полис) как “правильный образ жизни” — “полностью согласованное, идеально интегрированное, малочисленное общество, пронизанное набором общих теологических верований, которые придают смысл каждому аспекту жизни”.

По словам Шилза, элитарные создатели и покровители термина “массовое общество” “подчеркивали отчуждение, отсутствие веры, атомизацию, аморальность, конформизм, гомогенность без корней, моральную пустоту, безликость, эгоизм, полное отсутствие какой-либо лояльности”. Он находил в этой позиции “неразрывный след марксизма”. Самозваные марксистские авангарды революционного преобразования общества неизменно разочаровывались в рабочем классе. Они были “оскорблены своенравием масс населения". "Классы, от которых интеллектуалы ожидали героического осознания грандиозных событий и стремления участвовать в них, в лучшем случае занимаются рутинной обывательской жизнью буржуазных политиков”. Интеллектуалы беспокоились, что представители рабочего класса не заинтересованы в “великой мечте о преображенном человечестве”. Они рассматривали массовую культуру как эскапистскую.

Шилз имел в виду в основном интеллектуалов-социалистов, но сегодня критика популярной культуры является свидетельством растущего слияния левых и правых политических течений, которые выступают за более активное вмешательство государства в формирование моральных ориентиров граждан. Стремление к моральному единству и порядку, фундаментальное чувство неловкости из-за индивидуализма и неуважения к властям, характерные для американского общества, сегодня ощутимы, что иногда заставляет мыслителей подвергать сомнению основные конституционные права и свободы. В последнее время много пишут о “демонтаже” культурных норм и о том, что автор-“интегралист” Сохраб Ахмари назвал “вопиющим вырождением” современных демократических обществ, якобы являющимся результатом либерализма и конституционных прав. Обычно считается, что современным либерально-демократическим обществам не хватает порядка и смысла, что является следствием “нейтральности точки зрения” государства.

В то время как левые оплакивали неспособность масс откликнуться на очарование социализма, очернение рядовых американцев приняло новую форму в мышлении мыслителей из элиты, стремящихся возглавить популистские восстания. В своей новой книге “Смена режима” Патрик Денин выступает в роли защитника "простых людей", но на самом деле книга раскрывает его презрение к тем, кто относится к этой категории. Денин пишет, что “основы общества были подорваны”, ссылаясь на фармацевтическую зависимость, “электронные отвлекающие факторы” и “распространенность тупой скуки и психического отчаяния”, культуру потребительских товаров и впечатлений, а также “мемов”. Но “многие”, “демос”, которые являются “классом слуг” элиты, “правящим классом”, и которые молча возмущаются тем, как элиты навязывают им эти условия, готовы к тому, чтобы новая элита, отстаивающая общее благо, привела их к моральному искуплению, действуя от их имени. Побеждая прогрессивные элиты и ослабляя их влияние, новая христианская и политическая элита вынуждена насильственно устанавливать “границы”, чтобы упорядочить жизнь “простых людей”, что, по-видимому, согласуется с принципом замещающих родителей. “Простые люди”, которых прогрессивные элиты, как скот, привели к коррумпированному, секулярному ценностному релятивизму, нуждаются в том, чтобы консервативный авангард вернул их к традиционным ценностям типа Gemeinschaft.

Действительно, в центре внимания оказывается то, что Шилз назвал “неразрывным остатком марксизма”, связанным с определенной формой консервативного прогрессизма. Как понимал Шилз, жители Средней Америки с такой же вероятностью поддадутся на призывы неэлитных людей искупить свою вину, как и на агитацию поколений коммунистических и социалистических интеллектуалов, которые также видели в них пластичную, монолитную, податливую массу, способную привести к власти амбициозных идеологов.

Восприятие Денин и других людей, которые оплакивают предполагаемую светскую безнравственность американских элит, возможно, было затуманено из-за того, что они проецировали свои ограниченные представления о жизни в университетских городках и о том, как ведут себя студенты гуманитарных факультетов и штатные радикалы, на общество в целом.

Интернет также искажает представление об уровнях моральных отклонений. Случайные, разрозненные скандалы собираются на идеологически отредактированных сайтах-агрегаторах новостей и преподносятся как свидетельство общего социального и морального хаоса. Лишь горстка писателей придерживается таких течений, как интегрализм, однако Интернет усиливает интеллектуальную болтовню за счет манипулирующего символами класса, который неизвестен или не имеет смысла для большинства граждан.

Непосредственный контакт с местными сообществами редко подтверждает левые или консервативные стереотипы массового общества. Некоторые люди, не принадлежащие к элите, в Америке могут соответствовать представлениям Денина о его системе ценностей, но другие - нет; общество не просто поляризовано, оно становится все более дифференцированным. Женщины и мужчины независимы и, учитывая иммиграцию, становятся все более разнообразными с точки зрения этнической принадлежности, религии и политической ориентации. И все же, несмотря на этот плюрализм, кажется, что большинство из них склонны жить и принимать моральные решения, основываясь на определенных ориентирах. На самом деле, Америка - одно из самых религиозных промышленно развитых государств. Опросы Института Гэллапа показали, что около половины американских граждан не стали бы голосовать за кандидата в президенты, который исповедует атеизм. По данным Pew Foundation research, несмотря на то, что “абсолютная уверенность” в существовании Бога снизилась, 89% людей действительно верят в Него, что больше, чем в любом другом промышленно развитом обществе.

Шилз работал в немногочисленных аудиториях элитных университетов, но как эмпирик, а также социолог-гуманист он регулярно совершал вылазки в этнические сообщества и трущобы Чикаго, как для того, чтобы купить овощи, так и для того, чтобы поддерживать связь с людьми, которым он служил в 1930-х годах в качестве социального работника.  Он понимал, что в Америке существует общество со слабым центром, в котором свобода в гражданском обществе является источником творчества и восходящей мобильности. Он не ожидал широкого признания высокой культуры и образованности, но понимал, что даже в том, что левые социологи называют “массовым обществом”, люди и сообщества удерживаются вместе религиозными, семейными и этническими узами, которые не были уничтожены.

Он был ярым консерватором, самопровозглашенным воином Холодной войны, который помог создать Конгресс за культурную свободу, чтобы дать голос европейским интеллектуалам, сопротивляющимся очарованию коммунизма. Я думаю, если бы Шилз был рядом сегодня, он бы верил, что Средняя Америка не станет жертвой интеллектуальных причуд, таких как критическая расовая теория или идеологический трансгендеризм. Свобода и секуляризм - не наши главные проблемы; наши проблемы проистекают из снижения образовательных стандартов и вытекающего из этого неуважения к гражданским традициям (на самом деле Шилз написал мощную книгу "Традиция", посвященную этому явлению). Представления о священных вещах укореняются в обществе, где свобода совести защищена конституционными правами в большей степени, чем в тех, где государственные власти определяют моральные границы. Я полагаю, Шилз согласился бы с Токвилем, который пришел к выводу, что в американской демократии осуществление прав обнаруживает не антисоциальную силу, а слияние чувства свободы и гражданского духа.

Источник