Два интервью Отмара Шпанна Юлиусу Эволе

Предуведомление от переводчика

Впервые на русском языке публикуются два концептуально важных интервью австрийского философа и государствоведа Отмара Шпанна итальянскому традиционалисту Юлиусу Эволе. Фигура Шпанна крайне важна как для русской эмигрантской мысли, ввиду его связей с евразийцами Н.С. Трубецким и Л.П. Карсавиным, так и для европейской консервативной мысли вообще. Шпанн высоко ценился в муссолиниевской Италии, где, впрочем, Юлиус Эвола с его колонкой на культурные темы в газете «Il regime fascista» неоднократно осуждался фашистским режимом как «еретик». Вместе с тем взгляды Шпанна были правоконсервативными, католическими, «феодальными», что по сути несовместимо с фашизмом. Они легли в основу «сословного государства» канцлера Дольфуса в Австрии, что обусловило ненависть гитлеровского режима Германии к профессору Шпанну, попавшему в 1938 году под каток нацистских репрессий и пережившему пытки в концлагере Дахау.

Публикация данных интервью преследует сугубо исторические и источниковедческие цели, чужда всякой пропаганде запрещённых в России идеологий и сопровождается осуждением преступлений итальянского фашистского режима. Труды Отмара Шпанна, прежде всего «Философия истории» (русское издание 2005 г., Санкт-Петербургский государственный университет), давно стали классикой теории и методологии исторической науки в нашей стране, равно как и многообразное творчество Юлиуса Эволы, количество книг которого на русском языке исчисляется уже десятками. Перевод бесед этих двух выдающихся мыслителей друг с другом позволяет внести важный вклад в развитие интеллектуальной культуры России и расширить горизонты профессиональных исследователей в областях истории, философии, социологии, государствоведения и права. Высказанными в этих интервью иллюзиям обоих мыслителей в отношении итальянского и германского режимов было суждено развеяться в течение нескольких лет. С высоты нашего времени, конечно, легко осуждать Шпанна за непонимание доктрины многополярности, но это было бы несколько антиисторично. В любом случае, прямой и открытый диалог австрийского поборника политического католицизма и итальянского неоплатонического империалиста на общей почве сословно-иерархической и корпоративной концепции государства в особой степени способствует воспитанию государственно-правового мышления даже в наши дни, когда вновь оживились активные научные исследования политической теологии, гегельянской концепции государства и ревизии международного права.

Интервью от 14 июня 1933 года

Имя Шпанна, возможно, уже известно многим читателям. Можно сказать, что в новой немецкой культуре он входит в число наиболее представительных личностей с точки зрения политической философии, социологии и экономики. Его особенностью является не исчерпывать себя на эмпирическом и партикуляристском уровне, а дать своим политическим концепциям прочное и серьёзное философское, даже метафизическое основание.

Если он защищает антилиберальный и антидемократический идеал Государства как организма, то такая идея есть не что иное, как применение и вывод его общего видения мира и жизни, столь же органического, спиритуалистического, антимеханического. Таким образом, основываясь на таких работах, как «Истинное государство», или «Доктрина общества», или «Мёртвая наука и живая наука», которые, широко читаемые в Германии и Австрии, нередко давали фундаментальные идеи политическим лидерам национал-социализма или немецких националистов, Шпанн написал такие труды, как «Учение о категориях» или «Творческий процесс духа», в которых он технически обращается к величайшим проблемам традиционных умозрений. В политическом плане его фундаментальная концепция заключается в преодолении как индивидуализма (либерализма, капитализма), так и марксизма, а также любой разновидности уравнительного государствопоклонничества посредством высшей концепции Государства, дифференцированной и в то же время иерархической, решительно поддерживаемой достоинством личности.

Если этот термин можно применить к иностранцу, Шпанна вполне можно назвать дофашистом, уже сразу после [Первой мировой] войны начавшим кампанию против доктрин современного социально-либерального упадка в этом смысле — не только, но и также суперфашистом: совсем недавно в одном итальянском журнале он занял ту же позицию, что и «интегральные революционеры» и сквадристы вроде Фанелли, в надежде, что фашистской революции, которую он объявил провиденциальным явлением не только для Италии, но и для всей Европы — удастся ликвидировать многие устойчивые остатки фашистской или антифашистской ментальности также в сфере культуры и академического преподавания.

Мы встретились со Шпанном в отеле «Бристоль» и сообщаем некоторые моменты нашей сердечной беседы.

Придя поговорить о недавнем споре, произошедшем между Джентиле и Орестано относительно отношений между гегелевским государством и фашистским государством, мы спрашиваем Шпанна, как он рассматривает эту проблему со своей точки зрения.

«Главное возражение, которое можно выдвинуть против гегелевского Государства, — отвечает Шпанн, — что оно является слишком централистским. Оно недостаточно уважает то, что я называю моментом Ausgliederung, то есть органической дифференциацией различных элементов. В этом смысле гегелевское учение, особенно если его воспринимать односторонне и поверхностно, может породить опасные повороты. В России были такие, кто находил гегелевское государство ни в чём не контрастирующим с советским, естественно, за исключением рассмотрения духовных и сверхэкономических сторон первого как устаревших буржуазных надстроек.

С более технической философской точки зрения, если нам нужно указать истинное значение органического государства или фашистского государства, не следует упускать из виду место, в котором в общей системе Гегеля появилось само понятие Государства.

Оно появляется после “степеней” “семьи” и “общества” и перед формами так называемого “абсолютного духа”. Итак, фундаментальный принцип органического Государства — я считаю, что также и фашистского — заключается в том, что оно, как первичная духовная и этическая реальность, предшествует и определяет каждую из особенных: практических, социальных и культурных — форм, в которых оно реализуется и наконец, возобновляется как их органическая кульминация. Таким образом, мы имеем иерархические отношения, существенно отличающиеся от гегелевской концепции, и прежде всего идею формирования изнутри, идею почти души, организующей своё политическое тело, а не “диалектического” перехода».

Мы спрашиваем Шпанна, как такая концепция преодолевает этатистское препятствие, учитывая этот формирующий приоритет, приписываемый «духу» Государства по отношению к каждому индивидууму и каждой социальной функции.

«Эту трудность легко преодолеть, — отвечает Шпанн, — если мы отличаем то, что вы справедливо называете духом Государства, от Государства как реального института. Чтобы помочь подобрать образ, я скажу, что определённое значение мысленно предшествует, выбирает и организует различные множественные и дифференцированные слова или предложения, в которых оно выражается, совокупность которых затем будет воспроизводить его объективно. Вот как должно думать государство. Индивидуализм утверждал, что нечто осмысленное может выйти из набора бессвязных звуков, то есть изначально свободных индивидов, лишённых всякой интимной связи, безразличных к любому принципу, превосходящему их. Вместо этого единство идеи должно предшествовать каждому из элементов, чтобы слово «Государство» не сводилось к пустому слову. Но это вовсе не означает изъятия каждого из этих элементов из собственной личности. Напротив, только в этом случае каждый из них может иметь своё правильное место, свою адекватную и свободную функцию, своё значение. Короче говоря, органическая идея подхватывает классическую максиму suum cuique, которая более чем любая другая может основать дифференцированную, персонализированную и упорядоченную политическую реальность, поскольку в ней “каждый имеет своё” в общей системе».

«Таким образом, — добавляет Шпанн, — если бы у меня была возможность защищать корпоративный принцип ещё до того, как фашизм утвердил его в Италии, я также нахожу опасными те «левые» тенденции, которые хотели бы сделать корпорацию прелюдией к этатизации или своего рода государственному социализму. По моему мнению, корпоративная идея, чтобы стать эффективным средством исцеления как либералистского, так и марксистского мифа, должна восприниматься скорее в децентрализирующем, чем централизующем смысле. Несмотря на иерархическую структуру, каждая корпорация должна поддерживать свою собственную «жизнь», соответствующую её собственному «корпоративному духу» и своей собственной интимной традиции как этической основе сотрудничества её элементов: точно так же, как в наших древних гильдиях и цехах».

Мы спрашиваем Шпанна, имеет ли его иерархически-органическая концепция применение на международном уровне и какие последствия в таком случае из неё вытекают.

«На международном уровне плюрализм различных наций, неспособных выйти за пределы своих непосредственных интересов и эгоизма, — говорит Шпанн, — является точным эквивалентом естественного закона индивидуализма, который внутри одной нации лишает государство всей его собственной реальности и сводит всё к условному соглашению, которое диктуется индивидами их собственными интересами, а не признанием высшего этического принципа».

С моей точки зрения, различные нации представляют себя так, как внутри каждой из них представляют себя различные корпорации, которые должны поддерживать свою собственную жизнь, но, тем не менее, быть включены в более высокую и единую реальность. Таким образом, и на международном уровне представлена органическая задача и идеал, основанный на двойном принципе материальной автономии и духовной иерархии. Короче говоря, в отличие от той прямой эманации демократически-либеральной идеологии, которой является Лига Наций, в наднациональном контексте я признаю превосходящее право римской и римско-германской идеи Рейха, Империума: наднациональная, сверхполитическая власть, духовный как нечто более реальное, чем отдельные политические единицы, которые, однако, лишь нашли бы в нём условия для истинного понимания и творческой солидарности».

Со слегка люциферианскими намерениями мы спрашиваем нашего прославленного собеседника, как он понимает отношения между этим возможным универсальным и духовным единством Империи и Церкви и не повторится ли, возможно, та же самая средневековая антитеза между гвельфами и гибеллинами. Во-вторых, мы спрашиваем, каким путём, то есть через какие расы, по его мнению, эта новая универсальная имперская идея может конкретно утвердиться в Европе.

Профессор Шпанн улыбается и отвечает: «Что касается первого пункта, признаюсь, что в принципе я не имел бы принципиальных возражений против защищаемой вами язычески-гибеллинской идеи. Я имею в виду, что я вполне мог признать превосходство перед Церковью власти, которая была одновременно императорской и папской, царственной и жреческой, подобной той, которая существовала в древних дохристианских цивилизациях и которая пыталась утвердить себя через императоров Священной Римской империи. К какой же вере, к какому конкретному религиозному содержанию мог бы теперь обратиться западный человек, как не к христианству, единственной оставшейся у него духовной традиции?

Что касается второго пункта, то я тоже во многом могу согласиться с дорогими Вам идеями, то есть с Вашим мифом о “двух Орлах”. Я хочу сказать, что я также думаю, что итальянская и германская расы сегодня среди всех, по-видимому, имеют наибольшую возможность подняться до уровня универсальной идеи и таким образом подготовить в своём союзе элементы для единой Европы. под знаком не “федеративной” и интернациональной, но “органической” и имперской».

«Более того, — заключает Шпанн, — ближайшее доказательство этого произошло в последние дни. Муссолини, будучи сторонником и исполнителем Четырёхстороннего пакта, продемонстрировал, что фашистская Италия умеет смотреть за пределы любого узкого горизонта и имеет душу, готовую приветствовать призыв к ультранациональной миссии: и немецкий народ без колебаний последовал за ним в его щедрой “европейской” инициативе».

Интервью 2 февраля 1936 года

Профессор Отмар Шпанн из Венского университета, чьи взгляды о текущей ситуации в Европе и проблеме Лиги Наций мы хотим изложить, не нуждается в особом представлении для наших читателей. В Европе он входит в число самых выдающихся учёных в области социологии, философии и политической экономии. Его учение, систематически развитое во всех его частях, решительно созвучно ценностям качества, иерархии и духовной универсальности. Эту самую доктрину, которая в определённой степени отражает наше классическое органическое видение жизни и государства и, несомненно, имеет связь с основными ценностями фашизма, Шпанну пришлось защищать уже в самый бурный и мрачный период послевоенной эпохи; и здесь все помнят уроки антимарксистской, антидемократической, органически-корпоративной и авторитарной концепции государства, которой он бесстрашно придерживался, пока бушевал социалистический бунт и в ту же самую комнату в любой момент могли вторгнуться красные банды.

Поэтому мы подумали, что было бы интересно задать профессору Шпанну в ходе сердечной беседы несколько вопросов о серьёзных европейских проблемах, выявленных итальянской кампанией [т.е. эфиопской войной 1935–1936 гг.].

«Что следует прежде всего признать, — говорит нам профессор Шпанн, — так это жизненную силу, мужество и решимость, которые демонстрирует новая Италия. В то время как самые богатые и могущественные страны охвачены психозом пацифизма и колеблются между фикциями и компромиссами всех видов, Италия, несмотря на отсутствие таких возможностей, без колебаний вышла на поле боя и доказала, что является первой нацией, способной перенести ревизионистскую проблему с теоретического уровня на практический уровень посредством действия, которое она намерена довести до конца и за которое она принимает на себя полную ответственность.

Но ещё важнее то, что действия Италии косвенно поставили проблему смысла, масштаба и права на существование Лиги Наций в целом. Трудности, с которыми сейчас борется Женева в этом отношении, являются несомненным признаком фундаментального дефекта в организации корпоративного института и необходимости его реформирования».

«В каком смысле, как Вы считаете, такая реформа должна произойти?» — спрашиваем мы, в свою очередь. «Для меня нет сомнения, что Лига Наций имеет реальную причину для существования, поскольку она выполняет, прежде всего, задачу подлинной сверхгосударственной организации Европы, — отвечает Шпанн. — Такая организация уже возникала в древние времена под двумя великими духовными символами Империи и Церкви. Согласно органически-универсалистской доктрине, которую я поддерживаю, ни одно государство не является полностью суверенным: оно может достичь полноты жизни только в том случае, если оно является органической частью высшего и более обширного единства, в котором, естественно, проявляется его собственная природа, а его относительная автономия — как в образе отдельных функций вышестоящего организма — не повреждается, а подтверждается. Теперь попытку объединить Европу через Лигу Наций следует уже считать провалившейся.

Этому способствовали две весьма очевидные причины. Прежде всего, та, что Лига Наций в своём нивелирующем индифферентизме включает не все европейские государства, а вместо этого включает другие неевропейские, среди них самые экзотичных и подложные.

Во-вторых, демократические предпосылки её устройства. Я придерживаюсь того мнения, — продолжает Шпанн, — что Лига Наций повторяет в большом масштабе ту же абсурдность и имморализм, которые в рамках одного государства происходят в рамках демократически-парламентского режима. Здесь, за видимостью равенства и демократического “большинства”, те, кто действительно руководит, являются самой богатой и могущественной группой. Аналогичным образом, за очевидным эгалитарным легализмом Женевы доминируют интересы более богатых и материально более сильных наций».

«Так в каком же направлении нам следует действовать? — спрашиваем мы нашего собеседника. Он отвечает: «Прежде всего, мы должны иметь смелость полностью решить ревизионистскую проблему, не путём пустых дискуссий, а с помощью практических решений, в соответствии с потребностями, которые Италия всегда предъявляла: признавая, что на основе ситуации, созданной [Парижскими] мирными договорами, Европу невозможно организовать в долгосрочной перспективе. Во-вторых, принцип европейской солидарности должен по существу применяться в Лиге Наций. Абсурдно отстаивать право голоса и права великой европейской державы в такой же степени, как и права экзотического народа или нации без истории и традиций. Поэтому нам следует прийти к первой дифференциации, благодаря которой любая неевропейская нация, желающая остаться в Лиге Наций, не может претендовать на безусловное равенство. В-третьих, положив конец демократической фикции, следует признать, что каждая настоящая организация нуждается в управленческой единице, в Führerprinzip. Разве что при нынешнем положении дел в этом плане нам следует довольствоваться временным решением, например, удовлетворяющим фундаментальные потребности в равновесии. То есть я имею в виду европейскую систему государств, которой совместно руководила бы группа крупнейших держав. Таким образом, я убеждён, что идея Муссолини о Четырёхстороннем пакте представляла собой самую удачную и конструктивную попытку реорганизации Европы и структурной реформы Лиги Наций: поэтому следует сожалеть, что эта попытка не получила в своё время возможности развития и не была понята во всей её ценности.

Но весьма возможно, что в самое ближайшее время, под влиянием обстоятельств, подобная идея будет вновь подхвачена и поставлена в центр новой фазы деятельности Лиги Наций, которая все ещё хочет жить и которая соответствует стандартам своих реальных задач».

Мы спрашиваем профессора: «Вначале вы справедливо вспомнили пример великих средневековых наднациональных образований. Но такие единства были возможны на основе не столько общих интересов, сколько трансцендентной точки отсчёта, абсолютно духовного символа. А также, согласно Вашему учению, только тогда, когда дух является объединяющей силой, может быть достигнута та органическая солидарность, в которой — в противоположность всякому интернационализму — множественность и иерархия, частная автономия и общее право примиряются и интегрируются друг с другом. Если в той или иной форме это остаётся условием всякого европейского единства, то как вы можете теперь указать такую точку отсчёта, нечто, что может объединить европейскую систему государств «сверху», иным образом, нежели через более или менее случайные временные интересы группы крупных держав?»

Профессор Шпанн улыбается и отвечает: «Вы хотите завести меня на минное поле. Я согласен с предпосылками, и бесполезно скрывать, что тот, кто ставит себя на более высокий уровень, должен видеть будущее в довольно тёмных красках. Но при нынешнем положении вещей уже было бы здорово добиться успеха в установлении в качестве решающей высшей “европейской” цели и окончательной ликвидации всех демократических и рационалистических остатков. Помимо этого, думать о европейской духовной организации по образцу древних все ещё преждевременно. Это будет возможно только при наличии других духовных предпосылок и, по сути, нового климата цивилизации. Все, что можно сделать пока, — это дать тем людям в отдельных государствах, кто, несмотря ни на что, борется за духовное обновление ментальности, ощущение единения на невидимом фронте, который они будут твердо держать, и их действия, постепенно, понемногу, подготовят силы, которые, возможно, завтра новые поколения смогут развить до оформления новой европейской духовной общности культуры».

Перевод с английского Максима Медоварова