Этика «партии мира»

«Лучше быть мертвым, чем рабом», - гласит старая фризская пословица, поднятая на щит Освальдом Шпенглером во втором томе «Заката Европы» сто лет назад. Эту этическую максиму не всегда понимают правильно. Иные, пожалуй, способны увидеть в ней языческую или попросту индивидуалистическую, ренессанскую гордыню – и ошибутся. Превозносивший сословный строй консервативный мыслитель Шпенглер был бесконечно далек от любого левого бунтарства в духе «мы не рабы». И православный христианин тоже поймет эти слова иначе: уже Николай Карамзин доказывал, что со времен апостола Павла можно быть внутренне свободным и в тюрьме в оковах, в то время как всякий, делающий грех, есть раб греха. Нет, речь здесь о другом: о такой системе традиционных ценностей, которая вполне совместима с христианством и в то же время последовательно отстаивает достоинство человека и народа.

Вначале процитируем данный фрагмент Шпенглера целиком, чтобы фраза не была вырванной из контекста. А речь в ней – именно и конкретно о пацифистах XX столетия, призывающих смиряться перед смертельным врагом и на коленях выпрашивать «переговоров» и пощады.

«Практический результат теорий по улучшению мира – это, как правило, бесформенная и потому внеисторическая масса. Их успех означает сход нации со сцены внутри истории, и не в пользу вечного мира, но в пользу других наций. Мир во всем мире — это всякий раз одностороннее решение. Этот мир стоил миролюбцам таких жертв, рядом с которыми ничтожными кажутся те, что были принесены при Каннах. Вавилонский, китайский, индийский и египетский миры переходили из рук одних завоевателей в руки других и оплачивали их свары собственной кровью. Когда-то они проливали кровь за самих себя, теперь им приходится делать это ради других, и зачастую лишь на потеху им вот и вся разница. Вот каким он оказался, их мир. Когда в 1401 г. монголы завоевали Месопотамию, они из 100 тысяч черепов жителей Багдада, которые не оказали им сопротивления, сложили памятник в честь одержанной победы. “Lever doodt als Sklaav”, - “Лучше мертвый, чем раб” - гласит старофризская крестьянская поговорка. Всякая поздняя цивилизация избирает своим девизом обратное утверждение, и каждой из них довелось испытать, чего он стоит».

В таком контексте ясно: это написано про нас и наше время. «Лучше быть рабом, чем мертвым» – универсальная логика любой партии измены и поражения (в России называющей себя «партией мира» и с недавних пор – «партией трезвости»). Конечно, такая обратная этика присутствует не только в России. «Лучше быть рабом, чем мертвым», - думает Никол Пашинян, отрекаясь от Арцаха и исторической миссии армянского народа. Понимает ли он, что тем самым обрекает свой народ даже не на рабство, а на полное уничтожение и стирание с исторической арены? «Лучше быть рабом, чем мертвым», - думает Александр Вучич, бросая на произвол судьбы косовских сербов и идя на любые уступки Западу, вплоть до прямых переговоров с приштинскими террористами и головорезами. Вероятно, он думает, что переговорами можно умилостивить оных не дорезывать сербов до конца: тщетные надежды. Поистине, выбирающий позор всё равно навлечет на свою голову резню, только уже без организованного сопротивления и без всяких шансов на победу.

Конечно, армянский и сербский примеры здесь приведены лишь для сравнения с российским случаем. Невероятно, дико, но факт: в последние месяцы целый ряд достаточно известных, медийных персон из «партии слива» всерьез и прямым текстом писали, что России «нужно смириться» и навсегда оставить Киев, Харьков, Купянск, Изюм, Славянск, Авдеевку, Запорожье, Херсон, Николаев, Одессу под властью нацистов, бандеровцев (обычно к этому прибавляется довесок об отдаче Молдавии и Приднестровья в руки Бухареста и о забвении Прибалтики и Закавказья, на радость англоамериканским геополитикам); что России «нужно смириться», отказаться от самой мысли о денацификции и защите русского народа, языка и Церкви, что нужно навсегда забыть о трех Лаврах и подписать «перемирие». Конечно же, противник не будет соблюдать «перемирие» ни дня, а лишь вновь накопит вооружение за один-два года по мере его производства на неповоротливом западном ВПК, чтобы ударить по Донбассу, югу Новороссии и Крыму с новой силой, но об этом «партия трезвости» стыдливо умалчивает.

Все главные спикеры этой «партии» промолчали после убийств Дарьи Дугиной и Максима Фомина, не осудив теракты ни одним словом. Они молчали после всех сообщений о зверствах ВСУ против наших пленных и против мирного пророссийского населения бывшей Украины. Зато попытки пожалеть и всплакнуть то о террористке и убийце Треповой, то о британском агенте Кара-Мурзе, то об иноагенте и патологическом русофобе Апресяне со стороны ведущих спикеров «партии мира» встречаются регулярно. Оставим в стороне вопрос о том, кто и за какие средства управляет ими. Обратимся только к нравственной стороне вопроса. Чего хотят те, кто призывает к переговорам с террористическим «украинским» образованием, главарь которого уже носит орден Дудаева? Они хотят, чтобы русские (шире: россияне, люди российской культуры и русского языка) навеки стали рабами. Чтобы они стояли на коленях перед американскими и британскими господами, милостиво начинающими и приостанавливающими вооруженные конфликты, когда это выгодно им (а не нам), а непосредственно – чтобы они остались в рабстве у украинских нацистов (в нашем случае), у нацистов косово-албанских или пантюркских (в приведенных выше примерах).

Почему они этого хотят и открыто декларируют? Не только потому, что им страшна мысль о многополярном мире или о возрождении России, но прежде всего потому, что «партия мира» сама разделяет эту систему ценностей. Они действительно верят, что лучше быть рабом, чем мертвым. С их точки зрения, русскому человеку на Украине или в Прибалтике лучше отречься от своей религии, предков, языка, героев и праздников, отдать детей в детсад и школу на чужом языке и ассимилировать их в антирусской среде, лишь бы он физически был жив и получил свою миску еды (ценой в 30 сребреников). Это не домыслы: нам известны минимум два конкретных примера, когда такие люди публично говорили, что лучше отдать ребенка в антирусскую школу, чем рисковать своей жизнью. Сама мысль о народно-освободительной войне в защиту чести и достоинства народа их пугает. Их коробит при мысли даже о чужих войнах за освобождение, будь то ирландский или палестинский, бангладешский или абхазский, сербский или вьетнамский случай – во всех них народ обретал свою субъектность только ценой долгой кровопролитной борьбы. Но от мысли о том, что Россия не положит оружия прежде, чем освобождением всех областей Новороссии и исторической Малороссии с матерью русских городов добьется своих целей, они и подавно впадают в бешенство. Герои СВО для них – «безумцы», логика которых им непонятна.

Пойдя на «переговоры» с врагом, желающим полного истребления русской идентичности, российского материального, духовного и языкового наследия, Россия не просто отрезала бы себе все шансы стать одним из центров нового многополярного мира. Дело обстоит намного серьезнее: любыми соглашениями с англоамериканцами и их киевскими марионетками-террористами Россия бы совершила акт самоликвидации как государства – преемника Древней Руси, Московского великого княжества, Русского царства, Российской империи и Советского Союза, отреклась бы от самой сердцевины своей многовековой идентичности: идентичности и этноязыковой, и политической, и церковной. Признание наличие мазепинско-петлюровско-бандеровской химеры на русской территории в российских городах означало бы, что России как исторического, политического, культурного субъекта больше не существует. Наконец, это означало бы этический конец народа, который предпочел рабство и растворение вооруженной борьбе за свободу, язык, веру и идентичность.

Здесь можно было бы привести много ссылок на философов, но ограничимся одним примером. Даже далекий от магистральной линии консервативной философии либеральный Александр Кожев дал блестящие зарисовки буржуазной системы ценностей как «этики раба», как доведенного до логического конца рабского мышления. Как говорит один из лучших в России философов-германистов Александр Руткевич: «Раб добровольно принял рабство, поскольку преимущества безопасности компенсируют невыгоды рабства… Не всякий взятый в плен или покоренный есть раб, подчеркивает Кожев, ибо “рабство, как специфическая экзистенциальная установка, предполагает волю быть рабом, оставив борьбу и отказавшись от риска”… Буржуа склонен называть "справедливым" то, что полезно и выгодно ему самому, а согласие осуществляется через договор и торг.

Аристократическое отношение к собственности – это готовность за нее сражаться, отстаивать и приумножать в бою; буржуазное право собственности есть право сделавшихся юридическими лицами рабов». Благородные тоже договариваются, но только друг с другом; вести переговоры с террористами, нацистами, архитекторами геноцида всего русского додуматься могли только наши внутрироссийские ментальные рабы – воплощение «поздней цивилизации» в терминологии «Заката Европы». Логику атеиста Кожева в наши дни продолжает православный мыслитель Владимир Микушевич: «Демократия основывается на рабстве, после отмены которого в рабов превращаются все». В конце концов, окончательный приговор этике «партии мира» выносит христианство, в котором нет выше подвига, чем отдать жизнь за други своя. Для мнимых «пацифистов» просто не существует убиваемых и гонимых миллионов русских людей на территории бывшей УССР и не только, ради спасения которых Россия обязана сражаться до полной победы.

В этом свете становятся понятны процитированные выше слова Шпенглера: любой гипотетический успех «партии мира» сейчас непременно был бы равносилен «сходу нации со сцены внутри истории, и не в пользу вечного мира, но в пользу других наций». Бойня при этом, конечно же, не только бы не прекратилась, но и побила бы очередные рекорды гекатомб русского (и любого «пророссийского» населения) – причем отнюдь не только на Украине, но везде за чертой нашего соприкосновения с западным блоком. История XX и начала XXI века, к сожалению, показала целый ряд примеров, когда народы либо уже прекратили быть субъектом истории и в целом утратили собственную идентичность, либо находятся в разгаре этого процесса: такая судьба постигла сербов и болгар, греков и армян, не в последнюю очередь – немцев. Выбирая сегодня между «партией слива» и выполнением всех целей и задач СВО, Россия совершает принципиальный этический выбор: стать «детищем Беловежья», народом рабов без памяти о предках, без государственной и религиозной преемственности, либо – сражаться, даже если на это уйдут годы, сражаться, каких бы жертв это ни стоило, ради того, что является сердцевиной русской – и общероссийской – идентичности (причем все материальные блага в случае военной победы к ней естественным образом приложатся).